Изо всей Европы, даже из Болгарии, из Румынии, из Соединенных Штатов, приезжали к нам люди, прикосновенные к сцене, для изучения нашего театра. Иные заползали в самые темные углы, чтобы как-нибудь случайно не пропустить ни одного винтика, ни одного рычажка. Как будто в этом вся суть дела, как будто в вопросах искусства живой творческий дух не заменяет собой всего другого! Для нас театр был и есть, прежде всего, "искусство", и только тот, кто сумеет поднять весь этот гигантский аппарат на высоту истинно-художественного творчества, сможет успешно продолжать работу в духе Художественного Театра. Но было бы ошибочно думать, что можно сделать наилучшее применение изобразительного искусства, со всеми его новыми сценическими средствами, если придать изысканный характер всему, что практиковалось на сцене до сих пор, в особенности антитеатральной литературной драме и связанной с нею антитеатральной, условно-традиционной игре актеров. Это привело бы только к напрасным издержкам. Это значило бы бросить золото истинного искусства в болото, в котором оно погибло бы окончательно. Импульс, данный Художественным Театром, имеет смысл и значение только в том случае, если он ведет к коренной революции драмы. Однако, я не сомневаюсь, что наши начинания сделаются предметом эксплуатации то для одного, то для другого театра, как некоторая новая "мода". И совсем не удивительно, поэтому, что многие директора и режиссеры уже потерпели на этом пути, при всех своих стараниях, тяжелое разочарование.
После таких опытов пойдут, конечно, и более легким, более дешевым путем: вместо дорого оплачиваемых, выдающихся художников, начнут обращаться к более скромным талантам, к жаждущим рекламы новичкам, к ловким ремесленникам, и на сцене создастся нечто вроде театрального "Jugend"-стиля. Старая некультурность оденется в платье новомодного покроя и некоторое время будет занимать этим толпу прислуживающих ей профессиональных писак, пока и этот фокус не обесценится в конец. И вот разочарование будет следовать за разочарованием повсюду, где осталась нетронутой основа дела. Нужно обратиться к самому духу артистического искусства. Он творит все изнутри: из драмы создает театр, из театра -- сцену, из сцены -- дом, со всеми необходимыми принадлежностями. Без этого духа нет, вообще, ничего "театрального". Театр в буковой роще на TheresienhЖhe не один год еще должен будет поработать, бесконечно варьируя художественные приемы, пока не будет понята и воплощена в жизни идея новой сцены.
Эта идея заключается не в том, чтобы придать известную стилизованную форму дому, сцене, характеру инсценировки и актерских костюмов, а в том, чтобы вернуть театру его краски, чтобы в театре опять стали играть по театральному. Такое честное признание нашей задачи требует от нас, прежде всего, хорошего вкуса, но и материальный расчет ведет нас к тому же самому: между хорошим вкусом и хорошими делами естественно устанавливается все более и более тесная связь! Для того, чтобы предотвратить полное банкротство всех наших театров высшего типа, необходимо поднять знамя восстания во имя принципа театральности и добиться для него победы в тех областях искусства, где положение его должно быть признано державным. Наиболее крупные "современные" театры, относящиеся небрежно к требованиям театрально-артистического принципа в угоду современной литературе, все более и более падают, так как эта "литература" для литераторов не в силах дать ничего, что могло бы заинтересовать кого-нибудь, кроме самих литераторов. Тесно сплоченные "клики" посредственностей, благодаря своим связям с публицистикой и издательствами, прямо терроризируют подчас театральных директоров, не давая, из боязни конкуренции, ходу выдающимся талантам с истинным драматическим темпераментом, не допуская к постановка на сцене их произведений среди новинок сезона. "Импорт" приносит только завалявшийся товар. Словом, изо всех углов "литературного" рынка новинок веет бесконечной скукой. Единственный выход из этого безнадежного положения -- это возврат к театральному элементу. На этот путь вступил уже Рейнгардт несколькими своими постановками шекспировских пьес, особенно своею изумительною инсценировкой "If you like it".
Но пока наши театры сознательно не берутся за культивирование настоящего драматического творчества, которое должно быть одновременно и истинно-театральным, и истинно-артистическим, и истинно-поэтическим, необходимо, по крайней мере, обеспечить истинно-театральной форме искусства верный приют на сценах летнего сезона.
