На слѣдующій день на разсвѣтѣ, Паскарэ уже былъ съ экипажемъ у дома Маротти. Съ живѣйшимъ сожалѣніемъ добрая семья простилась съ своимъ гостемъ. Онъ не обѣщалъ вернуться, но возбудилъ въ ихъ сердцахъ надежду, сказавъ на прощанье: -- Не отчаявайтесь. Счастье иногда улыбается, когда его и не ожидаешь.
Теперь на улицѣ не было нищихъ: только въ окнахъ показалось нѣсколько удивленныхъ лицъ и ребятишки, засунувъ палецъ въ ротъ, смотрѣли въ слѣдъ удалявшемуся экипажу. Не успѣли лошади вдѣлать нѣсколькихъ шаговъ, какъ ихъ обогнала коляска, запряженная парой рысистыхъ лошадей. Въ ней сидѣло два господина съ ястребиными лицами. Одинъ изъ нихъ, правившій лошадьми, проѣзжая, заглянулъ въ экипажъ Паскарэ, но быстро отвернулся и съ громкими проклятіями ударилъ бичемъ по лошадямъ. Когда коляска исчезла изъ вида, Паскарэ обратился къ незнакомцу:
-- Это проѣхалъ главный разбойникъ Монте-Бригиды, самъ синдикъ. Но что это съ вами? прибавилъ онъ и, соскочивъ съ козелъ, подбѣжалъ къ дверцѣ экипажа:-- вы не здоровы?
Незнакомецъ былъ блѣденъ, какъ мертвецъ и, съ трудомъ переводя дыханіе, промолвилъ:
-- Я выйду, мнѣ надо подышать чистымъ воздухомъ.
И, опершись на руку Паскарэ, онъ вышелъ изъ экипажа и сѣлъ на краю дороги, стирая платкомъ крупныя капли холоднаго пота, которыя выступили у него на лбу. Вскорѣ, однако, онъ оправился и, вернувшись въ экипажъ, просилъ веттурино какъ можно скорѣе достигнуть Оливето.
Между тѣмъ, жизнь въ Монте-Бригидѣ потекла своимъ обычнымъ чередомъ. Мужчины ушли на полевыя работы, а женщины отправились съ кувшинами за водою на ручей, протекавшій за селеніемъ. День былъ прекрасный; между горными откосами виднѣлось вдали синее море, а съ противоположной стороны играли на солнцѣ снѣжныя вершины Аппенинъ. Но никто не обращалъ вниманія на погоду или пейзажъ; только хозяйки, оставшіяся дома, спѣшили воспользоваться солнцемъ, чтобъ развѣсить на изгородяхъ, окаймлявшихъ дорогу, вымытыя тряпки и лохмотья, ни мало не опасаясь, чтобъ прохожіе ихъ украли.
Проѣздъ незнакомца, корова, таинственно павшая у Матачіоне, и соображенія о нумерахъ, на которыя выпадетъ слѣдующій выигрышъ въ лотереѣ, составляли главный предметъ разговоровъ въ это утро. Вскорѣ вернулся синдикъ, но его появленіе на улицѣ не возбудило удовольствія; ему кланялись почтительно, но очевидно по принужденію. Только въ остеріи его встрѣтили радушно. Тамъ пило, курило и разговаривало избранное общество; церковь имѣла тутъ своимъ представителемъ патера, а армія бригадира карабинеровъ, который, хотя стоялъ въ Оливето, но проводилъ почти все время въ кабачкѣ Монте-Бригиды. Кромѣ того, были еще два сторожа: Чико и Трико, которыхъ содержали на общественный счетъ, будто бы для поддержанія порядка, но въ сущности всѣ мирные и честные граждане смотрѣли на нихъ съ презрѣніемъ и они водились только съ самыми отпѣтыми негодяями всего селенія. Разговоръ вертѣлся, главнымъ образомъ, на пріѣздѣ таинственнаго незнакомца. Патеръ увѣрялъ, что это непремѣнно какой-нибудь шпіонъ, который составлялъ заговоръ съ Маротти и другими.
-- Зачѣмъ сюда пускаютъ шпіоновъ! воскликнулъ бригадиръ сопровождая свои слова крупной бранью.-- Зачѣмъ позволяютъ Паскарэ привозить въ своемъ адскомъ рыдванѣ неизвѣстныхъ людей, которые только волнуютъ мирныя селенія? Жаль, что меня тутъ не было, я бы имъ задалъ обоимъ.
