Король Фердинандъ II.-- Его семья.-- Политическое завѣщаніе.-- Кончина.
Донъ-Гафаэле Кришколо игралъ немаловажную роль въ царствованіе Фердинанда П. Сначала онъ былъ гребцомъ короля, а потомъ его любимѣйшимъ камердинеромъ. Король его очень жаловалъ и довѣряла, ему -- можетъ и основательно -- болѣе, чѣмъ своимъ роднымъ братьямъ, болѣе, чѣмъ женѣ Маріи-Терезіи, и даже болѣе, чѣмъ своему наслѣднику Франциску, герцогу Калабрійскому.
Донъ-Рафлэле было 60 лѣтъ. По внѣшности его можно было принять за зажиточнаго землевладѣльца-провинціала: лицо выбрито гладко, сѣдѣющіе курчавые волосы всегда растрепаны; плоскій носъ; во рту недостаетъ двухъ глазныхъ зубовъ. Въ общемъ его физіономія иногда вызывала смѣхъ и всегда располагала къ веселости.
Эта, значительная но вліянію на короля особа, одѣтая очень просто (въ черную жакетку и клѣтчатыя панталоны), сидѣла развалившись на большомъ креслѣ въ своей комнатѣ, когда Нина Риццо, камерфрау юной жены наслѣдника престола Маріи-Софіи {Марія-Софія, дочь баварскаго принца, родная сестра императрицы австрійской Елизаветы. Какъ только она была помолвлена за Франциска Неаполитанскаго, такъ король Фердинандъ прислалъ къ ней для услугъ неаполитанку Нину Риццо, которая всегда оставалась ея наперсницей. (Прим. перев.)}, поспѣшно вошла къ нему въ сопровожденіи незнакомаго Рафазле молодого человѣка.
Хотя было всего восемь часовъ утра, но Нина была разодѣта, завита, нарумянена.
-- Донъ-Рафаэле!-- обратилась она къ старику, поддерживая одной рукой свой длинный шлейфъ, а другою указывая на своего спутника:-- вотъ человѣкъ, о которомъ я вамъ уже говорила... Я очень тороплюсь и не могу у васъ ни минутки оставаться... Мнѣ надо убирать голову герцогинѣ Калабрійской; она съ герцогомъ ѣдетъ сегодня въ Неаполь, отдавать визитъ русскому великому князю Константину... Доброе утро, донъ-Рафаэле... А за этого молодца я вамъ ручаюсь, какъ за себя...
И Нина Риццо исчезла прежде, чѣмъ Рафаэле успѣлъ слово сказать. Онъ осмотрѣлъ молодого человѣка. Это былъ красивый, коренастый парень, съ добрымъ выраженіемъ лица, лѣтъ 22-хъ. Звали его Карлучо Мацола. Нина привезла его въ Казерту по просьбѣ Рафаэле, которому нуженъ былъ помощникъ для ухода за больнымъ королемъ, особенно по ночамъ. Задавъ ему нѣсколько вопросовъ, камердинеръ ласково пригласилъ того сѣсть рядомъ и сказалъ:
-- Какъ честный рыбакъ, скажу тебѣ по совѣсти, что ты мнѣ нравишься. И думаю, что ты хорошій, богобоязненный парень. Если ты согласенъ, то я тебя опредѣлю... при королѣ. Ты, вмѣстѣ со мной, будешь ходить за больнымъ по ночамъ. На всемъ готовомъ 12 дукатовъ къ мѣсяцъ. Согласенъ?
Карлучо съ радостью согласился, а донъ-Рафаэле свободно вздохнулъ, предвидя, что слѣдующую ночь ему не будетъ такъ трудно возиться съ больнымъ, какъ многія предыдущія.
Новые знакомые разговорились. Старикъ изъ окна показывалъ своему помощнику огромный королевскій паркъ. На его лужайкахъ межъ аллеями вѣковыхъ деревъ пестрѣли душистые цвѣтники. Надо всѣмъ подымался лазурный куполъ неба, по которому бродили маленькія бѣлыя облачка, напоминавшія хлопья снѣга, поспѣшно сходясь и скучиваясь въ крупныя массы, которыя ежеминутно мѣняли очертанія.
