Королевская семья -- Народное волненіе и смѣлая королева.
То были дни всеобщаго энтузіазма, безграничнаго возбужденія. Даже тѣ, кто относился къ единству Италіи, какъ къ неосуществимой мечтѣ и только втайнѣ болѣлъ душой за родину, встрепенулись при громахъ гарибальдійскихъ побѣдъ.
Сильвіо Спавента {Одинъ изъ дѣятельнѣйшихъ ренолюціонеровъ, извѣстный во то время писатель.} стоялъ во главѣ комитета общественной безопасности въ Неаполѣ. Это былъ человѣкъ съ вулканической головой и съ желѣзнымъ организмомъ. Онъ нѣсколько разъ рисковалъ быть разстрѣляннымъ за измѣну бурбонскому правительству, но его спасалъ одинъ изъ тогдашнихъ министровъ Джіакки, его старый пріятель, который читалъ ему наставленія, уговаривалъ не горячиться и старался успокаивать изреченіями изъ Тацита.
Въ провинціяхъ революціонное движеніе поддерживалось дѣятельнѣйшими членами комитета объединенія.
Кавуръ, министръ Виктора-Эмануила, прислалъ въ Неаполь Висконти Веноста, Финци, Меццокапо {Всѣ эти лица при новомъ царствованіями перебывали членами палаты, сенаторами, министрами.} и другихъ, поручивъ имъ употребить всѣ усилія, чтобы неаполитанское войско отказалось поддерживать Бурбоновъ. Донъ Либоріо Романо (премьеръ Франциска), этотъ политическій сфинксъ, лишенный чувства политической совѣсти, захлебывался въ волнахъ нахлынувшей на него революціи и перепугался. Онъ боялся, что его убьютъ, и каждую ночь прятался въ подвалахъ банка Арлота.
Бурбонскіе генералы Ланди, Ланца, Бриганти, по бѣжали отъ побѣдоносныхъ добровольцевъ Гарибальди, который быстро приближался къ Неаполю.
-----
Около полудня ярко-яснаго и теплаго сентябрьскаго дня часть королевскаго семейства сидѣла небольшими трупами на обширной {Эта терраса равняется среднихъ размѣровъ саду: около 160 саж. длины.} террасѣ дворца, выходящей на Неаполитанскій заливъ.
Королева Софія сидѣла на длинномъ стулѣ у самой рѣшетки, ласкала и забавляла маленькую Граціелу, дочку своей любимой камерфрау Нины Риццо. Сзади, сидя на мраморной скамьѣ, король читалъ газеты. Статсъ-дама герцогиня Сангро и нѣсколько молодыхъ фрейлинъ прохаживались по террасѣ молча, чтобы не безпокоить государя.
Въ другомъ, отдаленномъ концѣ террасы, около распахнутой во внутренніе покои дворца, двери расположилась Марія-Терезія, (перебравшаяся въ Неаполь послѣ описаннаго въ предыдущей главѣ разговора съ пасынкомъ), а около нея черный человѣчекъ, т. е. первый министръ донъ-Либоріо Романо. Они говорили очень тихо, хотя на этой огромной террасѣ никто не могъ бы слышать ихъ словъ.
Но они не замѣчали, что посреди залы, двери которой были распахнуты, стоялъ дежурный офицеръ. Это былъ Урбанъ фонъ-Флуге, или, вѣрнѣе, Бруно Бесси Морелли. До него изрѣдка долетали отдѣльныя фразы. Онъ видѣлъ, что вдовствующая королева озабочена и взволнована.
-- Могу увѣрить ваше величество,-- говорилъ Романо королевѣ: -- необходимо, чтобъ государь немедленно уѣхалъ изъ Неаполя. Здѣсь ежедневно вспыхиваютъ очень опасныя волненія. А мы только тогда можемъ... (министръ едва шевелилъ губами, но собесѣдница, видимо, его понимала) только тогда можемъ провозгласить вашего сына принца Луиджи королемъ обѣихъ Сицилій...
