Вдовствующая королева но главѣ реакціоннаго наговора противъ Франциска II.-- Открытіе заговора.-- Великодушіи короля.-- Наглое коварство его мачехи.
Марія-Терезія, королева-мать, была въ своихъ комнатахъ Каподимонтскаго дворца. Она прислушивалась къ удалявшимся шагамъ монсиньора Галло, который только что вышелъ отъ нея. Сердце ея трепетало.
-- Я погибла, чуть слышно воскликнула она. Франческино никогда меня не проститъ.
Нѣсколько минутъ тому назадъ монеиньоръ Галло съ ужасомъ повѣдалъ ей, что посланный, отправленный ими въ Фоджію, на обратномъ пути былъ схваченъ, и что у него были найдены весьма компрометирующія вдовствующую королеву письма, и особенно одно, отъ Николы Меренда, вліятельнаго полицейскаго чина, который принималъ дѣятельное участіе въ заговорѣ.
Все это, какъ сообщалъ Галло, онъ самъ слышалъ лично отъ перваго министра. Филанджіери {Князь Карлъ Филанджіери, герцогъ Сатріано. Служилъ въ арміи Наполеона и быль пряной рукой короля Мюрата. Храбрый генералъ. Глава конституціоналистовъ въ Неаполѣ въ царствованіе Фердинанда II. Первый министръ въ началѣ царствованія Франциска II (1851) г.). (Прим. перев.)}, который объяснилъ ему, что Меренда уже арестованъ, а о. Помпей, духовникъ короля, будетъ немедленно посаженъ въ тюрьму.
-- Князь Филанджіери, добавилъ прелатъ, утверждаетъ, что у него въ рукахъ теперь есть всѣ доказательства существованія заговора, во главѣ котораго стоитъ весьма высокопоставленная и могущественная женщина.
При этихъ словахъ Марія-Терезія почувствовала дрожь. Но она никогда не теряла присутствія духа и приказала Галло:
-- Не медля ни минуты, повидайтесь съ Помпеемъ. Онъ теперь въ монастырѣ. Скажите ему, что только онъ можетъ предотвратить опасность, которая намъ всѣмъ угрожаетъ. Наставьте его поклясться, что онъ ни единымъ словомъ не заикнется о нашемъ заговорѣ. И убѣдите его, что мы, оставаясь въ безопасности, конечно, сумѣемъ спасти и его самого.. Если же все будетъ открыто, то мы ничѣмъ не будемъ въ силахъ помочь и ему...
Монсиньоръ быстро удалился. Она съ ужасомъ глядѣла на только что запертую имъ дверь, ей чудилось, что королевскіе гвардейцы приближаются, чтобъ арестовать ее... Ее, еще такъ недавно всемогущую супругу всемогущаго Фердинанда II.
Однако понемногу она стала успокаиваться и обдумывать. Собственно въ чемъ же могутъ обвинить ее? Францискъ II совершенно неспособенъ управлять царствомъ. Это для всѣхъ ясно. Она только подготовляла событія, чтобъ въ удобную минуту вѣнецъ былъ перенесенъ на голову грифа Трани, ея старшаго сына. Логика материнской любви подсказывала ей:
-- Если суждено, что бурбонская корона не удержится на челѣ Франциска, то всѣмъ понятно, что несомнѣнно будетъ лучше, если бы ею теперь же овладѣлъ ея сынъ Луиджи {Принцъ Луиджи, какъ малолѣтній, не могъ бы самостоятельно править государствомъ. Слѣдовательно, Марія-Терезія разсчитывала, что она будетъ править чрезъ посредство регентства, составленнаго изъ преданныхъ ей реакціонеровъ. (Прим. перев.)}.
Ночь спускалась на величавый холмъ Каподимонте. Пичуги, щебетавшія въ кустахъ около дворца, постепенно смолкали. Какая-то птичка допѣвала еще свою пѣсню на самой вершинѣ ближайшаго къ окну дерева, но и та смолкла.
Тишина... Маріи-Терезіи стало какъ-то жутко, тревожно. Она подошла къ стеклянной двери, выходившей на галерею, которая опоясывала дворецъ. Вдова хотѣла выйти на воздухъ, но не могла отворить двери. Она громко позвала прислугу: ей отвѣчала только тишина. Она прошла къ дверямъ, ведущимъ изъ ея апартаментовъ въ другія части дворца. И эта дверь оказалась запертой снаружи; и тутъ она звала, и тутъ никто не отозвался на ея призывъ.
-- Ради Бога отоприте -- громко, отчаянно крикнула она нѣсколько разъ напрасно.
Въ комнатѣ совсѣмъ стемнѣло. Она зажгла стоявшую на столѣ лампу, и все-таки ей было жутко.
