Послѣдній балъ.-- Новый дворцовый заговоръ.
Когда въ Сициліи и Калабріи совершались событія, описанныя нами, положеніе правительства короля Франциска II и его столицы Неаполя было таково:
Подъ вліяніемъ Либоріо Романо, назначеннаго министромъ, благодаря протекціи принца Луиджи, дяди короля, послѣдній рѣшился на нѣкоторыя либеральныя уступки. Мы видѣли, какъ была принята въ Палермо объявленная генераломъ Ланца конституція 1812 г. и политическая амнистія. Въ остальныхъ частяхъ королевства проявлялось тоже недовольство запоздалыми и не удовлетворяющими никого реформами, только въ менѣе рѣзкой формѣ. Тѣмъ не менѣе неаполитанское правительство вновь обратилось за дипломатическимъ содѣйствіемъ Наполеона III, заявивъ о дарованіи конституціи и прочихъ либеральныхъ паліативахъ.
Переговоры по этому предмету шли одновременно съ началомъ побѣдоноснаго появленія въ Сициліи гарибальдійской тысячи. Императоръ французовъ отвѣчалъ неаполитанскому правительству, что всѣ либеральныя реформы явились такъ поздно, что уже невозможно остановить полное объединеніе Италіи и присоединеніе королевства обѣихъ Сицилій къ владѣніямъ пьемонтскаго короля. Этотъ отвѣтъ былъ полученъ въ іюнѣ.
Въ іюлѣ и августѣ революція сдѣлала гигантскіе и побѣдоносные шаги впередъ: въ Сициліи королевскія войска сложили оружіе; въ Калабріи генералъ по капитулировалъ, а его солдаты братались съ повстанцами и восторженно встрѣчали Гарибальди. Столица государства не была защищена. На королевскія войска, расположенныя между революціонными отрядами и Неаполемъ, разсчитывать было напрасно. Высшіе военные чины, всѣмъ обязанные Бурбонской династіи, подъ различными предлогами уклонялись отъ выполненія своего долга въ это критическое время и старались держаться подальше отъ двора.
Едва ли не первымъ такъ поступилъ тотъ самый генералъ Нунціанте, который годъ назадъ перебилъ швейцарскій королевскій полкъ. Онъ внезапно заболѣлъ, а его жена, рожденная герцогиня Миньяно, состоявшая статсъ-дамой королевы, подала просьбу объ увольненіи отъ этой почетной должности.
Всѣ опасались, что въ самомъ Неаполѣ не сегодня завтра вспыхнетъ возстаніе; что опасность можетъ грозить всѣмъ честнымъ и мирнымъ жителямъ, не исключая членовъ королевскаго семейства.
При дворѣ королева-мачеха Марія-Терезія сплотила около себя реакціонную партію, которая, вовсе не считаясь съ приближающейся волной революціи, грозящей Бурбонской династіи, мечтала о полномъ возстановленіи самодержавнаго режима, о водвореніи на престолъ сына самой Маріи-Терезіи, юнаго принца Луиджи, {Этого принца Луиджи, не должно смѣшивать съ его дядей, принцемъ Луиджи, конспирировавшимъ въ свою пользу при содѣйствіи Либоріо Романо. (Прим. перев.)} графа Трани, своднаго брата Франциска II.
Въ народѣ происходило сильное броженіе. Съ одной стороны, вѣсти о блестящихъ успѣхахъ гарибальдійцевъ, двигавшихся къ Неаполю во имя свободы и единства націи, начинали пробуждать у многихъ гражданъ желаніе примкнуть къ нимъ.
Съ другой стороны, реакціонная партія старалась тоже обольщать массу надеждами.
Мощная каморра раздвоилась. Часть ея благопріятно относилась къ первому министру Либоріо Романо, который назначалъ каморристовъ полицейскими и таможенными сторожами.
Другая же часть каморристовъ была увѣрена, что какъ только Гарибальди приблизится къ Неаполю, такъ король, дворъ и высшія военныя власти покинутъ на произволъ судьбы столицу. Значитъ, тогда выгодно будетъ взбунтовать народъ, захватить -- и если возможно убить -- Романо, разграбить въ городѣ все, что можно. А потомъ, смотря по обстоятельствамъ, принять радушно Гарибальди, или, если это будетъ выгоднѣе, поддержать реакцію, руководимую Маріей-Терезіей.
Въ среднихъ классахъ теперь явно проявлялось броженіе.
Собственно о Францискѣ II мало кто заботился, такъ ничтоженъ казался онъ на фонѣ великой драмы.
