Нравственное безсиліе Франциска II.-- Королева Софія пишетъ манифестъ и конституцію.-- Самовластіе и замыслы вдовы.-- Переѣздъ въ Неаполь.-- Первый разъ слово "революція".
Молодой король встрѣтилъ смерть отца, какъ всѣмъ казалось, очень странно. Онъ скорбѣлъ, что его родитель скончался и еще далеко не въ старческомъ возрастѣ. (Фердинанду было всего 43 г.). Но, повидимому, сердце его оставалось спокойно. Францискъ II не плакалъ, не жаловался. Но зато произнесъ впервые фразу, которая впослѣдствіи стала исторической и роковой.
-- Все въ волѣ Божіей. Богъ далъ, Богъ и взялъ.
Какъ только скончался Фердинандъ, его наслѣдникъ сталъ сумраченъ: не проронивч, ни одного слова, направился въ свою комнату, опустился на колѣни предъ распятіемъ, скрестилъ руки на груди и молился за усопшаго, произнося вслухъ слова латинской молитвы.
Прошло нѣсколько часовъ; печальный день потухалъ; сумракъ вливался въ казертскій дворецъ, который посѣтила смерть. А новый король все никому не показывался.
Софія рѣшилась войти къ мужу.
Марія-Софія, жена Франциска II была четвертая дочь великаго герцога баварскаго Максимиліана. Мать ея, вся привязанность которой сосредоточивалась на второй дочери, Елизаветѣ, вышедшей замужъ за австрійскаго императора Франца-Іосифа, холодно относилась къ Софіи. Отецъ же сильно ее любилъ. Это былъ отличный стрѣлокъ, любитель всякаго спорта, лихой кавалеристъ, страстный охотникъ. Дочь, благодаря его урокамъ, любила и умѣла безстрашно править конемъ, стрѣлять дичь и проч. Она была неустрашима, ловка, энергична и къ тому же умна, но не чужда тщеславія. Всегда мечтая быть королевой, она охотно вышла замужъ за наслѣдника неаполитанскаго престола, тѣмъ болѣе, что его наружность и мягкость нрава ей пришлись по сердцу. Они очень любили другъ друга. Она старалась развивать въ немъ силу воли, отсутствіе которой было единственнымъ темнымъ пятномъ ихъ личныхъ отношеній. Ее теперь безпокоило, что Францискъ заперся въ своей молельной въ такой важный моментъ его жизни.
-- Всемогущій Боже!-- восклицалъ онъ въ ту минуту, когда она вошла:-- дай мнѣ силу нести на головѣ доставшійся мнѣ вѣнецъ.
Онъ не слыхалъ, какъ вошла жена: восточный коверъ поглощалъ звукъ ея шаговъ. Но онъ очнулся, когда служитель внесъ зажженныя свѣчи въ канделябрѣ.
-- Софія, это ты?-- нѣжно произнесъ Францискъ такимъ голосомъ, какъ будто надѣялся, просилъ, чтобъ она дала ему силы, которыхъ онъ самъ не находилъ въ себѣ.
Королева была одѣта въ изящное черное платье съ широкими рукавами, изъ-подъ которыхъ бѣлѣли ея красивыя руки.
Въ эту минуту она была неописуемо прелестна. Король приблизился къ ней.
-- Государь,-- обратилась она къ мужу ласково, но твердо:-- въ такую минуту другіе могутъ плакать и молиться. Горе наше великое, но король долженъ, обязанъ совладать со своей скорбью и обсудить, что ему надо немедленно предпринять...
-- Да я и стараюсь побороть мое горе...
-- Король, особенно въ первыя минуты своего царствованія, обязанъ заботиться о своей коронѣ, о своемъ царствѣ, о своихъ подданныхъ... А знаете ли вы, что Марія-Терезія уже успѣла приказать Мурена {Одинъ изъ ретроградныхъ министровъ покойнаго.} составить манифестъ, который будетъ объявленъ отъ вашего имени народу.
-- Ну что же, пусть. Она столько лѣтъ царствовала вмѣстѣ съ моимъ отцемъ... Она знаетъ, что нужно.
Софія не могла воздержаться отъ протестующаго жеста. Она была глубоко возмущена.
