Тѣло Фердинанда въ Неаполѣ.-- Тревоги Софіи.-- Швейцарскіе полки.-- Грозный духовникъ.-- Слуга и революціонный комитетъ.
Тѣло Фердинанда было перевезено въ Неаполь и выставлено для прощанія съ народомъ въ большой залѣ городского дворца. Перезвонъ со всѣхъ колоколенъ возвѣщалъ объ этомъ обывателямъ.
Не стало монарха, который взошелъ на тронъ при радостныхъ, шумныхъ привѣтствіяхъ своихъ подданныхъ, прославлявшихъ тогда его милосердіе и великодушіе, а уморъ всѣми ненавидимый за неумолимый деспотизмъ, жестокость, за кровь, пролитую въ 1848 г.
Поразительный примѣръ того, какъ легко можно утратить не только народную любовь, но и уваженіе всего міра, если не держаться путей законности, чести и справедливости.
Катафалкъ воздвигнутъ въ Геркулесовской залѣ. Тѣло покоится подъ прозрачнымъ покровомъ. У ногъ покойнаго положены шпага, шляпа, скипетръ и корона. Съ центра высоко вздымающагося потолка спускаются шніюкія полотнища черной ткани, закрывающія всѣ стѣны. По четыремъ угламъ ложа стоятъ статуи: Вѣра, Мудрость, Могущество, Милосердіе. Спереди статуи Партенопе {Одинъ изъ крупнѣйшихъ городовъ южной Италіи, Неаполь былъ основанъ въ древности греками и назывался Партенопе. Впослѣдствіи новая часть его была названа Neapolis, что буквально значитъ Новгородъ. (Прим. перев.)} и Исторіи. Въ глубинѣ залы, между колоннами, соединяющими ее съ сосѣднею, воздвигнуты четыре пышныхъ алтаря, окруженные плакучими кипарисами. Кругомъ всего катафалка высокіе бронзовые канделябры. Ихъ безчисленныя свѣчи льютъ окрестъ на всю похоронную обстановку и на черныя стѣны свѣтъ, наводящій тоску и уныніе. Вся огромная палата производитъ впечатлѣніе храма Смерти, въ которомъ даже фигуры дворцовой стражи кажутся тѣнями, не дерзающими дышать и двигаться въ этой торжественной обстановкѣ почти загробнаго міра.
И все это лживо, какъ лживы надписи на символическихъ статуяхъ. Развѣ исторія могла сказать, что Фердинандъ II былъ король достойнѣйшій и творилъ народу своему благо?
Въ то самое утро, когда, церковные колокола Неаполя сзывали народъ поклониться праху короля, Софія вышла въ паркъ изъ Каподимонтскаго дворца, въ которомъ продолжало жить семейство покойнаго. Она была взволнована, почти гнѣвна; ея вишневыя губы не улыбались, а сжимались.
Она переживала жестокое разочарованіе. Она выходила замужъ счастливая и любовью къ мужу и надеждой носить королевскій вѣнецъ. Но теперь она была подавлена сознаніемъ малодушія своего супруга и мрачными предчувствіями. Она трепетала за будущее королевства, понимая, что корона, только что коснувшаяся ея чела, была въ опасности.
Непосредственно ея огорченіе было порождено тѣмъ, что королева-мачеха одержала-таки верхъ: проектъ манифеста о конституціи былъ не только не одобренъ Маріей-Терезіей, но отвергнутъ и въ совѣтѣ министровъ. Безхарактерный Францискъ сначала отстаивалъ первый проектъ, написанный Софіей, но все-таки подписалъ манифестъ, продиктованный мачехой министру Мурена, сказавъ:
-- Я уступаю моимъ министрамъ, полагая, что они опытнѣе меня въ государственныхъ дѣлахъ.
Этимъ росчеркомъ пера робкій, недальновидный король, къ тому же мистикъ и фаталистъ, раскрывалъ пропасть у подножія своего трона.
Вернувшись съ прогулки, Софія прошла въ свои комнаты, гдѣ ее ожидала Нина Риццо.
-- Закройте балконъ и опустите гардины,-- приказала ей королева.
Нина, взглянувъ на свою госпожу, изумилась, что ея глаза красный, видимо, отъ слезъ. Она подумала: "а кому бы быть счастливой, какъ не ей?" Королева обходилась съ Ниной просто, почти дружески, и послѣдняя позволила себѣ высказать ей свои мысли: "Вашъ супругъ король; вы такъ любите другъ друга. Вамъ не надо печалиться, государыня". Молодая женщина быстро обернула голову и пристально взглянула на Нину.