Да едва ли этотъ безхарактерный мистикъ самъ о себѣ заботился, хотя видѣлъ опасность своего положенія, хотя и страдалъ душевно, страдалъ отъ сознанія своего безсилія предотвратить свою гибель.
------
Генералъ Гіо, какъ намъ извѣстно, со всей своей арміей сдался 30-го августа; гарибальдійцы шли къ Неаполю и могли появиться въ столицѣ со дня на день. Между тѣмъ 2-го сентября въ королевскомъ дворцѣ былъ назначенъ балъ, послѣдній по волѣ исторіи балъ, данный бурбонскимъ королемъ.
Празднество было пышное. Дворецъ внѣ и внутри весело сіялъ огнями; залы были полны знати, сановниковъ, представителей науки, литературы, искусства. По желанію королевы Софіи (по настоянію которой балъ и былъ назначенъ: она все еще надѣялась развлечь мужа и, кромѣ того, показать, что королевская семья не падаетъ духомъ), по ея желанію этотъ праздникъ былъ отмѣченъ особой характерной чертой. А именно. Приглашенные, имѣющіе ордена, обязаны были явиться въ одѣяніяхъ, присвоенныхъ старыми статутами кавалерамъ даннаго ордена.
Напримѣръ, кавалеры св. Константина были одѣты въ бѣлый и голубой атласъ, а на ихъ красной бархатной шляпѣ было вышито брильянтами: In hoc signo vinces.
Кавалеры св. Януарія имѣли кафтаны изъ серебрянаго глазета, съ золотыми пуговицами; черныя шляпы съ длиннымъ чернымъ перомъ; бѣлые шелковые чулки съ цвѣтами, вышитыми золотомъ; а на плечахъ короткія мантіи, пурпурныя, съ вышитыми на нихъ бѣлыми лиліями.
Проще всѣхъ былъ одѣтъ самъ король: въ генеральскомъ мундирѣ съ бѣлой лентой черезъ плечо и золотой цѣпью ордена Золотого Гуна на груди. Онъ былъ блѣденъ, имѣлъ положительно болѣзненный, усталый и скучающій видъ. Онъ старался быть любезнымъ, переходилъ отъ одного гостя къ другому, разговаривалъ, пытался улыбаться. Но улыбка выходила натянутая, иногда почти горькая. Францискъ никогда не танцовалъ.
Его первый министръ Либоріо Романо, котораго звали чернымъ человѣчкомъ, былъ по своему обыкновенію весь въ черномъ. Только на фракѣ, застегнутомъ по самое горло, красовался недавно пожалованный бѣлый орденъ. Премьеръ производилъ впечатлѣніе траурнаго пятна на фонѣ пышно, ярко, блестяще разодѣтой толпы, и какъ будто не замѣчалъ этого. Между тѣмъ онъ далеко не былъ чуждъ мелкаго тщеславія. Но прежде всего онъ былъ великій скептикъ. А теперь вотъ уже три мѣсяца послѣ объявленія конституціи онъ былъ самымъ могущественнымъ человѣкомъ, могущественнѣе короля. На короля онъ наводилъ какой-то страхъ. Зато неаполитанскіе либералы чествовали его наименованіемъ освободителя родины; преданная ему каморра звала его capo masso; {Староста; старшина.} а созданная имъ національная гвардія величала папашей.
А все-таки донъ Либоріо Романо оставался сфинксомъ. И историки доселѣ не могутъ разгадать его.
Черненькій человѣчекъ, лавируя между гостями, разсыпая рукопожатія, улыбки и любезности, приблизился къ королю. Францискъ въ это время стоялъ у открытаго балкона и разговаривалъ съ княземъ Искителло, командиромъ національной гвардіи. Искителло былъ большой пріятель Романо; онъ понялъ, что премьеръ желаетъ что-то сказать государю, и постепенно устранился.
Въ залѣ танцовали; танцовала и королева.
-- Государь,-- обратился Либоріо Романо, къ Франциску съ улыбкой, которою онъ старался выразить любезность, но которая выражала почти всегда какое-то недоумѣніе:-- государь, ея величество вдовствующая королева сію минуту пріѣхала во дворецъ и желаетъ что-то сказать вамъ.
-- Но я не хочу съ ней говорить,-- возразилъ король.
-- Ваше величество, августѣйшая ваша мачеха сказала мнѣ, что должна передать вамъ свѣдѣнія высокой политической важности.
