Бурбонскій принцъ и старый революціонеръ.
Въ эту минуту вошелъ въ свою обычную небольшую ложу на авансценѣ принцъ Луиджи, графъ Аквила, родной дядя молодого короля по отцу. Его сопровождалъ человѣкъ, сыгравшій въ событіяхъ 1860 такую выдающуюся роль, что мы считаемъ необходимымъ обратить на него особенное вниманіе нашихъ читателей.
Уже нѣсколько мѣсяцевъ, какъ онъ повсюду сопровождалъ какъ тѣнь принца Луиджи. Ему было около пятидесяти лѣтъ, одѣвался онъ всегда въ черное. Онъ носилъ по-англійски бакенбарды, покрывавшія половину лица. Волосы имѣлъ сѣдые, взглядъ проницательный и саркастическій. Улыбка, появлявшаяся на его губахъ, отзывалась горечью. Вся его чуточку сутуловатая фигура и выраженіе лица заставляли полагать, что онъ пережилъ не мало горькаго въ жизни.
Имя его -- Либоріо Романо; родился онъ въ маленькомъ селѣ Калабріи. Въ юности былъ добръ, много учился и много размышлялъ. Движимый молодыми порывами, онъ глубоко, искренне возмущался противъ порабощеннаго положенія своего отечества; участвовалъ въ заговорахъ 1848 г., былъ приговоренъ къ казни, но успѣлъ избѣжать ея, скрывшись за границу. Въ 1854 г. онъ жилъ въ Парижѣ, въ нищетѣ и голодѣ, изъ которыхъ не могъ выбиться несмотря на неустанное трудолюбіе. Въ минуту отчаянія онъ послалъ просьбу о помилованіи къ Фердинанду II. Король его помиловалъ и разрѣшилъ вернуться на родину, съ тѣмъ однако, чтобы жить ему безвыѣздно въ Калабріи.
Либоріо Романо забрался въ самую глушь своей родины, въ ту часть Италіи, которая на географическихъ картахъ выражается "каблукомъ сапога", и жилъ одиноко, даже не въ родномъ селѣ Пату, а въ изрядномъ разстояніи отъ него, въ маленькомъ домишкѣ на опушкѣ большого лѣса. Въ этомъ лѣсу водилось много разнообразной дичи. Графъ Аквила принцъ Луиджи {Младшій братъ покойнаго Фердинанда и, слѣдовательно, дядя Франциска II. Его не должно смѣшивать съ малолѣтнимъ братомъ послѣдняго, сыномъ Маріи-Терезіи (своднымъ братомъ Франциска), котораго тоже звали Луиджи (графъ Трани). (Прим. перев.)} былъ страстный охотникъ. Однажды охотясь тамъ въ сопровожденіи нѣсколькихъ мѣстныхъ жителей, онъ былъ застигнутъ сильной грозой, которая, повидимому, собиралась затянуться надолго.
-- Некуда больше дѣваться, какъ итти къ философу -- предложилъ одинъ изъ провожатыхъ. Принцъ въ первый разъ слышалъ о "философѣ" и, не поинтересовавшись даже, почему и кого такъ зовутъ, направился къ жилищу незнакомца.
Это было маленькое, старое, мѣстами обваливающееся зданіе, довольно, впрочемъ, живописное по своему положенію. Вокругъ росли могучія деревья, по стѣнамъ обильно расползался плющъ. "Философъ" принялъ, насколько позволяла обстановка его хижины, радушно и принца и его спутниковъ. Гроза дѣйствительно затянулась до ночи, которую имъ пришлось поневолѣ провести въ этомъ домишкѣ. Запивая скудный ужинъ вкуснымъ, розоватымъ мѣстнымъ виномъ, принцъ Луиджи наблюдалъ за хозяиномъ и, убѣдясь положительно, что это очень умный человѣкъ, обратился къ "философу съ вопросомъ:
-- Простите мою нескромность... Вы такъ гостепріимно насъ приняли... Мнѣ бы очень было пріятно узнать что-либо о вашемъ прошломъ, потому что я вижу -- вы далеко недюжинный человѣкъ.
-- Ваше высочество,-- отвѣчалъ, поклонившись, хозяинъ,-- я человѣкъ бѣдный. И имя у меня бѣдное, надъ нимъ пронеслось негодованіе покойнаго государя. Едва ли кто о моемъ имени помнитъ теперь. Зовутъ меня Либоріо Романо.
-- Да однако я помню... Для меня это имя не ново.
-- Едва ли до вашего высочества могъ дойти какой-либо слухъ обо мнѣ. Мнѣ никогда не случалось бывать въ вашемъ присутствіи... Только теперь, благодаря грозѣ, я удостоился этой чести.
Сдвинувъ брови, Луиджи пристально вглядѣлся въ лицо Романо, словно хотѣлъ прочесть его мысли, и, подумавъ, сказалъ:
-- Да, я теперь отлично припоминаю. Вы тотъ самый Либоріо Романо, революціонеръ 48 г., который убѣжалъ во Францію, и котораго мой братъ, спустя много лѣтъ, помиловалъ... По правдѣ сказать, въ домъ, гдѣ я нахожусь теперь, никому изъ Бурбоновъ не слѣдовало бы заглядывать. Вы вѣдь врагъ короны, донъ-либоріо.