Что касается положения драмы на сцене королевских и крупных городских театров, то, под влиянием утвердившейся уже в средине прошлого века "литературности", на нее была возложена задача, весьма рискованная с художественной точки зрения: наглядное обучение истории литературы. Этой, на первый взгляд, общеполезной задаче благоприятствовали и политические стремления того времени. При конституционном образе правления королевские театры утратили свой первоначальный характер учреждений, специально предназначенных для придворных увеселений. А так как средства на их содержание шли из государственной казны, наполняемой плательщиками налогов и общинами, то все эти элементы, или их уполномоченные, вместе с "общественным мнением", выразителем которого являются литературные критики, стали совершенно справедливо требовать и для себя некоторого влияния на общее положение театрального дела. Что касается оперы, то влияние буржуазии привело здесь к очень благоприятным художественно-артистическим результатам, что вполне соответствовало высокому уровню немецкой музыки, этого единственно вполне народного у нас искусства. Опера достигла необыкновенного расцвета. Даже в передаче произведений классических мастеров она превзошла эпоху придворной оперной музыки. Но совершенно иначе отразились новые обстоятельства на положении драмы в королевских и соперничающих с ними городских театрах. У задававшей тон публики пережитой эпохи, у высших кругов общества ancien regime, чувствительность ко всему артистическому, чувствительность к вопросам вкуса, получила в области театра, как и в других сферах жизни, преобладающее значение. В драме требовалась хорошая игра, причем о литературных тенденциях совсем и не думали. Когда расспрашиваешь умных стариков и старушек о добром старом времени нашего театра, живыми свидетелями которого они были, то все, что они могут нам рассказать, относится лишь к актерской игре к ее достоинствам, -- о пьесах они совсем почти не говорят. У них не сохранилось никаких воспоминаний даже о первых представлениях классических произведений в уютных придворных театрах того времени, к которым они относились с такой нужной любовью. Все это совершенно забыто. Тщетно вы стали бы расспрашивать их о том впечатлении, какое произвела на публику постановка "Гётца" или "Валленштейна", постановка какой-нибудь шекспировской пьесы, или даже постановка "Фауста". Но зато вас зальют потоками восторженных, нежных слов о "небывалой" игре того или иного актера, совершенно независимо от того, выступал ли он в давно забытой пьесе Коцебу, Иффланда, Гувальда, или даже какого-нибудь Бирх-Пфейффера, или же в настоящем художественном произведении, ставшем впоследствии "классическим". Несколько иначе дело обстояло, пожалуй, в Веймар и Лаухштадт, где публика относилась с известным сочувствием к знакомым ей писателям, лично руководившим постановкою своих драматических произведений. Новая буржуазная публика средины прошлого столетия не обладала никаким чутьем к тонкостям сценической игры. В этом нет ничего удивительного, и в большинства фешенебельных театров на простых бюргеров смотрели лишь как на чернь. Они не имели возможности изощриться в понимании театрального искусства, как не имели случая изучать хорошие картины и научиться понимать их живописные достоинства. Все мысли, все стремления новых поколений были сосредоточены на интереса к научному "образованию", и этому общему движению должна была служить и драма. Если театр хочет дать нечто большее, чем "простое удовольствие", если на него приходится тратить общественный средства, то, значит, он должен стать полезным институтом, распространяющим знания, литературно-просветительные тенденции, принимающим участие в моральном воспитании "народа" и, особенно, подрастающего молодого поколения. Королевский театр превратился в один из воспитательных и образовательных институтов государства, и чтобы исполнить свою серьезную гражданскую задачу, должен был включить в круг своей работы "устойчивый классический репертуар".
При таком положении дел, искусство актерской игры было обречено на медленную, но верную гибель, потому что совершенно немыслимо удержать репертуар из таких авторов, как Шекспир, Кальдерон, Мольер, Лессинг, Шиллер, Гете, Клейст, Геббель и многие другие, ставшие "классическими", если уровень артистического исполнения едва может отвечать самым скромным требованиям. Это наглядное обучение истории литературы можно было бы провести на сцене только при одном условии: если бы руководители театра и актеры усвоили раз навсегда для них приуготовленные и к ним подогнанные шаблоны. Те приемы игры, которые были пригодны лишь для классиков, оказались не подходящими для других авторов. Развитие драматического искусства застыло в какой-то манерности, против которой оказывались бессильны даже гениальнейшие артисты. Попав в атмосферу официально бездушного механического отношения к своей задаче, они становились чиновниками определенного театрального ранга, и ничем другим. Было бы излишним описывать эту актерскую работу по трафарету. Она известна всем, и все знают те результаты, к которым она привела: утеряна актерская традиция игры, классической драме нанесен смертельный удар. В сознании большинства образованных людей она заняла место рядом с латинской грамматикой, античными авторами и разными другими вещами, к которым схематизм школьного преподавания внушил нам полное отвращение. Королевские театры вынуждены теперь ставить своих классиков по уменьшенным ценам, чтобы как-нибудь заманить на эти постановки публику. Даже наиболее образованные люди, которые сумели проникнуть во внутреннюю сущность классических произведений, не ходят на эти спектакли. Они хорошо знают, что обычные, шаблонные постановки, практикующаяся в течение 50 лет на