-- Нѣтъ,-- рѣшительно отвѣчалъ Францискъ глядя прямо въ глаза министра:-- я не могу видѣться съ той, которая составляетъ противъ меня заговоры.
-- Государь,-- вкрадчиво продолжалъ настаивать премьеръ:-- мы переживаемъ такія тяжелыя времена, что вынуждены ко всѣмъ относиться терпимо.
-- И именно поэтому-то вы каморристовъ назначаете полицейскими,-- воскликнулъ король, который не только побаивался Романо, но начиналъ недовѣрять ему.
-- Я дѣйствительно назначаю каморристовъ полицейскими, потому что, какъ вашему величеству извѣстно, прежде всѣ полицейскіе были въ сущности каморристами,-- медоточиво возразилъ Либоріо и опять перешелъ къ вопросу о свиданіи съ Маріей-Терезіей.
-- Государь,-- убѣждалъ онъ:-- вдовствующая королева сказала мнѣ, что ей нужно только сообщить о весьма важномъ обстоятельствѣ. Вы ее выслушаете, и только. Это васъ ни къ чему не обязываетъ. Она говоритъ, что сама придетъ сюда, если вы откажете ей въ аудіенціи. А запереть передъ ней двери, конечно, невозможно.
У Франциска своей воли, какъ извѣстно, не было, онъ слушалъ, слабо возражалъ и наконецъ согласился.
Во дворцѣ существовала, отдаленная отъ парадныхъ комнатъ, гостиная, которой съ давнихъ временъ по традиціи могли пользоваться исключительно члены королевской фамиліи. Даже всюду проникающимъ золотымъ ключамъ, какъ звали при бурбонскомъ дворѣ камергеровъ, входъ туда былъ запрещенъ. Про богатство и убранство этого покоя ходили баснословные разсказы. Марія-Терезія ожидала именно тамъ своего царственнаго пасынка. Она была вся въ черномъ, стояла, облокотясь на мраморную доску камина, а когда онъ вошелъ, поклонилась ему, не теряя своей обычной величавости.
Король попросилъ ее сѣсть на бархатный диванчикъ и самъ опустился на стулъ противъ нея. Карсельская лампа ярко освѣщала ихъ обоихъ и замѣчательно-художественный гобеленъ, покрывавшій стѣну, на которомъ была изображена Ревекка у источника.
На лицѣ королевы было написано тревожное ожиданіе. Но все-таки она молчала, желая, чтобы Францискъ заговорилъ первый.
-- Государыня,-- наконецъ произнесъ онъ:-- я готовъ васъ выслушать, несмотря на то, что помню зло, которое мнѣ причинили вы, вдова моего родителя.
Негодованіе блеснуло въ строгихъ глазахъ Маріи-Терезіи; она слегка задрожала даже, но тѣмъ не менѣе отвѣчала довольно спокойно:
-- Нѣтъ, государь, не зло вы помните, а помните черныя клеветы на меня завистливыхъ и злыхъ придворныхъ...
Францискъ пристально поглядѣлъ ей въ глаза, горько улыбнулся и замѣтилъ:
-- Извините, государыня, я не думаю, чтобы то были однѣ клеветы. Да проститъ вамъ Господь все то, что я перестрадалъ благодаря вамъ.
Марія-Терезія не могла долѣе сдерживаться; она сердито нахмурила лицо, вскочила съ дивана и топнула ногой.
-- Ваше величество жестоко оскорбляете свою мать.
Францискъ тоже всталъ и спокойно, но твердо произнесъ:
-- Моя мать была Христина Савойская. Она скончалась, когда я родился. Я не зналъ моей матери; я никогда не зналъ ни материнской ласки, ни материнскаго поцѣлуя. И въ этомъ также судьба была ко мнѣ жестока. Прошу васъ, государыня, не злоупотребляйте именемъ святой женщины, младенца-сына которой вы пытались отравить.
Обвиненіе было такъ ужасно, что Марія-Терезія отступила нѣсколько шаговъ назадъ и закрыла лицо руками. Но чрезъ минуту, опять овладѣвъ собой, приблизилась къ пасынку, взяла его за руку и сказала взволнованнымъ голосомъ:
-- Государь, я равнодушно отношусь къ вашимъ оскорбленіямъ. Я презираю обвиненія, какъ бы они жестоки не были. Я нахожусь здѣсь для того только, чтобы спасти васъ, спасти вашъ престолъ...
-- О нѣтъ! Вы! моя мачеха! Вы Марія-Терезія! Развѣ вы способны заботиться обо мнѣ?-- отвѣчалъ король.
