Я хотѣлъ прочесть въ Драмменѣ лекцію о новѣйшей литературѣ. Я рѣшилъ, что это будетъ очень выгодное предпріятіе и не причинитъ мнѣ особенныхъ хлопоть. Въ одинъ прекрасный лѣтній день сѣлъ я въ поѣздъ -- туда, въ этотъ милый городъ. Это было въ 1886-мъ году.
Я не зналъ ни души въ Драмменѣ, и меня никто не зналъ тамъ. Въ газетахъ я тоже не дѣлалъ объявленій о своей лекціи; въ началѣ лѣта, когда были у меня деньги, я заказалъ пятьдесятъ визитныхъ карточекъ; я рѣшилъ разослать ихъ теперь по отелямъ, трактирамъ и въ большіе магазины, чтобы всѣ узнали о событіи. Конечно, сами карточки были не совсѣмъ по моему вкусу; фамилія моя была на нихъ оттиснута, но только при нѣкоторомъ усердіи можно было разобрать, что это именно я. Да, кромѣ того, фамилія моя настолько никому неизвѣстна, что и искаженіе не мѣняло дѣла.
Въ поѣздѣ я принялся обсуждать свое положеніе. Это нисколько не убивало во мнѣ мужества. Я привыкъ преодолѣвать всякія препятствія безъ денегъ, или почти безъ денегъ. Правда, сейчасъ у меня было ихъ слишкомъ мало, чтобы выступитъ такъ, какъ требовало мое предпріятіе въ чужомъ городѣ, но при извѣстной бережливости дѣйствовать было можно. Никакихъ особыхъ приготовленій! Что касается ѣды, можно вечеромъ, въ сумерки, пробраться въ погребъ и тамъ перекуситъ чего-нибудь, а пристанищемъ будутъ служитъ "квартиры для пріѣзжающихъ". Какія жъ еще издержки?
Въ поѣздѣ я перечитывалъ свою лекціи. Я задумалъ читать объ Александрѣ Кьелландѣ.
Спутники мои,-- нѣсколько возвращавшихся изъ Христіаніи веселыхъ крестьянъ,-- поочередно выпивали изъ одной и той же бутылки; предложили и мнѣ глотокъ, но я отказался, поблагодаривъ. Позже они, какъ и всѣ подвыпившіе и благодушные, пробовали свести знакомство покороче, но я уклонился. Въ концѣ-концовъ, изъ всего моего поведенія, изъ моихъ замѣчаній, они заключили, что я ученый, что голова у меня набита всякой всячиной, и оставили меня въ покоѣ.
Въ Драмменѣ я вышелъ изъ вагона и положилъ саквояжъ на скамью. Въ городъ я рѣшилъ отправиться не сейчасъ, надо было немножко одуматься. Саквояжъ совсѣмъ не былъ мнѣ нуженъ, я взялъ его съ собой только потому, что слыхалъ, что съ вещами легче устроиться и выбраться изъ гостиницы. Этотъ жалкій саквояжъ изъ ковровой матеріи былъ такъ истрепанъ, что совсѣмъ не подходилъ къ путешествующему литератору; ну, а костюмъ на мнѣ былъ гораздо приличнѣе: темносиняя пара. Комиссіонеръ изъ отеля, съ надписью на фуражкѣ, подошелъ ко мнѣ и хотѣлъ взять саквояжъ. Я не позволилъ. Я заявляю -- я не рѣшилъ еще ѣхать въ отель, я хочу только побывать кой-у кого изъ редакторовъ въ городѣ, я собираюсь прочесть лекцію по литературѣ.
Ну что же, отель, все-таки, вѣдь, мнѣ нуженъ, долженъ же я гдѣ-нибудь остановиться?
Его отель,-- объ этомъ и говорить нечего,-- лучшій. Электрическіе звонки, ванна, читальня. "Совсѣмъ недалеко отсюда, вотъ по этой улицѣ, и сейчасъ же налѣво".
Онъ схватилъ мой саквояжъ.
Я остановилъ его.
Развѣ я самъ хочу нести багажъ въ отель?
Да, конечно. Случайно мнѣ нужно какъ-разъ въ ту же сторону, я могу донести багажъ на мизинцѣ.