Приближались двѣ фрейлины, и заговорщики перемѣнили тему бесѣды. Однако Бруно не вслушивался въ разговоръ, главное вниманіе его было обращено на королеву Софію, сидѣвшую въ отдаленномъ концѣ террасы. Онъ любилъ ее безумно, каждый день все болѣе. Онъ все забывалъ, кромѣ этой любви. Дядя Цезарь, Гарибальди въ Сициліи и почти у воротъ Неаполя, освобожденіе Италіи -- все было поглощено роковой страстью. Страстью безнадежной,-- онъ самъ это зналъ, страдалъ, таялъ, какъ свѣча, но оторваться отъ придворной жизни и возможности хоть издали видѣть молодую королеву не былъ въ силахъ.
Тѣмъ временемъ къ Софіи подсѣлъ кузенъ, испанскій принцъ донъ-Чичилло, и болталъ разный вздоръ. Она разсѣяно слушала его. Ее безпокоило хмурое выраженіе лица мужа, продолжавшаго читать газеты.
Вдругъ онъ нервно отбросилъ газету и поблѣднѣлъ. Его печатно обвиняли въ разстрѣляніи четырнадцати монаховъ въ Палермо, въ томъ, что по его приказу намѣстникъ стрѣлялъ изъ пушекъ по народу и бомбардировалъ столицу Сициліи 27 мая. Все это было неправда, или, что еще хуже, клевета. Онъ нарочито и во время послалъ Манискалько приказъ о помилованіи монаховъ. Оно никогда не думалъ даже приказывать стрѣлять изъ пушекъ въ Палермо по народу или бомбардировать Палермо.
Вступая на престолъ, онъ искренно любилъ свой народъ; сердце у него было доброе, мягкое. Онъ не разъ мечталъ о благоденствіи всего царства; не разъ клялся самому себѣ, что во время своего царствованія не допуститъ проливать крови. Онъ хотѣлъ уничтожить смертную казнь. Онъ никогда не хотѣлъ крови. Нѣтъ, лучше потерять вѣнецъ, чѣмъ видѣть кровь своихъ подданныхъ.
И вотъ теперь на него клевещутъ. И ему больно отъ этихъ клеветъ, больно физически. Томительное безсиліе давило его. Впереди нѣтъ исхода; нѣтъ даже надежды передохнуть отъ этой муки.
Бѣдный безсильный король, безсильный, невзирая на свою доброту и великодушіе. Неумолимый потокъ событій властно уносилъ его куда-то. Въ какую-то мрачную глубину непрестанно увлекали его двѣ невыносимыя, тяжкія, какъ гири каторжника, силы: народная ненависть и слезы и кровь жертвъ абсолютизма, которыя погибли въ 1799, 1820 и 1848 годахъ.
Передъ неизбѣжнымъ судомъ исторіи и неаполитанскіе Бурбоны могли предстать не безъ достоинства. За ними были немаловажныя заслуги. Они освободили королевство отъ ненавистнаго націи испанскаго ига, точнѣе, рабства. Бурбоны создали величіе королевства обѣихъ Сициліи. Фердинандъ I, Францискъ I и Фердинандъ II были тиранами. Это правда. Но онъ, онъ самъ, Францискъ II, вѣдь онъ всегда былъ кротокъ и смиренъ сердцемъ.
Софія, видя, что король страдаетъ, подошла къ нему.
-- Отчего ты такъ блѣденъ... Все эти газеты! Зачѣмъ ты ихъ читаешь,-- сказала она.
Король только вздохнулъ и ласково поглядѣлъ на обожаемую женщину.
Она предложила ему спуститься въ садъ, онъ послѣдовалъ за ней, какъ ребенокъ. Когда они очутились въ гущѣ тропическихъ растеній, гдѣ никто не могъ слѣдить за ними, Софія крѣпко обняла Франциска.
-- Дорогой, скажи мнѣ, что тебя огорчаетъ?-- спросила она.
-- Ничего особеннаго; право, ничего...