Содержатель остеріи, считая необходимымъ, для благоденствія своего заведенія, поддерживать строгій нейтралитетъ, замѣтилъ, что у него было очень мало посѣтителей и потому нельзя было помѣшать хоть путешественникамъ выпить стаканчикъ вина.
-- Ахъ ты, неблагодарное животное! воскликнулъ бригадиръ:-- развѣ я не прихожу нарочно къ тебѣ изъ Оливето?
Это было справедливо и испуганный хозяинъ не посмѣлъ даже отвѣтить, что бригадиръ уже давно не платилъ и что его счетъ становился все длиннѣе и длиннѣе.
Пользуясь наступившемъ молчаніемъ, синдикъ откашлянулся чѣмъ обратилъ на себя общее вниманіе и торжественно произнесъ:
-- Я знаю исторію этого человѣка. Онъ преступникъ низшаго разряда. Онъ былъ извѣстенъ въ Неаполѣ... А! синьоръ Маротти, какъ поживаете? прибавилъ онъ, увидавъ старика, который вошелъ въ остерію за виномъ и колбасой:-- какъ это вы, столь почтенный человѣкъ, принимаете каторжниковъ? Вашъ вчерашній человѣкъ, самый опасный человѣкъ. Я надѣюсь, что вы сосчитали всѣ ваши драгоцѣнности послѣ его отъзѣда.
-- Вамъ извѣстно, синьоръ Николаи, что у меня нѣтъ никакихъ драгоцѣнностей, отвѣчалъ Маротти:-- что же касается до моего вчерашняго гостя, то я ничего не знаю о немъ ни хорошаго, ни дурного. Я просто пріютилъ проѣзжаго, какъ я и мои предки всегда дѣлали.
-- Вы не замѣтили у него на рукѣ особой мѣтки?
-- Да, замѣтилъ и, по своему обычаю, подумалъ, что онъ, вѣроятно, сидѣлъ въ тюрьмѣ за политическое преступленіе, подобно вамъ, синьоръ синдикъ, если я не ошибаюсь.
Николаи поблѣднѣлъ, а на лицахъ присутствующихъ пробѣжала улыбка, такъ какъ даже его стойкіе приверженцы не вѣрили его политическому геройству. Маротти съ торжествомъ побѣдителя удалился изъ остеріи.
Давно старикъ не выказывалъ такого мужества, по вчерашній разговоръ съ незнакомцемъ придалъ ему храбрости. Послѣ его ухода, Николаи оправился и, поклявшись въ глубинѣ души отомстить ненавистному Маротти, только-что хотѣлъ разсказать своимъ собесѣдникамъ исторію таинственнаго незнакомца, какъ вдругъ въ комнату вбѣжалъ поселянинъ, едва переводя дыханіе. Онъ схватилъ за руку патера, который спокойно курилъ, и воскликнулъ съ жаромъ:
-- Пойдемте; моя жена умираетъ; нельзя терять ни минуты времени.
Патеръ хладнокровно отвелъ руку поселянина и сухо отвѣчалъ:
-- Если ваша жена больна, то сходите за докторомъ.
-- Докторъ уже былъ и сдѣлалъ все, что могъ, т. е. пустилъ ей кровь. Вы знаете, она стара и слаба, и никогда не оправится послѣ тяжелой работы во время моей болѣзни. Докторъ говоритъ, что она не переживетъ этой ночи и теперь ей можетъ принести пользу только святое причастіе.
-- Три мѣсяца тому назадъ, замѣтилъ патеръ, не тригаясь съ мѣста и продолжая курить:-- меня позвали, чтобъ пріобщить вашу умирающую жену; я желалъ бы знать навѣрное, умираетъ ли она на этотъ разъ не на шутку, а то не стоитъ безпокоиться.
-- На этотъ разъ она, право, умираетъ, синьоръ патеръ, и не можетъ умереть спокойно, если вы ее не пріобщите святыхъ тайнъ. У насъ дѣла идутъ плохо, но все таки вы можете получить пару жирныхъ куръ.
Глаза пастора заблестѣли.
-- Я знаю, на что похожи ваши жирныя куры, Травателло, произнесъ онъ:-- только кожа, да кости. Но у васъ была свинья.
Тутъ вмѣшался синдикъ, желавшій разсказать свою исторію и нимало не интересовавшійся торгомъ пастора съ поселяниномъ.