Она бросилась на колѣни предъ иконами. То рыдала, то молилась, то опять звала на помощь. Но никто, очевидно, не слыхалъ ее, или не хотѣлъ слышать. Обезсиленная, она опустилась на кресло, стоявшее у кровати, и прислонила голову къ подушкѣ... Она обдумывала свое положеніе...
Потомъ ей казалось, что она словно забылась. Когда же Марія-Терезія открыла глаза, передъ ней стоялъ король Францискъ II.
Онъ былъ блѣденъ и трепеталъ едва ли не больше своей мачехи. Его слабые организмъ и умъ не могли воспринять сознанія о жестокомъ предательствѣ. Между тѣмъ измѣна и предательство проявлялись повсюду около него. Сицилія готовилась къ возстанію.
Въ Неаполѣ, его родномъ и любимомъ городѣ, чуялось всеобщее желаніе государственнаго переворота. Теперь онъ открылъ предательство въ самомъ дворцѣ, въ своей собственной семьѣ.
Нѣсколько секундъ мачеха и пасынокъ глядѣли безмолвно другъ на друга. Наконецъ, собравшись съ силами, Францискъ произнесъ возможно спокойно и твердо:
-- Я пришелъ къ вамъ, государыня, за объясненіемъ того, что вы сдѣлали. Кромѣ меня, никто не долженъ ничего знать.
Марія-Терезія быстро встала; въ глазахъ ея теперь уже сверкала ярость.
-- Что такое я сдѣлала?-- рѣзко спросила она.
Король отступилъ назадъ и широко раскрылъ изумленные глаза. Такая наглость была просто непостижима: онъ держалъ въ рукахъ письмо, документы, безповоротно доказывавшіе вину этой женщины, а она не только отрицала вину, но выражала негодованіе.
-- Сиръ,-- почти прорычала мачеха:-- я невинна. Меня стараются оклеветать мои враги! наши общіе враги! Они хотятъ внести раздоръ въ нашу семью, чтобъ имъ было легче погубить династію Бурбоновъ.
Горько и скорбно улыбнулись губы молодого государя. Онъ возразилъ:
-- Но вѣдь это вы сами, не взирая на свое высокое положеніе, становитесь во главѣ заговорщиковъ, желающихъ лишить меня короны. Вѣдь это вы стараетесь двухъ родныхъ братьевъ сдѣлать врагами.
-- Я невинна!-- вторично воскликнула вдова.
Нѣсколько минутъ оба молчали: Францискъ погрузился въ свою печаль; Марія-Терезія придумывала, чѣмъ бы ей доказать свою невиновность.
-- Государь!-- торжественно поднявъ руку къ небу, обратилась она къ пасынку:-- клянусь священной памятью Фердинанда II, памятью моего супруга и вашего отца, клянусь, что я ни въ чемъ неповинна.
-- Молчите, молчите... не прибавляйте лжи,-- тоже громко возразилъ было король, но, тотчасъ же вспомнивъ, что его слова могутъ быть услышаны, понизилъ голосъ.
-- Вы,-- продолжалъ онъ почти шопотомъ,-- произнесли имя того, предъ кѣмъ я долженъ преклонить голову,-- имя отца моего, надъ прахомъ котораго еще не закрылась могила...
-- Если бы великій государь былъ живъ,-- грубо прервала Марія-Терезія:-- вы, сынъ его, не осмѣлились бы обвинятъ меня...
-- Конечно, потому что тогда вы, государыня, не посмѣли бы устраивать противъ меня заговоры.
Францискъ былъ очень взволнованъ; съ несвойственной ему рѣзкостью онъ схватилъ мачеху за руку и притянулъ къ столу, на который, войдя въ комнату, положилъ нѣсколько инеемъ.
-- Взгляните: вотъ эти письма васъ обвиняютъ безповоротно.
Марія-Терезія вонзила въ него взглядъ, полный презрительнаго сожалѣнія, и пробормотала:
-- Какъ мнѣ васъ жалко!
-- Господи Боже мой -- да какъ меня не жалѣть? Я вѣдь насъ звалъ матерью; вѣдь я насъ любилъ, какъ родную мать, если бы она была жива...
Онъ не договорилъ; сила воли покинула его; нервы не выдержали; онъ схватился за голову и сквозь сдавливавшее ему горло рыданіе промолвилъ:
-- Государыня, я васъ прощаю... Не могу я карать ту, которая была женой моего отца. Я не хочу, чтобъ кто-либо зналъ о вашемъ заговорѣ. Я васъ прощаю; да помилуетъ васъ Всевышній.
Только что король удалился, Марія-Терезія поспѣшно собрала оставленныя имъ на столѣ письма и сожгла ихъ. Затѣмъ быстро вышла въ другія комнаты, повторяя:
-- Ни минуты нельзя терять. Дѣло идетъ о моей жизни.