-- Нѣтъ, нѣтъ, не скрывай ничего отъ твоей Софіи. Я вижу, что ты сдерживаешь слезы, которыя навертываются на глаза, а я такъ люблю твои глаза. Я не хочу, чтобъ ты плакалъ.
Она улыбнулась, ласкаясь къ мужу; онъ прижалъ ее крѣпко къ своей груди, постарался самъ улыбнуться и отвѣчалъ:
-- Ты не знаешь, Софія, какихъ невыразимыхъ усилій мнѣ стоило воздержаться отъ слезъ... отъ рыданій, когда я узналъ, что Сицилія, эта бѣдная страна, эта великая страна, отпала отъ моего королевства.
-- Отпала, но не навсегда. Мы ее опять возьмемъ,-- съ увѣренностію возразила молодая королева.-- У тебя еще есть достаточно войска. У тебя есть отличный флотъ.
-- Это не то!-- какъ бы самъ съ собою разсуждалъ Францискъ.-- Не то! Настоящая сила короля заключается въ народной любви. Я ничего дурного не сдѣлалъ моему народу. А онъ меня ненавидитъ. Даже Неаполь ненавидитъ Бурбоновъ. А вѣдь я Бурбонъ.
-- Мой другъ, это все твой мистицизмъ; ты меланхоликъ и слишкомъ легко сдаешься во власть этой слабости, а она тебя доводитъ до такихъ мрачныхъ мыслей...
Софія и ласками и словами старалась успокоить этого фаталиста, этого вѣнчаннаго младенца, ободрить его, заставить смѣлѣе относиться къ окружавшимъ его опасностямъ.
Онъ ее слушалъ, былъ счастливъ близостію обожаемой женщины, но оставался безмолвенъ, сидѣлъ опустивъ голову, въ глубокомъ раздумьи. Софія, уважая его страданья, тоже смолкла.
Такъ прошло съ полчаса. Они оставались въ саду, въ тишинѣ.
Внезапно со стороны обширной площади Санъ-Фердинандо послышались громкіе голоса, угрожающіе крики, какой-то зловѣщій яростный, все заглушающій шумъ. Казалось, онъ потрясалъ стѣны королевскаго дворца. Вся площадь передъ нимъ была покрыта взволнованнымъ народомъ. Толпы черни все прибывали съ прибрежныхъ, бѣднѣйшихъ кварталовъ города; онѣ неслись, какъ мощные потоки сквозь прорвавшіяся плотины, такія же бурныя, такія же мощныя, какъ стихія.
Улица Гиганта (съ южной стороны дворца) была уже занята пѣхотой, которая стояла, скрестивъ ружья, дабы не быть раздавленной чернью.
По Толедо, главной улицѣ, съ сѣвера дворца спускался къ площади на рысяхъ гусарскій эскадронъ. Но онъ вынужденъ былъ остановиться передъ сплошной стѣной народа.
Носились слухи, что генералъ-адмиралъ принцъ Луиджи Бурбонскій, родной дядя короля, будучи арестованъ ночью послѣ бала по высочайшему повелѣнію, отправленный подъ стражей на кораблѣ "Партенопе" въ изгнаніе, внезапно сегодня возвратился въ Неаполь, чтобы предать его огню, мечу и разграбленію въ пользу тѣхъ, кто пожелаетъ провозгласить его главой правительства. Утверждали, что военная эскадра, стоящая на рейдѣ противъ столицы, держитъ сторону своего генералъ-адмирала.
Другіе увѣряли, что въ городъ вступили отряды сициліанцевъ и калабрійцевъ, добивающихся, чтобы Францискъ II вновь отмѣнилъ конституцію.
Революціонеры объединительной партіи со своей стороны старались раздувать занявшійся пожаръ. Сильвіо Спавента повторялъ слова чернаго человѣчка: "если король не удалится изъ Неаполя, мы распахнемъ городскія ворота передъ Гарибальди".
Подонки черни, значительная часть каморристовъ, не получившихъ полицейскихъ мѣстъ, лаццарони и жители нижнихъ бѣднѣйшихъ кварталовъ надѣялись поживиться грабежомъ.