-- Sfaceiato! {Дерзкая рожа.} грозно воскликнулъ онъ, обращаясь къ Травателло:-- это что такое? Какъ ты смѣешь безпокоитъ начальство, когда оно отдыхаетъ отъ трудовъ! Ступай вонъ или я велю Трико выгнать тебя отсюда.
Поселянинъ не двинулся съ мѣста.
-- Наша свинья еще не продана, промолвилъ онъ, смотря презрительно на патера:-- но я не могу вамъ дать ее. Это послѣднее наше достояніе.
-- Что же ты, пойдешь или нѣтъ! загремѣлъ синдикъ, а патеръ преспокойно налилъ себѣ стаканъ вина.
-- Вы получите свинью, произнесъ, наконецъ, поселянинъ и прибавилъ про себя: -- если я тебя повстрѣчаю когда-нибудь ночью, старый разбойникъ, ты мнѣ за это отвѣтишь.
Патеръ медленно вынулъ изо рта трубку, допилъ стаканъ и поднялся съ мѣста. Травателло схватилъ его за рясу и потащилъ на улицу.
Но уже было поздно. Въ ту минуту, какъ они входили въ дверь дома, его жена испустила послѣднее дыханіе.
-- Какъ вамъ не стыдно такъ запоздать! воскликнула добрая Маріанджела, ухаживавшая за больной: -- она по вашей милости умерла, не причастившись.
-- Это не моя вина, отвѣчалъ Травателло съ горечью и, обернувшись къ патеру, лицо котораго вытянулось при мысли, что ему не достанется свинья, воскликнулъ съ сердцемъ.-- Убирайся отсюда, пока я тебѣ не пересчиталъ ребра!
Умершая женщина была героиня странной исторіи. Некрасивая, даже уродливая женщина, она дожила до двадцати-пяти лѣтъ безъ всякихъ драматическихъ эпизодовъ. Но тутъ однажды, возвращаясь съ базара, она нашла на дорогѣ ребенка, завернутаго въ одѣяло. Она взяла его къ себѣ на воспитаніе. Судя по его здоровому, опрятному виду и тонкому бѣлью, ребенокъ, вѣроятно, былъ не простого происхожденія. Травателло {Найденышъ.}, такъ прозвали ребенка, съ годами сталъ красивымъ юношей. Его характеръ былъ такимъ же загадочнымъ, какъ и его происхожденіе. Онъ былъ мраченъ, молчаливъ, велъ жизнь уединенную, не былъ друженъ ни съ кѣмъ и на него не имѣла никакого вліянія женская красота. Но главной чертой его характера была справедливость. Всякій, кто дѣлалъ ему добро, зналъ, что будетъ за это вознагражденъ, и обратно, всякій, причинившій ему вредъ, былъ убѣжденъ, что рано или поздно раскается въ этомъ. Онъ считалъ, что обязанъ былъ жизнью Сантѣ и вознаградилъ ее тѣмъ, что снялъ съ нея позорное пятно старой дѣвы. Онъ женился на ней и эта женщина, въ молодости не имѣвшая ни одного поклонника, въ пятьдесятъ лѣтъ сдѣлалась женою красиваго молодого человѣка.
Травателло не позволялъ никому смѣяться надъ собою, а когда кто-то спросилъ его, зачѣмъ онъ женился на старой Сантѣ, онъ отвѣчалъ серьёзно:
-- Потому что я любилъ ее.
И, конечно, по своему, онъ любилъ ее, хотя не доказывалъ своей любви никакими внѣшними знаками. Онъ рѣдко разговаривалъ съ нею, никогда не цѣловалъ ее при постороннихъ, но они вмѣстѣ воздѣлывали маленькій уголокъ земли и жили плодами общаго труда. Санта считала себя вполнѣ вознагражденной за все, и гордилась титуломъ супруги, хотя дѣйствительно это былъ только титулъ. Вѣроятно, ей было бы пріятнѣе, еслибъ Травателло называлъ ее матерью, но онъ на это ни за что не согласился бы. Онъ былъ увѣренъ, что его мать была знатнаго происхожденія, хотя никогда не объяснялъ, на чемъ основана была эта увѣренность. Онъ свято сохранялъ свою тайну.
Всѣ въ Монте-Бригидѣ оплакивали смерть старой Санты, которая была общей любимицей, и на похоронахъ ея много женщинъ въ черныхъ таляхъ пѣли погребальные гимны, слѣдуя за церковнымъ причетникомъ, который несъ серебрянный крестъ.