Тогда онъ взглянулъ на меня и сразу сообразилъ, что я такъ-себѣ, не изъ "господъ". Онъ направился обратно къ поѣзду; онъ высматривалъ теперь кого-нибудь другого, но никого не было; онъ снова обратился ко мнѣ. Онъ даже привралъ, что явился сюда спеціально за мной.
Ну, конечно, это мѣняетъ дѣло. Само собой, онъ посланъ комитетомъ, до котораго дошло извѣстіе о моемъ пріѣздѣ, навѣрно отъ союза рабочихъ.
Очевидно, въ Драмменѣ -- напряженная духовная жизнь, большая нужда въ хорошихъ лекціяхъ, весь городъ въ лихорадочномъ возбужденіи. Повидимому, Драмменъ въ этомъ отношеніи выше Христіаніи.
-- Разумѣется, вы понесете мой багажъ,-- сказалъ я ему.-- Да, у васъ въ отелѣ подаютъ, конечно, вино, вино къ столу?
-- Вино? Лучшихъ марокъ!
-- Отлично, можете итти. Я за вами. Сдѣлаю только нѣсколько визитовъ до редакціямъ.
Человѣкъ показался мнѣ очень бойкимъ, я попросилъ у него совѣта:
-- Къ кому изъ редакторовъ вы посовѣтуете мнѣ обратиться? Мнѣ совсѣмъ не нужно быть у всѣхъ.
-- Аритсенъ -- самый извѣстный, почтенный человѣкъ. Къ нему всѣ ходятъ.
* * *
Редактора Аритсена, конечно, не было въ редакціи, но я засталъ его на квартирѣ. Я изложилъ свою просьбу,-- дѣло касалось литературы.
-- Да, здѣсь немного подходящей для это-го публики. Въ прошломъ году пріѣзжалъ шведскій студентъ и читалъ о вѣчномъ мирѣ, но прибавилъ еще своихъ денегъ.
-- Я хочу читать о литературѣ,-- сказалъ я.
-- Да, понимаю,-- отвѣтилъ редакторъ.-- Но хочу обратить ваше вниманіе на то, что вы прибавите своихъ.
Прибавитъ еще своихъ! Господинъ Аритсенъ щедръ. Очевидно, онъ думаетъ; что я ѣзжу отъ какой-нибудь фирмы. Я сказалъ коротко:
-- Вы, конечно, знаете... Свободенъ большой залъ союза рабочихъ?
-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ онъ.-- Помѣщеніе союза рабочихъ на завтрашній день сдано. Тамъ антиспиритическіе фокусы. Кромѣ того, тамъ обезьяны, дикіе звѣри. Изъ остальныхъ помѣщеній я могъ бы вамъ предложить только павильонъ въ паркѣ.
-- Рекомендуете вы мнѣ это помѣщеніе'?
-- Большая зала. Воздуху много. Цѣна? Ну, объ этомъ я ничего не знаю, но, конечно, все это вамъ обойдется очень дешево. Вамъ нужно обратиться въ дирекцію.
Я рѣшилъ остановиться на павильонѣ въ паркѣ. Это было подходяще. Залы рабочихъ союзовъ обыкновенно малы и неудобны.
-- Кто въ дирекціи?
-- Адвокатъ Карлсенъ, скорнякъ X. и книгопродавецъ Д.
Я отправился къ адвокату Карлсенъ. Онъ жилъ на дачѣ, я долго искалъ его, и, наконецъ, нашелъ. Я изложилъ свою просьбу и попросилъ павильонъ.
Онъ, вѣроятно, вполнѣ подходящъ для такого необычнаго предпріятія, какъ эта лекція по литературѣ.
Адвокатъ подумалъ, потомъ покачалъ головой.
Нѣтъ? Помѣщеніе достаточно велико? Было бъ очень жаль, если бы изъ-за недостатка мѣста кому-нибудь пришлось возвращаться!
Адвокать высказался точнѣе. Онъ можетъ только отсовѣтовать мнѣ все предпріятіе. Здѣсь такъ мало интересуются этимъ, шведскій студентъ тоже собирался читать лекціи.