-- Да, Марія-Терезія царствовала съ вашимъ покойнымъ родителемъ. Но я желаю, чтобъ теперь вы были настоящимъ королемъ. Нельзя допустить, чтобы кто-либо другой царствовалъ за васъ и злоупотреблялъ вашимъ именемъ.
Характеръ Франциска выяснялся все болѣе и болѣе предъ любящей его женой. Она и раньше знала, что онъ ласковъ, мягокъ, великодушенъ. Она имѣла основаніе подозрѣвать, что онъ, какъ женщина, способенъ легко падать духомъ, отдаваться боязни не только мистической, но боязни суевѣрной, вульгарной, недостойной мужчины, а тѣмъ болѣе монарха.
Энергичная но натурѣ молодая женщина начинала теперь понимать, что онѣ былъ лишенъ всякой твердости характера, всякой иниціативы, что слабъ былъ умъ въ этой красивой головѣ, на которую судьба возложила царскій вѣнецъ.
-- Ваше величество,-- сказала она взволнованнымъ голосомъ:-- первый манифестъ новаго царствованія, первое слово, обращенное къ народу новымъ государемъ, должно быть написано или въ главнѣйшихъ чертахъ продиктовано имъ самимъ... Этого права вы никому уступать не должны.
И Софія, рѣшительно подойдя къ столу и поправивъ абажуръ канделябра, быстро написала слѣдующія строки:
"Нынѣ измѣнились обстоятельства, вынудившія нашего, въ Бозѣ почившаго августѣйшаго родителя отмѣнить дѣйствіе конституціи, имъ въ 1848 г. своему возлюбленному народу дарованной. Поэтому мы возстановляемъ ее во всей ея первоначальной формѣ и повелѣваемъ выборнымъ комитетамъ собраться вновь"...
Королева съ перомъ въ рукахъ обратилась къ мужу:
-- Какой день ваше величество желаете назначить?
-- Какой день?...-- нерѣшительно произнесъ Францискъ И, избѣгая глядѣть въ глаза женѣ, въ которыхъ искрилось безпокоившее его негодованіе, почти презрѣніе.-- Въ какой день?.. Я думаю, что моя мать не одобритъ вообще...
Эта фраза "моя мать не одобритъ" возбудила въ молодой женщинѣ такое негодованіе, что она почти закричала:
-- Да какое же вамъ дѣло до вашей матери, или, вѣрнѣе, до мачехи? Ваша настоящая мать, Марія-Христина Савойская, навѣрно одобрила бы...
Тутъ Софія постаралась овладѣть собой, подошла къ королю и, взявъ его за руку, посадила рядомъ съ собой на диванъ.
Она долго уговаривала его, твердо, убѣдительно (потому что была убѣждена сама) и въ то же время ласково. Голосъ у нея былъ бархатистый; по-итальянски она говорила съ легкимъ нѣмецкимъ акцентомъ, что обыкновенно усиливало обаятельность ея рѣчи для влюбленнаго мужа. Она очень оживилась, зарумянилась. Мужъ любовался ея красивымъ лицомъ съ тонкими, красивыми чертами.
-- Значитъ, ты совершенно убѣждена, что мнѣ лучше всего вернуться къ конституціи? спросилъ онъ своимъ глухимъ, равнодушнымъ голосомъ.
-- Конечно, еще разъ повторяю тебѣ, что только конституція можетъ насъ спасти.
-- А все-таки необходимо посовѣтоваться съ Маріей-Терезіей и совѣтомъ министровъ.
Словно дрожь пробѣжала но Софіи. Она крѣпко обняла мужа своими прекрасными руками, привлекла его къ себѣ, стала упрашивать его молебно и въ то же время покровительственно, какъ упрашиваютъ капризнаго и застѣнчиваго ребенка, отъ котораго хотятъ чего-нибудь добиться.
-- О, государь, подумайте хорошенько. Если вы сегодня дадите конституцію вашимъ подданнымъ, они васъ вознесутъ до небесъ и вы останетесь могущественнымъ правителемъ, а если не дадите... что васъ ожидаетъ? Ваши сегодняшніе подданные завтра же обратятся въ вашихъ враговъ.
-- Да, моя дорогая; по пойми, что это для меня невозможно. Какъ къ этому отнесется мать, да и министерство... А Австріи...