Его голосъ звучалъ глубокой скорбью. Марія-Терезія стояла блѣдная, недвижимая, какъ мраморная статуя.
-- Оскорбляйте меня сколько угодно, только выслушайте хоть разъ въ жизни, какъ всегда выслушивалъ меня вашъ отецъ... Государь, вы стоите надъ пропастью... поспѣшно выговорила она...
-- Богъ свидѣтель, что не я эту пропасть вырылъ, я, какъ Людовикъ XVI, только искупаю грѣхи моихъ предковъ. Я несчастнѣйшій изъ монарховъ. Я страдаю потому, что мой народъ ненавидитъ меня. А ненавидитъ онъ меня за всѣ неправды, которыя совершали Фердинандъ I, Францискъ I {Прадѣдъ и дѣдъ Франциска II.} и,-- да проститъ меня Господь,-- совершалъ мой отецъ.
Эти слова особенно непріятно было слышать Маріи-Терезіи; ими выражалось обвиненіе противъ цѣлаго періода бурбонскаго самодержавія и въ особенности противъ политики послѣднихъ лѣтъ Фердинанда II, котораго она была оракуломъ. Она вскипѣла негодованіемъ, но сдержала свой гнѣвъ, чтобы не упустить случая высказать то, зачѣмъ пріѣхала во дворецъ.
-- Ваше величество сію минуту увидите, гдѣ гнѣздится измѣна. Вы поймете разницу между безжалостно оклеветанной Маріей-Терезіей и вашими ближайшими родственниками.
-- Измѣна!-- воскликнулъ король, и по его лицу проскользнула снова горькая ироническая усмѣшка.-- Измѣну я вижу повсюду: въ войскѣ, во флотѣ, при дворѣ... и даже въ моей семьѣ.
-- Да, и не ошибаетесь, государь: принцъ Луиджи въ заговорѣ противъ васъ; онъ готовитъ государственный переворотъ.
-- Мой дядя? Братъ моего отца?-- воскликнулъ король, не столько негодуя, сколько изумляясь.
-- Слушайте,-- продолжала мачеха:-- вы знаете герцогиню Кастильоне. Она была любовницей Виктора-Эмануила; она очень ловко умѣетъ интриговать въ дипломатическихъ и придворныхъ сферахъ. Вы знаете, что въ Тюльери она принята очень радушно... Говорятъ, что она стала императрицей, разумѣется, съ лѣвой стороны. И нынче, подъ сѣнію своего алькова, она усердно хлопочетъ о пользѣ вашего дяди, принца Луиджи. Наполеонъ III уже обѣщалъ ему свое содѣйствіе.
-- И онъ тоже противъ меня!-- тихо и печально произнесъ король.
-- Слушайте дальше. Вашъ дядя Луиджи уже вызвалъ изъ Флоренціи одного генерала, закадычнаго друга Давида Манина и покойнаго генерала Пепе {См. главу о заупокойной обѣднѣ.}. Недавно назначенный вами командиромъ неаполитанской національной гвардіи князь Искителло тоже въ заговорѣ; онъ со своими солдатами долженъ на дняхъ объявить все королевство въ осадномъ положеніи и назначить регентство, главою котораго будетъ принцъ Луиджи, графъ Аквила.
Лицо короля мгновенно вспыхнуло, и такъ же быстро поблѣднѣло. Онъ схватилъ мачеху за обѣ руки.
-- Вы лжете, сударыня! Вы лжете. Нѣтъ! этого быть не можетъ. Сознайтесь, что это неправда.
-- Я никогда не лгала... Выслушайте же меня до конца. Соберитесь съ силами; сумѣйте хоть однажды наказать, какъ настоящій король, того, кто заслуживаетъ наказанія.
Францискъ молчалъ. Онъ чувствовалъ себя глубоко несчастнымъ и не могъ отрѣшиться отъ сожалѣнія къ самому себѣ. Зачѣмъ Провидѣніе возвело его на тронъ!
Марія-Терезія подала пасынку какое-то письмо:
-- Вотъ доказательство измѣны вашего дяди. Прочтите.
На этотъ разъ Францискъ повиновался ей. Онъ прочелъ письмо. Это былъ манифестъ, подписанный самимъ принцемъ Луиджи, графомъ Аквила, генералъ-адмираломъ королевскаго флота. Онъ объявлялъ себя регентомъ... Король словно встрепенулся; негодованіе и гнѣвъ овладѣли имъ, и онъ воскликнулъ:
-- Покуда я еще король, я сумѣю покарать измѣнника.