Говорили также, что національная гвардія овладѣетъ дворцомъ, принудитъ Франциска II отречься отъ престола и объявитъ присоединеніе его королевства къ объединенной части Италіи. Словомъ, поступитъ по примѣру тосканцевъ.
Многіе же, ничего не зная и не понимая, присоединялись къ бурной толпѣ ради волненія и шума. А шумъ и крики все возрастали. Казалось, они потрясали небо.
Кто кричалъ: "да здравствуетъ регентъ!" кто: "да здравствуетъ Галибардо", другіе -- просто: "да здравствуетъ свобода!" Большинство же требовало объединенія Италіи. Возгласы реакціонные прорывались рѣдко, хотя каморристы, смѣшавшіеся съ этой толпой, принадлежали къ партіи, обозленной на правительство.
Либоріо Романо, сѣвъ три мѣсяца назадъ на курульное кресло въ министерствѣ, выпустилъ всѣхъ почти каморристовъ изъ тюремъ на свободу и значительной части ихъ далъ мѣста по полицейской части. Этимъ оставшіеся безъ мѣстъ были до того раздражены, что со своими шайками жгли полицейскіе участки, хранившіяся въ нихъ бумаги и не останавливались предъ убійствомъ полицейскихъ, своихъ вчерашнихъ товарищей по каморрѣ.
Конечно, огромное число этихъ недовольныхъ находилось въ бушующей передъ дворцомъ толпѣ. Они и ихъ сообщники были вооружены топорами, ломами и грозили разбить желѣзныя рѣшетки, окружающія садъ и дворецъ короля.
Королевская гвардія, находившаяся всегда во дворцѣ, выстроилась на дворѣ съ заряженными ружьями. Солдаты рѣшили дорого заставить заплатить за свою жизнь. Но побѣдить эту толпу никто не могъ и мечтать.
Вся королевская фамилія собралась въ залѣ Психеи, три большихъ балкона которой выходили на площадь Санъ-Фердинандо.
Марія-Терезія была страшно перепугана, однако женское любопытство преодолѣло было страхъ. Она приблизилась къ одному изъ балконовъ, но въ ту же -минуту быстро отошла въ глубь покоя.
-- Господи Боже мой! тьма тьмущая народа,-- воскликнула она, прижимая къ себѣ двухъ своихъ юныхъ сыновей принцевъ.
Король, тоже взглянувъ въ окно, тотчасъ отошелъ и, обезсиленный, бросился на диванъ:
-- Что нужно этому народу? Вѣдь я далъ конституцію. Чего они всѣ хотятъ еще отъ меня?-- шепталъ несчастный.
Между тѣмъ крики и шумъ на площади все возрастали.
Королева Софія сидѣла въ противоположномъ углу залы; около нея сгруппировались испанскій принцъ, статсъ-дама герцогиня Сангро и нѣсколько фрейлинъ. Маленькая Граціела, любимица Софіи, тутъ же жалась къ ней и плакала отъ страха.
Министръ Либоріо Романо куда-то исчезъ. Урбанъ фонъ-Флуге пошелъ разузнать подробнѣе обстоятельства. Нѣсколько камергеровъ, камеръ-юнкеровъ и церемоніймейстеровъ, случившихся во дворцѣ, толпились у дверей залы, ожидая распоряженій государя, который едва ли былъ въ силахъ что сообразить.
Вернулся фонъ-Флуге и, приблизясь къ государю, доложилъ:
-- Ваше величество, народъ сильно волнуется. Начальникъ королевской гвардіи приказалъ запереть всѣ дворцовыя двери и ворота. Все готово, чтобы защищаться до послѣдней капли крови.
Софія тоже подошла въ этотъ моментъ къ мужу и спросила Флуге:
-- Да въ чемъ же собственно дѣло?