наших сценах, дают совершенно ложное представление об этих драмах. Этим объясняется также и то обстоятельство, что первые опыты революционного натурализма 80-х и 90-х годов, дилетантские с художественной точки зрения, могли возбудить известный интерес у публики. Эти скучные, часто отвратительные и даже мучительные нелепости натурализма были все-таки чем-то живым, по сравнению с застывшим шаблоном классических произведений, и потому, несмотря на совершенное отсутствие в них драматического темперамента, несмотря на их моральный педантизм узкого диапазона, все-таки будили юный революционный дух и пришлись по вкусу талантливым актерам. Эти актеры почувствовали возможность хотя несколько проявить свое индивидуальное творчество. А это, со своей стороны, обозначало полную гибель "классического репертуара", полное банкротство нашей национальной гордости. "Интеллектуальные" и "культурные" общественные круги судорожно ухватились за натурализм, все симпатии талантливых молодых актеров перешли на его сторону. И вот перед нами результаты этого движения: в молодом поколении актеров нет в настоящее время лиц, пригодных к исполнению ролей классического репертуара, нет почти совсем "героев" и "героинь", вымирают исполнители "характерных" ролей и -- что всего удивительнее -- пропадают даже комики! Удручающую картину представляет собой детеатрализованный театр, ставший литературно-просветительным учреждением! И актерская игра, и репертуар дошли до полного краха! Взрослому человеку, покинувшему школьную скамью, никогда не придет в голову пойти на представление классической пьесы. И если бы от времени до времени какой-нибудь выдающийся актер или режиссер, или такой человек, как Макс Рейнгардт, своим творчеством, не возобновляли нашего интереса к бессмертной жизненной силе старых мастеров, то пришлось бы согласиться с мнением легкомысленнейшей части публики, давным-давно уже сдавшей в архив всех классиков, вообще, не исключая Шекспира. Вот что неизбежно должно было случиться там, где искусством пользовались не для целей самого искусства. Вместо пользы получился один только вред. Пока не будет твердо решено избавить королевские драматические театры от этого мертвого балласта, большинство из них будет по-прежнему, в области сценических задач, влачить самое жалкое существование. Эти театры будут неизбежно терпеть одни лишь убытки и ложиться бесполезным бременем на казну и цивильный листы бесполезным бременем, потому что жертвы эти никаких результатов дать не могут. Ими достигается только нечто противоположное. При таких постановках "классики" никогда не сделаются более близкими "народу", популярными среди подрастающих молодых поколений. Напротив, все это еще больше отчуждает от них публику. Ни один театр в мире, даже прекрасно обставленный и располагающий наилучшими силами, никогда не будет в состоянии создать и провести у себя "устойчивый классический репертуар": у него не будет таких актеров, исполнение которых дышало бы очарованием и захватывало бы своею силою. Мы предъявляли к театрам совершенно бессмысленные, антихудожественные требования, и потому не следует удивляться, что наступил, наконец, кризис.
Процесс обновления королевских и крупных городских театров должен быть направлен, главным образом, против этого рабского подчинения историко-литературному шаблону, против наглядного обучения истории литературы, против "устойчивого классического репертуара" и всего, что с ним связано. Неизбежный кризис будет ускорен и условиями чисто материального характера. И если этот кризис не наступил еще до сих пор, то это объясняется только тем обстоятельством, что ни в одном из германских союзных государств во главе правления не стоял государь, который относился бы к театру с такой же чуткостью, с какою некоторые правители относятся к изобразительным и прикладным искусствам, или к опере. Молодые германские государи были, в этом отношении, совершенно похожи на всю остальную немецкую молодежь: классические представления, с одной стороны, безотрадный натурализм, с другой, сделали их совершенно равнодушными к драме. В ландтагах отдельных государств не нашлось ни одного из видных деятелей, который питал бы интерес к драме и указал бы на то, что даже ее современное материальное положение не может быть ничем оправдано. Но полный переворот неизбежен. Пример Художественного Театра является наилучшим доказательством того, что королевскую драму можно обратить в чрезвычайно прибыльное предприятие, не делая при этом ни малейших уступок плохому, банальному вкусу -- все дело только в том, чтобы артистически поставить великие произведения старых мастеров, только в том, чтобы дать прорваться огню этих произведений сквозь тиски устаревших шаблонов к сердцу зрителя. Театр, который поставит в течение года всего два-три или даже одно классическое произведение с таким успехом, с каким Художественный Театр поставил "Фауста", такой театр сделает в художественном, литературном и моральном отношении гораздо больше, чем театр с устойчивым классическим репертуаром из ста пьес, из которых ни одна не может произвести должного впечатления в устарелой постановка и банальном актерском исполнении. Здесь назревает такой же переворот, какой произошел в управлении нашими картинными галереями. Их тоже хотели первоначально приспособить к воспитанию народа и юношества и надеялись достичь этого, заполнив их произведениями живописи, которые своим историческим содержанием, своей литературной тенденцией, своим моральным элементом прямо дышали бы "уроками мудрости и добродетели". Теперь уже совершенно ясно, что миллионы, затраченные в этом направлении, выброшены на ветер, и что, кроме того, самое живописное искусство в Германии страшно пострадало от подчинения картинных галерей принципам литературности.