Королева поняла безполезность дальнѣйшей борьбы съ человѣкомъ, который, благодаря полученному воспитанію и придворной атмосферѣ, окружавшей его со дня рожденья, чуждъ понятію о настоящихъ обязанностяхъ правителя. Она опасалась -- и ея опасенія впослѣдствіи оправдались, что король обѣихъ Сицилій обратится въ игрушку вдовствующей королевы и ея приверженцевъ.
Она откинулась на спинку дивана и долго думала. Отказъ короля глубоко огорчилъ ее. Онъ же опять сталъ молиться, частью въ слухъ, но теперь уже не объ упокоеніи души своего отца. Онъ просилъ у Всевышняго силы нести тяжкій вѣнецъ, который жестокая, слѣпая судьба возложила на его голову.
Вдругъ извнѣ на огромномъ дворцовомъ дворѣ послышался шумъ; топали лошади, говорили люди, громко отдавались распоряженія. Францискъ встрепенулся и спросилъ:
-- Что тамъ случилось?
Софія подошла къ окну и отвѣтила:
-- Ваше величество, придворная гвардія уже вся на коняхъ; и королевскіе экипажи выдвинуты; въ нихъ лошадей запрягаютъ...
-- Зачѣмъ? Кто приказалъ?-- воскликнулъ король.
Софія еще не успѣла отвѣтить мужу, какъ въ комнату вошла сопровождаемая двумя статсъ-дамами Марія-Терезія и произнесла громкимъ, почти повелительнымъ голосомъ, какимъ она привыкла говорить:
-- Франческино, намъ невозможно долѣе оставаться въ Казертѣ.
-- Куда же мы поѣдемъ?-- спросилъ пасынокъ у своей властной и надменной мачехи.
-- Въ Каподимонте {Загородный дворецъ королей близъ Неаполя.-- Въ Италіи доселѣ существуетъ такой обычай: какъ только умираетъ кто-либо въ семьѣ, она за нѣсколько дней перебирается въ другой домъ или квартиру, предоставляя заботы о погребеніи родственникамъ или знакомымъ. (Прим. перев.)}!.. потому что въ неаполитанскомъ дворцѣ будетъ до погребенія покоиться прахъ нашего безцѣннаго...
Терезія не докончила, слезы душили ее.
Король хотѣлъ было возразить, но не посмѣлъ.
Въ тотъ же день позднимъ вечеромъ королевскіе экипажи катились по прекрасной широкой дорогѣ, ведущей изъ Казерты въ Неаполь.
Лошади были въ мылѣ; тяжелые экипажи вздымали тучи ныли; придворные гвардейцы скакали съ обнаженными палашами по обѣимъ сторонамъ кареты, словно Франциска II везли не какъ короля, а какъ узника подъ конвоемъ.
Марія-Терезія ѣхала въ послѣдней каретѣ вмѣстѣ со своимъ духовникомъ и совѣтникомъ монсиньоромъ Галло.
-- Вы знаете,-- сказала она спутнику:-- что Франческино собирается дать конституцію; я слышала сама, какъ онъ разговаривалъ съ женой.
-- Если теперь будетъ объявлена конституція,-- отвѣчалъ монахъ, наклонясь почти къ самому уху королевы:-- то вашъ сынъ Луиджи никогда не будетъ королемъ...
Большіе и еще красивые глаза Терезіи на мгновеніе вспыхнули злобой и ту же минуту залились слезами.
-- Я такъ люблю моего сына,-- тихо произнесла она:-- и теперь я вынуждена видѣ.ть вѣнецъ на головѣ этого ненавистнаго отродья Христины Савойской.
Галло молча глядѣлъ на королеву. Онъ хорошо зналъ ея ненасытное тщеславіе и упорство въ достиженіи цѣли. Онъ понималъ, что она плачетъ потому, что кончина мужа сдвинула ее съ перваго, всегда могущественнаго положенія въ государствѣ.
Ужъ совсѣмъ стемнѣло, когда королевскій кортежъ въѣхалъ въ Неаполь чрезъ Капуанскія ворота. Стояла дивная майская ночь, экипажи быстро катились по улицамъ большого города; немногіе прохожіе останавливались,.оглядывали траурныя кареты съ потушенными, покрытыми креномъ фонарями, снимали шляпы. Но ни одного возгласа, ни одного громкаго привѣта. Что печальное безмолвіе, казалось, означало, что города, чувствуетъ скорбь королевской фамиліи.