Принцъ произнесъ все это серьезно, но въ его тонѣ проступало что-то шутливое. Хозяинъ сначала улыбался своей едва замѣтной иронической улыбкой, но потомъ, прямо глядя въ глаза гостю, спокойно и безстрастно отвѣчалъ:
-- Да, ваше высочество, вы Бурбонъ и заблуждаетесь, какъ это свойственно всѣмъ членамъ вашей династіи...
-- Однако я желалъ бы знать, въ чемъ состоятъ наши заблужденія,-- спросилъ, улыбаясь, принцъ.
-- Бурбоны,-- отвѣчалъ совершенно просто и смѣло Романо,-- вслѣдствіе заблужденій, обусловленныхъ самымъ ихъ рожденіемъ и положеніемъ въ государствѣ, не понимаютъ совершенно народа, которымъ Провидѣніе указало имъ управлять. Они послѣ французской революціи, несмотря на прогрессъ политическихъ идей и успѣхъ работы человѣческой мысли вообще, продолжаютъ думать, что править народомъ можно по старинному. Абсолютизмъ, недвижимый, инертный, составляетъ мощную преграду между королемъ и народомъ. Народъ между тѣмъ,-- основательно, согласно съ тѣмъ свѣтомъ мысли, который успѣлъ распространиться къ нашему времени,-- требуетъ уничтоженія общественной несправедливости, свободы совѣсти, свободы печати....
-- Вы что же -- новаторъ, что ли?-- перебилъ принцъ.
-- Да, ваше величество, какъ и всѣ, которые работаютъ мыслью. Я много изучалъ народъ, къ которому и самъ принадлежу. Я знаю, какъ страдаетъ народъ. Народъ нашъ добръ, народъ нашъ великодушенъ. Ему нуженъ только государь, итальянецъ, у котораго хватило бы смѣлости стать во главѣ объединительнаго движенія, охватившаго всѣхъ насъ, т. е. государь, способный создать единое государство, сплотить націю обновленную и возрожденную идеями равенства и свободы...
Принцъ Луиджи пересталъ улыбаться, онъ внимательно вслушивался и вдумывался.
-- Мы,-- продолжалъ философъ,-- никогда не питали ненависти къ Бурбонамъ, какъ къ династіи. Мы, революціонеры 48 г., желали организаціи итальянской конфедераціи съ Фердинандомъ II во главѣ. Намъ измѣнили и, что всего хуже, насъ не поняли, потому что это роковое недоразумѣніе причинило великія страданія всей націи. А въ будущемъ, ваше высочество, оно подготовило опасность для вашей династіи.
-- Какимъ это образомъ? спросилъ принцъ, видимо встревоженный.
Легкая ироническая улыбка опять выступила на устахъ философа. Но онъ спросилъ серьезно:
-- Вы желаете, чтобъ я высказался совершенно откровенно? Вѣдь до слуха принцевъ правда достигаетъ такъ рѣдко.
-- Говорите съ полной откровенностію, я вижу, что это прирожденное вамъ свойство, которое дѣлаетъ вамъ большую честь,-- искренно отозвался Луиджи.
-- Благодарю васъ за вашу доброту. Я долженъ сказать вамъ слѣдующее. Если неаполитанскіе Бурбоны не сумѣютъ стать во время во главѣ объединительно-освободительнаго движенія, то Италія будетъ все-таки создана, но при помощи иныхъ политическихъ элементовъ. Для Гарибальди и Маццини нужна только опора какого-либо царствующаго лица, итальянца, разумѣется. Единство нашего отечества -- завѣтное желаніе всякаго итальянскаго сердца. Плодъ созрѣлъ, онъ достанется тому, кто сумѣетъ сорвать его.
Подумавъ немного, Романо добавилъ:
-- Въ непредотвратимыхъ событіяхъ, которыя въ непродолжительномъ времени должна будетъ переживать Италія, народъ возложитъ вѣнецъ на главу того изъ монарховъ, который станетъ во главѣ революціи.
Графъ Аквила нѣсколько мгновеній пристально глядѣлъ въ глаза Либоріо Романо, точно хотѣлъ прочитать въ нихъ что-то. "Философъ" спокойно выдержалъ этотъ испытующій взглядъ...
На слѣдующее утро, прощаясь съ Романо, принцъ сказалъ ему:
-- Какъ только вамъ будетъ возможно, пріѣзжайте въ Неаполь. Чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Я вамъ помогу выдвинуться, а мнѣ вы можете быть полезны. Братъ Попо {Принцъ Леопольдъ, тоже дада Франциска II.} нынче разыгрываетъ республиканца, но я думаю, что мы съ вами можемъ легко сбить его съ этой позиціи.
Романо въ отвѣтъ на лестное предложеніе низко поклонился и сказалъ:
-- Я всегда къ услугамъ вашего высочества и клянусь, что вамъ не придется раскаиваться въ вашемъ покровительствѣ.
Покуда онъ отвѣшивалъ вторично низкій поклонъ, на его губахъ появилась его обычная саркастическая улыбка.