И подобно тому, как историческим картинам, в их покрытых пылью и паутиной, пышных золотых рамах, отводится в настоящее время место только на лестницах и в коридорах наших реформированных музеев, так и "классикам" нашим отводится в репертуаре официальных театров весьма печальное место. Существуют королевские театры, где "Фауст", трилогия Шиллера "Валленштейн" и другие обломки литературной старины играют роль бесполезной почетной стражи. Они "стоят" тут с незапамятных времен, когда "дьявол был еще маленьким чертенком". Разученные впервые в тридцатых, сороковых, пятидесятых, или же в восьмидесятых и девяностых годах прошлого века, т. е. в эпоху совершенно чуждого нам эстетического вкуса, пьесы эти не были вновь фундаментально обработаны для современной сцены. Дело ограничивалось тем, что новым исполнителям давали несколько беглых репетиций для того, чтобы они могли освоиться с предназначенными для них ролями. Таким образом, целые поколения актеров втискивались в старые рамки классических постановок, покрытые пятидесятилетнею давностью, и это было столь же неестественно, как неестественно вливать новое вино в старые бочки. Но если бы люди, имеющие значение при дворе, принимающее участие в управлении государством, или стоящие во главе больших городов, сами потрудились пойти на подобные классические представления, вместо того, чтобы посылать туда подростков с боннами, у них раскрылись бы глаза, и они поняли бы причину материального упадка драматических театров. Этим театрам опыт Художественного Театра доказал с достаточной убедительностью, что можно ставить классические произведения таким образом, чтобы они оказывались более притягательными для публики, чем все обычные, банальные "гвозди сезона", сплошь и рядом позволяющие этим театрам сводить концы с концами.
Само собой разумеется, что плохие театры будут существовать всегда. Таких театров, которые спекулируют на грубые инстинкты толпы, которые льстят богатым и бедным классам общества, будет всегда не мало. Эти театры и будут делать наибольшие сборы. Недалеко, однако, то время, когда при выборе директоров крупных театров, существующих на общественные средства, будут руководиться теми же соображениями, какими руководятся при приглашении директоров в школы прикладного искусства, главных городских архитекторов и т. п. Крупных театров не будут отдавать в руки ловких дельцов и рутинеров или добросовестных, но в глубине души совершенно равнодушных к делу искусства правительственных чиновников. Их не будут доверять больше никаким важно заседающим комиссиям, с их случайным составом голосов, никаким вождям литературных кружков, никаким корректным завсегдатаям зеленого стола, никаким подозрительным арендаторам, которые, сколотивши капитал, оставляют в наследство мудрому магистрату до тла разоренный, и с художественной, и с финансовой стороны театр -- и до мозга костей испорченную публику. На эти посты, направляющие вкус публики, будут избираться только самые значительные личности, полные инициативы, стоящие в центре великого освободительного культурного движения наших дней, что, разумеется, ничуть не должно помешать им быть на высоте своей задачи и в качестве деловых людей. Наоборот, будущие руководители театра обратят особенно серьезное внимание на хозяйственную сторону дела, так как они хорошо будут сознавать, что стоят во главе серьезного и большого дела и не должны подвергать его риску неудачи перед лицом общества. Вот какими соображениями объясняется тщательное ведение деловой части в Художественном Театре. Мы считали своей обязанностью доказать, что и финансовая сторона нашего предприятия должна быть отдана в руки таких людей, которые предъявляют особенно серьезные требования к художественной стороне дела. И это нам удалось, и удалось при таких трудных условиях, что должны были умолкнуть и действительно умолкли голоса самых отчаянных скептиков. В самом деле, имелось всего 600 мест для продажи, стоимость билета повышалась вследствие платы за вход на выставку, в течение сезона, в пять месяцев, необходимо было погасить огромные расходы на техническое оборудование сцены! И все же успех Художественного Театра был, по истине, громаден. Если двор, правительство, муниципалитеты и администрация извлекут для себя отсюда тот урок, который неминуемо должен извлечь всякий человек со здравым смыслом, и управление театров будет поручаться впредь только лицам, обладающим всесторонними знаниями и творческой инициативой, то все остальное явится само собой.
И тогда поймут, наконец, что движение, которое сейчас считается революционным, было ничем иным, как восстановлением органической традиции театра и устранением бестрадиционного и враждебного культуре хаоса.