Вдали на холмѣ высился миніатюрный замокъ съ зубчатыми башнями, а по его сторонамъ ряды мраморныхъ изваяній, изъ которыхъ били верхъ, внизъ и вокругъ знаменитые казертскіе фонтаны, соперники версальскихъ.
По широкой платановой аллеѣ прогуливалась парочка: молодая женщина и молодой человѣкъ. Они разговаривали, улыбались другъ другу.
Женщина казалась почти дѣвочкой; лицо ея было нѣжно; выраженіе ласковое и веселое, какъ у ребенка, глаза большіе, красивые, черные.
Одѣта она была очень просто, въ голубую кофточку, на которую сзади спадали двѣ длинныя черныя косы. На груди была приколота роза.
Молодой человѣкъ былъ тонокъ и чуточку сутуловатъ. Лицо блѣдное, маленькіе черные усики и темные глаза, въ которыхъ стояла грусть, даже тогда, когда онъ ласково улыбался на улыбку своей спутницы.
Какой-то крошка мальчикъ, прыгавшій по лужайкѣ, съ разбѣгу наткнулся на парочку и упалъ бы, если бы молодая женщина его не подхватила. Она, приподнявъ его, расцѣловала.
Къ нимъ приблизились еще двѣ дѣвочки и мальчикъ-подростокъ, который велъ за узду маленькаго, не выше ньюфаундлендской собаки, ослика.
Карлучо поинтересовался узнать, кто всѣ яти лица.
-- А это наши "мальчуганы",-- отвѣчалъ Рафаэле.
Онъ такъ звалъ дѣтей короля, а его самого величалъ попросту господиномъ.
-- Этотъ взрослый молодой человѣкъ,-- пояснялъ старикъ,-- герцогъ Калабрійскій, наслѣдный принцъ, а съ нимъ по аллеѣ гуляетъ его молодая женка, Марія-Софія, она изъ Баваріи; недавно поженились. Тотъ, что съ осломъ, принчикъ Луиджи. Малютка, котораго Софія поцѣловала, Женарино; а двѣ дѣвочки тоже дочери господина...
-- Только,-- прибавилъ Рафаэле,-- наслѣдный принцъ Францискъ родился отъ первой жены, а всѣ остальные отъ второй -- МаріиТерезіи. Король ее до страсти любитъ, а старшаго сына зоветъ Лазанья...
-- Отчего Лазанья?
-- Да развѣ не знаешь, что нашъ господинъ большой шутникъ. Онъ всѣмъ клички даетъ. Когда Франциска совсѣмъ еще крохотнаго посадили въ первый разъ рядомъ съ отцомъ за столъ, ему дали лазаньевъ (лапша), а онъ въ нихъ ручонки запустилъ, стала, баловать съ ними, тянуть съ тарелки. Нашъ господинъ и прозвалъ его лаза...
Донъ-Рафаэле пояснялъ, что принцъ Францискъ проводитъ медовый мѣсяцъ съ красавицей-женой Маріей-Софіей въ Казертѣ; что они не налюбуются другъ на друга: такъ влюблены.
Покуда старикъ бесѣдовалъ съ Карлучо -- "мальчуганы" вдругъ шарахнулись въ кусты и скрылись.
-- Это значитъ на нихъ глядитъ изъ окна ихъ мать, королева Марія-Терезія {Первая жена Фердинанда II была Марія-Христина нынѣ Савойскаго, нынѣ царствующаго въ Италіи, дома. Народъ ее обожалъ и прозвалъ святою. Но она рано умерла, оставивъ только одного сына -- Франциска. Фердинандъ II вскорѣ вторично женился на австрійской эрцгерцогинѣ Маріи-Терезіи. (Прим. перев.)}. Она всѣхъ въ строгости держитъ,-- замѣтилъ камердинеръ.
-----
Король заболѣлъ послѣ своей поѣздки въ Баръ, куда выѣзжалъ навстрѣчу невѣстѣ своего старшаго сына. Съ тѣхъ поръ вся семья переѣхала изъ Неаполя въ Казерту, воздухъ которой могъ по мнѣнію врачей, возстановить здоровье этого дотолѣ крѣпкаго человѣка; хотя болѣзнь его была очень тяжелая, но вначалѣ никто не сомнѣвался, что онъ скоро оправится.