-- Да, мнѣ оттого и тяжело, что я люблю и мужа, и народъ, который -- какъ ты говоришь -- меня обожаетъ!.. А Марія-Терезія всѣхъ насъ старается дѣлать несчастными...
Когда Софія произносила эти слова, она не походила, какъ обыкновенно, на прелестнаго, граціознаго ребенка: это была женщина рѣшительная, смѣлая, готовая на борьбу.
Только что Нина кончила причесывать ее, въ комнату вошелъ король. Куаферша удалилась. Францискъ II былъ мрачно задумчивъ; очевидно, его подавляла какая-то забота,
-- Я пришелъ къ тебѣ отдохнуть немного,-- сказалъ онъ, здороваясь съ женой. Она обняла его. Онъ какъ будто просвѣтлѣлъ, но черезъ нѣсколько минутъ впалъ опять въ свое мрачное настроеніе.
-- Знаешь, Софія,-- произнесъ онъ:-- говорятъ, что швейцарскіе полки того и гляди, что взбунтуются.
-- Отчего?
-- Не хотятъ поступиться своей національностью. Требуютъ, чтобы на ихъ знаменахъ былъ швейцарскій гербъ {Наемные швейцарскіе солдаты являлись добросовѣстнѣйшими защитниками королей Бурбонскаго дома какъ во Франціи (Людовикъ XVI), такъ и въ Неаполѣ (Фердинандъ II). Тѣмъ не менѣе отецъ Франциска желалъ лишить ихъ нѣкоторыхъ національныхъ привилегій и отдалъ ихъ подъ команду итальянскимъ офицерамъ, которые обращались съ ними безчеловѣчно и обворовывали на пищѣ. Молодой король не имѣлъ понятія объ этомъ. (Прим. перев.)}.
-- Такъ распустите эти полки!
Король при этихъ словахъ принялъ совсѣмъ жалкій видъ: онъ ждалъ, что жена его успокоитъ, а она даетъ такой тревожный совѣтъ. Надѣясь привести его въ болѣе нормальное расположеніе духа, Софія предложила ему прогуляться съ нею по парку и потомъ завтракать въ Розовомъ павильонѣ, гдѣ, какъ она надѣялась, никто не помѣшаетъ имъ бесѣдовать. Онъ охотно согласился, тѣмъ болѣе, что уже нѣсколько дней не выходилъ изъ своихъ комнатъ; ему захотѣлось воздуха и движенія.
Къ павильону вела длинная аллея, отѣняемая развѣсистыми темными дубами и посыпанная бѣлымъ пескомъ. Передъ павильономъ, по небольшому, гладкому, какъ зеркало, озерку плавали бѣлые лебеди; окрестъ на лужайкахъ съ душистыми цвѣтниками расхаживали пышные павлины, золотые и серебряные фазаны. Королева искренно любовалась и искренно воскликнула:
-- Какъ тутъ хорошо!.. Какъ славно будетъ намъ здѣсь житься!..
-- И какое ты дитя,-- отозвался государь.-- Какъ мало нужно, чтобъ восхитить тебя.
Однако онъ и самъ оживился, видимо, хотѣлъ отозваться на восторгъ жены. Но въ это время появились слуги, накрывавшіе столъ; онъ не договорилъ и потупилъ глаза въ землю. Софіи же, случайно взглянувъ въ окно, почувствовала, что ея надежды исчезаютъ. Ее словно внезапно погрузили въ непроглядный мракъ. Мимо павильона проходила темная, длинная фигура францисканскаго монаха, словно мрачное пятно на веселой зелени пейзажа. Онъ двигался медленно, съ опущенными глазами, съ чернымъ молитвенникомъ въ рукахъ.
Это былъ монсиньоръ Помпей, которому всевластная Марія-Терезія доставила вѣское положеніе королевскаго духовника.
-- Истинно святой человѣкъ,-- пробормотали" король и приказалъ слугѣ пригласить духовника.
Святому человѣку на видъ было за пятьдесятъ. Его смуглое лицо было волосисто и покрыто морщинами. Строгій взглядъ его глазъ выражалъ нравъ упорный. Монсиньоръ Галло сказалъ королевѣ Терезіи въ день кончины Фердинанда II: "Если вы желаете, чтобы молодой король былъ руководимъ въ желаемомъ вами направленіи, то вы должны приставить къ нему въ качествѣ духовника отца Помпея. Назовите его изъ Фоджіи. Онъ францисканецъ. Онъ болѣе чѣмъ въ Бога вѣрилъ въ неограниченную монархическую власть".