-- Да, но онъ читалъ о вѣчномъ мирѣ,-- возразилъ я.-- А я хочу -- о литературѣ, о художественной литературѣ.
-- Кромѣ того, вы попали въ неблагопріятный моментъ,-- продолжалъ Карлсенъ.-- Въ помѣщеніи союза рабочихъ какъ-разъ теперь назначено антиспиритическое представленіе, тамъ обезьяны, дикіе звѣри.
Я засмѣялся и поглядѣлъ на него. Онъ, казалось, былъ убѣжденъ въ томъ, что говорилъ; я сталъ терять на него надежду.
-- Сколько вамъ нужно за павильонъ въ паркѣ?-- спросилъ я коротко.
-- Восемь кронъ,-- отвѣчалъ онъ.-- Впрочемъ, отдача внаймы павильона можетъ бытъ рѣшена только въ засѣданіи дирекціи. Окончательный отвѣтъ вы можете получитъ на-дняхъ, но, почти навѣрно, могу и теперь обѣщать вамъ помѣщеніе.
Въ одну минуту я сдѣлалъ расчетъ; два дня ожиданія -- три кроны, паркъ восемь, это составляетъ одиннадцать, кассиру крону,-- итого двѣнадцать. Двадцать четыре слушателя по пятидесяти ёръ покрываютъ издержки, остальные сто, двѣсти человѣкъ, которые явятся -- чистая прибыль. Я согласился. Павильонъ былъ сданъ.
* * *
Я разыскалъ отель и вошелъ. Дѣвушка спросила:
-- Угодно господину комнату въ первомъ или во второмъ этажѣ?
Я отвѣтилъ спокойно и непринужденно:
-- Мнѣ угодно дешевую комнату, самую дешевую, какая у васъ есть.
Дѣвушка осмотрѣла меня. Что я спрашиваю въ шутку про дешевую комнату? Развѣ я не тотъ: господинъ, который справлялся у комиссіонера, подаютъ ли вина къ столу? Или я такъ скроменъ потому, что не желаю поставить гостиницу въ затруднительное положеніе? Она отворила дверь. Я отшатнулся.
-- Да, эта комната свободна,-- сказала она.-- Она вамъ и назначена. Вашъ багажъ ужъ тутъ. Пожалуйте.
Отступать было поздно. Я вошелъ. Это былъ самый лучшій салонъ гостиницы.
-- Гдѣ же кровать?
-- Тамъ, софа. Мы не можемъ сюда поставить хорошей кровати. А софа на ночь раздвигается и получается кровать.
Дѣвушка скрылась.
Я пришелъ въ дурное настроеніе духа. И тамъ, въ этомъ элегантномъ помѣщеніи -- мой убогій саквояжъ! И мои башмаки выглядѣли ужасно послѣ длиннаго странствованія по деревенскимъ улицамъ.
Я бѣсился.
Дѣвушка просовываетъ голову въ дверь и спрашиваетъ:
-- Прикажете что-нибудь, господинъ?
Боже, нельзя на свободѣ даже позлиться. Сейчасъ же вламывается цѣлая толпа!
-- Нѣтъ,-- отвѣтилъ я угрюмо.-- Да, принесите мнѣ два бутерброта.
Она на меня смотритъ.
-- Горячаго ничего?
-- Нѣтъ.
Тутъ она вывела, должно-быть заключеніе -- желудокъ -- весна -- вѣроятно, съ нимъ это бываетъ.
Съ бутербротами принесла она и карточку винъ. Весь вечеръ не давало мнѣ покою это прекрасновыдрессированное существо.
-- Угодно, чтобъ постель была нагрѣта? Внутри есть грѣлка, въ случаѣ...
Утромъ я нервно вскочилъ и началъ одѣваться. Мнѣ было холодно; конечно, проклятая софа была слишкомъ коротка и я плохо спалъ. Я позвонилъ. Никого. Вѣроятно, было слишкомъ рано, съ улицы не было слышно ни звука; придя немного въ себя, я замѣтилъ, что не совсѣмъ еще и разсвѣло.