Однако надежды не оправдались; Фердинандъ день это дня чувствовалъ себя хуже: силы его падали. А его жена Марія-Терезія становилась день это дня мрачнѣе, богомольнѣе и строже. Она и мужа любила, и трепетала за свое вліяніе.
Короля перенесли въ одну изъ отдаленныхъ комнатъ бельэтажа. Она была очень просторна, но темная обивка стѣнъ, почти сплошь завѣшанныхъ образами, дѣлала ее мрачной. У кровати не было занавѣсъ. Только маленькая коронка, возвышавшаяся надъ нею, наводила на. мысль, что эта постель, можетъ быть, послѣднее земное убѣжище могущественнаго монарха, который, какъ Людовикъ XIV, имѣлъ основаніе говорить про себя: "Государство -- это я!"'
У противоположной стѣны высился огромный каминъ стиля Людовика XV. Каминъ, несмотря на очень теплую весеннюю погоду, постоянно топился.
Больной все жаловался на ознобъ.
Марія-Терезія ходила за мужемъ, какъ только мать можетъ ходить за своимъ возлюбленнымъ ребенкомъ.
-- Послушай, женка,-- говорилъ ей Фердинанда: -- мнѣ кажется, я опаснѣе боленъ, чѣмъ мое царство... Доктора лечатъ, лечатъ... а отъ ихъ теченья только хуже становится... Убійцы они; только къ отвѣту ихъ нельзя притянуть... Хоть бы Господь ихъ покаралъ.
------
Королева не могла удержаться отъ слезъ. Она вспоминала, какой король былъ прежде красавецъ: съ обширнымъ гладкимъ лбомъ, съ черными оживленными глазами, высокій, сильный, статный.
Въ первую ночь, когда при немъ долженъ быль находиться Карлучо, руководимый донъ-Рафаэле, король чувствовалъ себя немного лучше и уговаривалъ жену пойти къ себѣ отдохнуть.
-- Рафаеле справится,-- говорилъ онъ ей. Королева удалилась. Рафаэле подошелъ къ постели больного и сказалъ:
-- Господинъ, въ зеркальной гостиной ждетъ мой племянникъ.
Карлучо не былъ въ родствѣ съ Рафазле; но послѣдній лгалъ,
увѣренный, что король охотнѣе будетъ принимать услуги лица, котораго считаетъ близкимъ человѣкомъ своего вѣрнаго стараго слуги.
Тотъ, о которомъ ты мнѣ говорилъ? Да можно ли на него положиться?
-- Какъ на меня самого,-- отвѣчалъ камердинеръ, прижавъ свою руку къ сердцу.
Фердинандъ, приподнявшись на подушкахъ, пристально поглядѣлъ на Рафаэле.
-- Да, только я сегодня узналъ, что и на тебя-то нельзя нынче полагаться... И ты заразился недостатками моихъ придворныхъ... а?
-- Господинъ, какія это вы шутки заводите,-- воскликнулъ старикъ, смѣшно вытянувъ губы и вытаращивъ глаза.
-- Я узналъ,-- улыбаясь объяснилъ Фердинандъ:-- что сегодня у тебя былъ гость, о которомъ ты мнѣ и не заикнулся еще.
Донъ-Рафаэле съ выраженіемъ отчаянія на лицѣ запустилъ въ волосы обѣ свои пясти. Но все-таки видно было, что улыбка государя его обрадовала, и онъ сталъ разсказывать, какъ было дѣло.
Такъ какъ по ночамъ онъ долженъ былъ дежурить при больномъ, то днемъ послѣ обѣда всегда ложился спать въ своей комнатѣ, которая находилась въ другомъ, отдаленномъ концѣ дворца. Покуда онъ спалъ, "мальчуганы" (т. е. младшіе сыновья короля) привели въ его комнату маленькаго ослика, о которомъ мы уже говорили, и привязали его къ кровати, а сами попрятались.
Черезъ нѣсколько минутъ оселъ завылъ своимъ пронзительнымъ ржаніемъ въ самое ухо разоспавшагося старики-камердинера.
Донъ-Рафаэле вскочилъ, какъ ужаленный, и надавалъ пощечинъ бѣдному животному. А мальчуганы-принцы, повыскакавъ изъ своихъ закоулковъ, хохотали какъ сумасшедшіе.
-- Какъ не хохотать,-- замѣтилъ король.