Передъ окнами кареты какъ тѣни мелькали деревья, окаймляющія широкую улицу Форіа, сѣрые фасады большихъ домовъ, массивныя бѣлыя башни казарменнаго квартала. Надъ башнями развѣвались большіе черные флаги, подъ которыми скрывались золотыя бурбонскія лиліи.
Король былъ печаленъ и молчаливъ. Королева Софія старалась ласково ободрять его. Услыхавъ барабанный бой со стороны Константинопольской улицы и увидя тамъ много какъ будто тревожно передвигавшагося народа, онъ спросилъ, что тамъ происходитъ.
-- Ваше величество -- отвѣчалъ капитанъ, къ которому онъ обратился,-- тамъ помѣщается коллегія медицинскихъ студентовъ {Въ Константинопольской улицѣ помѣщалось высшее медицинское учебное наведеніе. Преподаваніе тамъ было плохое, ибо лучшіе ученые сидѣли въ тюрьмахъ или находились въ изгнаніи. Дисциплина же въ заведеніи была чисто іезуитская. Начальникомъ былъ іезуитъ. Волненіе, о которомъ упоминаетъ авторъ, не обошлось безъ кровавыхъ эпизодовъ. Это была первая революціонная вспышка царствованія Франциска II. (Прим. перев.)}... Студенты взбунтовались...
Король разспросилъ, въ чемъ дѣло, и въ первый разъ съ тѣхъ поръ, какъ воцарился, услыхавъ слово "революція", невольно вздрогнулъ.
Наконецъ экипажи въѣхали въ Каподимонтскій паркъ, обширный, величавый, истинно царственный. Онъ разбитъ въ англійскомъ вкусѣ: группы вѣковыхъ деревьевъ, густотѣнистыя прямыя аллеи, пруды, мраморные фонтаны и порфирныя статуи. Очаровательный пріютъ. Здѣсь Леопарди, поэтъ печали, прислушивался къ пѣснямъ сирены.
Полная луна сквозь легкія облака блѣдно освѣщала лежащій у подножія холма большой городъ. Неаполь казался громаднымъ морскимъ портомъ, а его огни судовыми фонарями. Городской шумъ, долетавшій наверхъ смутнымъ шорохомъ, дополнялъ сходство, напоминая журчанье берегового прибоя.
-- Да, хорошо тутъ,-- промолвилъ вздыхая Францискъ, отвѣчая на ласки жены: -хорошо, если бы жить здѣсь съ тобой, Софія, спокойно, безъ докучныхъ заботъ.
Софія, склонясь почти къ его уху, промолвила:
-- Дай конституцію, дорогой мой государь, и тогда мы можемъ жить спокойно...
Старшій привратникъ ожидала, кортежъ у нижней ступени подъѣзда. Онъ былъ въ парадной ливреѣ, съ широкой перевязью, усыпанной, золотыми лиліями, въ черной маршальской шляпѣ, съ золотой маршальской булавою въ рукѣ.
-- Королевскіе служилые,-- по древнему обычаю кликнулъ онъ во всю силу, когда экипажи приблизились ко дворцу. Словно изъ земли выросли живописныя шеренги швейцарскихъ солдатъ, дворянской гвардіи, и окаймили дорогу. Сзади ихъ вспыхнули ряды яркихъ факеловъ.
Король пошелъ во дворецъ, опираясь на руку жены, вдовствующую государыню велъ испанскій принцъ донъ Чиччіо-Наоло. Придворные кавалеры и дамы слѣдовали за ними.
Монсиньоръ Галло, отдѣлясь отъ шествія, подъ аркой подъѣзда приблизился къ какому-то монаху, который словно прятался за солдатскими рядами. Его лицо, освѣщаемое теперь факелами, было непривлекательно. Онъ глядѣлъ исподлобья; густыя черныя брови были насуплены; въ выраженіи лица было что-то мрачное, почти дикое.
-- Кто этотъ монахъ?-- спросила Марія-Терезія, когда Галло возвратился къ ней.
-- Это отецъ Помпей. Онъ только что пріѣхалъ сюда изъ Фоджіи {},-- пояснилъ прелатъ.
Марія-Терезія оглянулась съ улыбкой на этого страннаго чернеца; высокая, мускулистая фигура его униженно склонилась въ отвѣта, на улыбку царственной вдовы.