Францискъ пристально взглянулъ на нее. Лицо его выражало потрясающее изумленіе: онъ никогда не помышлялъ, что ненависть народа къ нему дойдетъ до угрозъ. Однако онъ понималъ, что ему должно же что-нибудь предпринять. Онъ всталъ съ дивана, словно хотѣлъ двинуться впередъ... постоялъ на мѣстѣ. И вдругъ, поднявъ руки къ небу, воскликнулъ:
-- О-о! насъ захватятъ, посадятъ въ тюрьму и покончатъ съ нами, какъ съ Маріей-Антуанеттой.
-- Пресвятая Дѣва! Опомнитесь, государь, въ такой моментъ произносить это имя,-- укоризненно, но твердо сказала Софія и направилась къ балкону, добавивъ:-- я хочу видѣть.
-- Ради Бога, Софія!.. Нѣтъ, не ходи! Я тебя умоляю.
И мужъ схватилъ было ее за руку. Она поглядѣла ему прямо въ лицо и рѣшительно возразила:
-- Нѣтъ, пустите меня. Я хочу показаться на балконѣ.
Ветхій герцогъ Санвито, вѣрный своимъ монархическимъ традиціямъ, поспѣшилъ приблизиться къ молодой королевѣ и сопровождать ее на балконъ. Его совершенно сѣдые, длинные волосы были въ этотъ моментъ весьма внушительны и весьма кстати.
Урбанъ фонъ-Флуге тоже приблизился къ королевѣ съ другой стороны. Сзади ея шелъ испанскій принцъ.
Марія-Тереза, наблюдавшая за этой сценой, не могла не сознаться:
-- Однако смѣла же она, эта баварка.
Молодая королева переступила порогъ распахнутыхъ дверей балкона; вся огромная площадь была ей видна.
Всѣ присутствовавшіе въ залѣ, въ волненіи, многіе въ трепетѣ, не спуская глазъ, слѣдили за этой храброй женщиной, не боявшейся показываться многотысячной, яростно бушующей толпѣ.
Повернувъ голову въ сторону мужу, она какъ бы доложила ему ровнымъ, спокойнымъ голосомъ:
-- На площади очень много народа, густо столпились, тискаются. Всѣ они какъ бѣшеные. Рвутся къ дворцовымъ воротамъ. Дворцовая гвардія не можетъ выйти на площадь. А гусары не могутъ пробиться сквозь эти живыя стѣны и никакой пользы намъ принести тоже не могутъ...
Она на секунду закрыла лицо руками и прошептала: "Марія-Антуанетта!.. Какое ужасное напоминаніе".
Фонъ-Флуге выступилъ было передъ государыней, чтобъ защитить ее отъ опасности съ площади, но она сію же минуту оправилась и, отстранивъ офицера, продолжала обращаться къ мужу, все время остававшемуся въ глубинѣ залы.
-- Вотъ съ улицы Пажеріа скачутъ еще гусары, а съ противоположной стороны ѣдутъ жандармы. Пѣхота пробивается съ улицы Гиганта... Я вижу, какъ сверкаютъ карабины. Боже мой,-- сколько крови можетъ пролиться, сколько человѣческихъ жизней погибнутъ...
И внезапно, съ громкимъ пронзительнымъ крикомъ, въ которомъ звучали и рѣшительность, и власть, и призывъ, она буквально ринулась впередъ къ самому краю балкона, висѣвшаго надъ площадью.
Невозможно описать, какъ въ этотъ ужасный моментъ были потрясены всѣ присутствовавшіе въ залѣ. Королева же, опершись о рѣшетку, крикнула на всю площадь рѣшительнымъ, властнымъ, хотя и пронзительнымъ голосомъ:
-- Не нужно крови! Солдаты, не смѣйте проливать кровь! Король не хочетъ! Берегите мой народъ!
Огромная, бушующая толпа стихла, увидавъ на балконѣ молодую королеву, которая еще разъ повторила: "Не проливайте крови"!
Народъ былъ побѣжденъ смѣлостію своей обожаемой королевочки, и сталъ расходиться съ кликами: "Viva la Regina".
Придворные, окружившіе Софію, были такъ потрясены, что у многихъ навернулись слезы. Францискъ II плакалъ.