Монсиньоръ Помпей принялъ приглашеніе короля, присѣлъ за роскошно убранный столъ, но почти ничего не ѣлъ, а вина совсѣмъ не касался. Но говорилъ онъ не мало и съ несокрушимой убѣдительностью, почти исключительно о дорогомъ его сердцу самодержавіи. Онъ былъ весьма краснорѣчивъ и, несомнѣнно, искрененъ, искрененъ до того, что и Софія чувствовала себя почти побѣжденной. Она все время молчала, не сводя взгляда съ блестящихъ черныхъ глазъ монаха, которые освѣщали его смуглое лицо съ обширнымъ лбомъ мыслителя и философа.
-- Король,-- говорилъ Помпей,-- не долженъ знать сожалѣнія. Король самъ слуга Бога, карающаго тѣхъ, кто вноситъ въ царство ересь, кто добивается умаленія власти королевской.
Въ глазахъ говорившаго сверкнуло столько жестокости, что молодой государынѣ стало страшно и она невольно воскликнула:
-- Но если короли суть на землѣ представители Всевышней власти, то они должны, подобно Богу, быть милосердны, должны прощать...
-- Богъ можетъ прощать,-- свирѣпо возразилъ францисканецъ:-- потому что онъ Богъ. Но смертный, облеченный властью монарха, никогда не долженъ смѣть прощать.
И опять чувство добра и чистосердечія, какъ бы противъ ея воли, заставило Софію обратиться къ мужу:
-- О, государь, ты будешь миловать, не правда ли? Ты часто будешь прощать? Ты вѣдь помнишь, какъ твоя покойная мать умоляла твоего отца уничтожить смертную казнь?
Монахъ, скользнувъ пронзительнымъ взглядомъ по лицу молодой женщины, обратился къ королю, на слабую душу котораго ея слова могли произвести впечатлѣніе. Это впечатлѣніе необходимо было изгладить.
-- Въ писаніи сказано: согрѣшившій понесетъ наказаніе до третьяго колѣна,-- грознымъ голосомъ произнесъ духовникъ.
Софія не отважилась возразить ему. Нѣсколько минутъ она сидѣла съ поникшей головой. И вдругъ у ней блеснуло въ умѣ имя Маріи-Терезіи. Ей припомнилось все, что говорили при дворѣ объ отношеніяхъ лукавой Терезіи къ своему пасынку Франциску II. Всѣмъ было извѣстно о пламенномъ желаніи ея, свергнувъ пасынка съ трона, возвести на него своего старшаго сына и любимца, принца Луиджи, графа Трани, хотя она и старалась показывать, что очень привязана къ сыну покойной Христины. Всѣ, не только при дворѣ, но во всемъ царствѣ, знали, что воспитаніе Франциска было ведено дурно: его умъ разслабляли ханжествомъ, мистицизмомъ, суевѣріями, нимало не заботились о развитіи въ немъ нравственной стойкости. Изъ него вышелъ человѣкъ, неспособный царствовать, возбуждавшій одно сожалѣніе, а иногда и презрѣніе. Покуда: эти печальныя мысли пробѣгали въ умѣ Софіи, король, крѣпко сжимая руку духовника, почти испуганнымъ голосомъ какъ бы молилъ его:
-- О, батюшка, поддержите меня; дайте мнѣ силу, которой нѣтъ еще во мнѣ. Не оставляйте меня своими совѣтами. Я совершенно подавленъ тяжестью вѣнца.
При этихъ словахъ жестоко угрожающее выраженіе лица монаха стало смягчаться, хотя онъ продолжалъ говорить на прежнюю тему. Словно кинжалъ вонзали въ сердце Софіи. Она поняла: борьба начата -- борьба между ею и мачехой короля, борьба между прошлымъ и будущимъ. Въ эту безотрадную минуту ей сдавалось, что восторжествуетъ Терезія, т. е. австрійская ретроградная политика. Изъ ея прекрасныхъ глазъ скатились двѣ горячія слезы.
-- О, какъ мрачно передъ нами грядущее,-- тихо промолвила она.
-- Не тревожьтесь, ваше величество,-- отозвался Помпей: -- когда народъ почувствуетъ, что имъ правитъ рука сильнаго, онъ укротится.
Одинъ изъ придворныхъ слугъ, подававшихъ завтракъ, слышалъ весь почти приведенный нами разговоръ. Онъ понялъ, что отецъ Помпей болѣе жестокъ, чѣмъ были Банни, Спечіале, кровожадные палачи 1799 г.
-- Я обязанъ обо всемъ этомъ сообщитъ революціонному комитету,-- подумалъ слуга.