Я началъ осматривать комнату,-- никогда не видалъ я такой роскоши. Мрачное предчувствіе охватило меня, я снова позвонилъ. Нога моя тонула въ мягкомъ коврѣ. Я ждалъ. Теперь я долженъ былъ истратить послѣдніе гроши, можетъ бытъ, ихъ даже не хватитъ. Я поспѣшно принялся разсчитывать, сколько жъ у меня, наконецъ, денегъ; вдругъ слышу шаги; замираю. Но никого нѣтъ. Воображеніе. Начинаю снова считать. Въ какой ужасной неизвѣстности я находился! Гдѣ же та дѣвушка, что пристаетъ ко мнѣ со своими услугами? Спитъ она, лѣнтяйка, вѣдь почти ужъ день.
Наконецъ, она пришла, полуодѣтая, только шаль на плечахъ.
-- Господинъ звонилъ?
-- Мнѣ нуженъ счетъ,-- сказалъ я отрывисто.
-- Счетъ? Это затруднительно, мадамъ еще спитъ; вѣдь только половина третьяго. Дѣвушка растерянно смотрѣла на меня. Что за манера такъ цѣпенѣтъ! Что ей за дѣло, что я такъ рано уѣду изъ гостиницы?
-- Это совершенно безразлично,-- сказалъ я.-- Мнѣ нуженъ счетъ сейчасъ же.
Дѣвушка ушла.
Цѣлую вѣчность она не возвращалась. Что особенно усиливало мое безпокойство,-- это боязнь, что за комнату возьмутъ по часамъ, и что сейчасъ я стою и, дожидаясь, безсмысленно, позорно трачу деньги. Я не имѣлъ никакого представленія о порядкахъ въ хорошихъ отеляхъ, и считалъ этотъ способъ расплаты самымъ разумнымъ. Кромѣ того, у умывальника висѣло объявленіе: если уѣзжаютъ изъ комнаты послѣ шести часовъ вечера, то платится за весь слѣдующій день. Все это ужасало меня и смущало мою литераторскую голову.
Наконецъ, дѣвушка постучала въ дверь и вошла. Никогда,-- нѣтъ, никогда въ жизни не забуду я этой насмѣшки судьбы! Двѣ кроны семьдесятъ ёръ -- за все! -- пустякъ,-- столько я могъ дать дѣвушкѣ на шпильки! Я бросилъ на столъ нѣсколько кронъ, потомъ еще одну.
-- Сдачу вамъ?
-- Пожалуйста, дитя мое!
Нужно было показать, что я умѣю держать себя. Правда, и дѣвушка заслуживала уваженія. Душевный человѣкъ, рѣдкая дѣвушка, заброшенная въ Драмменъ, въ отель, на произволъ проѣзжающихъ. Такихъ женщинъ больше не родится, раса эта вымерла. Какъ она хлопотала весь день,-- до послѣдняго момента, зная, что имѣетъ дѣло съ богатымъ.
-- Служитель снесетъ вашъ багажъ!
-- Боже избави!.. Боже избави! -- отвѣчалъ я. Я не желалъ утруждать ее нисколько.-- Такіе пустяки -- саквояжъ... Да еще такой жалкій саквояжъ. Вы знаете, этотъ саквояжъ ѣздитъ со мной во всѣхъ литературныхъ поѣздкахъ; не хочу заводить другого, конечно, причуда съ моей стороны.
Но отказъ не помогъ. Служитель ждалъ уже внизу. Онъ испытующе посматривалъ на мой саквояжъ, когда я проходилъ мимо. Ахъ, какъ можетъ такой человѣкъ смотрѣть на саквояжъ, какъ онъ можетъ сгорать отъ желанія ухватитъ его!
-- Я провожу васъ!-- сказалъ онъ.
Развѣ мнѣ самому не нуженъ остатокъ денегъ? Развѣ могъ я разсчитывать на что-нибудь до своей лекціи? Да, я хотѣлъ самъ нести саквояжъ!
Но онъ былъ уже въ рукахъ у служителя. Этотъ необыкновенно услужливый человѣкъ, казалось, совсѣмъ не чувствовалъ его тяжести, онъ какъ будто и не думалъ о вознагражденіи, онъ несъ его съ такой вдохновенностью, точно могъ пойти на смерть за того, кому принадлежалъ этотъ саквояжъ.