-- Да имъ какъ не смѣяться,-- заключилъ свои разсказъ донъ-Рафаэле: -- Альфонсъ хохоталъ больше всѣхъ, да еще стыдилъ меня, говоритъ: "ты осленка испугался, срамъ", говоритъ.
Король тоже смѣялся не взирая на боль. Нравъ онъ имѣлъ очень веселый, и въ эту ночь ему дѣйствительно поотлегло.
Но черезъ нѣсколько дней болѣзнь приняла такой оборотъ, что всѣ врачи потеряли надежду.
-----
Было раннее утро. Фердинандъ потребовалъ къ себѣ духовника.
Отецъ Людовико приблизился къ больному и долго что-что тихо говорилъ ему, держа въ рукахъ свой наперсный крестъ.
Король внимательно слушалъ; лицо его было скорбное; когда духовникъ смолкъ, онъ промолвилъ:
-- Значитъ, правда... Значитъ, сегодня вечеромъ все будетъ кончено...
Онъ велѣлъ призвать наслѣднаго принца Франциска и сказалъ ему въ присутствіи Маріи-Терезіи, ея духовника Галло и своего брата графа Казертскаго тѣ историческія слова, которыя можно назвать политическимъ завѣщаніемъ Фердинанда II:
-- Мой совѣтъ тебѣ таковъ: перемѣни составъ министерства, но не измѣняй направленія политики... въ существенныхъ ея чертахъ. Съ Австріей тебѣ нѣтъ надобности вступать въ союзъ, но ни въ какомъ случаѣ не уступай объединительной революціи и конституціонализму...
Присутствующіе были растроганы. Марія-Терезія плакала навзрыдъ. Въ комнату ввели меньшихъ дѣтей, чтобы въ послѣдній разъ поцѣловать отца.
Король, перецѣловавъ и благословивъ ихъ, спросилъ ослабѣвающимъ голосомъ о юной невѣсткѣ:
-- Софія, Софія!-- а гдѣ же Софія?
"Королевочка", какъ звалъ народъ юную жену наслѣдника престола, обливаясь слезами, приблизилась къ умирающему свекру и поцѣловала его руку. Онъ обнялъ ее. Потомъ, собравъ послѣднія силы, сказалъ:
-- Благодарю Господа, я спокойно покидаю дорогую мнѣ семью... Я не страдаю... Оставляю царство могущественное, богатое. Меня соблазняли вѣнцомъ короля всей Италіи... Но я отказался; а если бы принялъ, то совѣсть меня бы мучила, я посягнулъ бы на права другихъ монарховъ, а пуще всего на права первосвященника. Завѣщаю Франциску поступать такъ же...
Голосъ умирающаго слабѣлъ. Окружающіе плакали. Три прелата стали около смертнаго одра и, благословивъ то, что нѣсколько минутъ назадъ было могущественный'!, властителемъ, запѣли: "Crux ave spes uniea".
Много написано о Фердинандѣ II, много было высказано преувеличеннаго и дружественными и враждебными ему партіями. Однако нельзя отвергать, что онъ началъ свое царствованіе великодушными дѣяніями справедливости и прощенія.
Онъ былъ очень красивъ, храбръ, лихой кавалеристъ. Умъ имѣлъ проницательный, чувства рыцарскія. Въ первые годы царствованія его не только обожалъ народъ, но восхваляли искренніе либералы. Микеле Бальдакини, котораго, конечно, никто не подозрѣваетъ въ лести, воспѣвалъ Фердинанда въ популярной тогда одѣ, къ которой Маріа Гуаччи добавилъ:
"О! счастливъ государь,
Въ любви народной свой покой нашедшій".
Съ другой же стороны, неопровержимо, что во второй половинѣ своего царствованія, подъ вліяніемъ австрійской политики, всегда враждебной для Италіи, подъ вліяніемъ страха, постоянныхъ подозрѣній и зловредныхъ внушеній со стороны вліятельныхъ людей, которыми онъ былъ окруженъ, Фердинанда, вызывалъ къ себѣ отвращеніе не только Италіи, но и всей Европы. Народъ же и просвѣщеннѣйшіе изъ его подданныхъ, трагически обманутые данной имъ гл, 1848 г. конституціей, и тотчасъ же отнятой насильно, утратилъ всякое къ нему довѣріе.