-- Стойте! -- крикнулъ я рѣзко и остановился.-- Куда, собственно, вы несете саквояжъ?
Онъ улыбнулся.
-- А это ужъ вы сами должны рѣшить,-- отвѣтилъ онъ.
-- Правда,-- сказалъ я.-- Это я самъ долженъ рѣшить. Мнѣ вовсе не интересно плясать подъ вашу дудку.
Я не хотѣлъ, чтобъ онъ сопровождалъ меня дальше. Мы проходили какъ-разъ мимо "комнатъ для пріѣзжающихъ", въ подвальномъ этажѣ, и въ этотъ-то подвалъ я хотѣлъ отправиться. Но я не хотѣлъ, чтобы служитель конкурирующаго отеля видѣлъ это, я хотѣлъ безъ свидѣтелей спуститься туда.
Вынимаю изъ кармана полкроны и даю ему. Онъ не опускаетъ протянутой руки.
-- Вчера я тоже несъ ваши вещи,-- сказалъ онъ.
-- Это вамъ за вчерашнее,-- отвѣтилъ я.
-- А потомъ я сейчасъ несъ ихъ,-- продолжалъ онъ. Каналья грабилъ меня.
-- А это за сегодня,-- сказалъ я и бросилъ ему еще полкроны. И теперь, надѣюсь, вы исчезнете?
Малый ушелъ. Но нѣсколько разъ онъ оборачивался и наблюдалъ за мной.
Я подошелъ къ скамьѣ на улицѣ и сѣлъ.
Было холодновато, но когда взошло солнце, стало лучше. Я заснулъ и проспалъ, вѣроятно, довольно долго; когда я проснулся, на улицѣ было много народу, и во многихъ мѣстахъ изъ трубъ шелъ дымъ. Тогда я сошелъ въ подвалъ и условился съ хозяйкой относительно помѣщенія. Я долженъ былъ платитъ по полкроны за ночь.
* * *
Прождавъ два дня, я снова отправился на дачу, къ адвокату Карлсену. Онъ опять совѣтовалъ мнѣ броситъ эту затѣю, но я не позволилъ уговорить себя; въ то же время я помѣстилъ въ газетѣ Аритсена объявленіе о мѣстѣ, времени и предметѣ лекціи.
Я хотѣлъ заплатитъ за помѣщеніе сейчасъ же -- для этого мнѣ пришлось бы, конечно, выложитъ послѣдній хеллеръ,-- но этотъ оригинальный человѣкъ сказалъ:
-- Будетъ время заплатитъ и послѣ лекціи.
Я недоумѣвалъ и чувствовалъ себя обиженнымъ.
-- Можетъ-быть, вы думаете, у меня нѣтъ восьми кронъ?
-- Да, Боже мой,-- отвѣтилъ онъ.-- Но, по совѣсти говоря, нельзя бытъ увѣреннымъ, что вы воспользуетесь помѣщеніемъ, и тогда вамъ не за что платить.
-- Я уже сдѣлалъ объявленіе о лекціи,-- возразилъ я.
Онъ кивнулъ головой.
-- Это я видѣлъ,-- отвѣтилъ онъ. Спустя немного времени, онъ спросилъ:-- будете вы читать, если придетъ и не больше пятидесяти человѣкъ?
Въ глубинѣ души я былъ слегка задѣтъ; но, подумавъ, сказалъ, что пятьдесятъ человѣкъ, конечно, не публика, но что я все же не отступлю.
-- Передъ десятью вы будете читать?
Я громко разсмѣялся.
-- Нѣтъ, извините. Есть, вѣдь, границы!
Тогда мы прекратили этотъ разговоръ, и я заплатилъ за помѣщеніе. Мы заговорили о литературѣ. Адвокатъ показался мнѣ не такимъ безнадежнымъ, какъ въ первый разъ, очевидно, онъ кое-чѣмъ интересовался, но его взгляды въ сравненіи съ моими казались мнѣ не особенно цѣнными.
Когда я прощался, онъ пожелалъ мнѣ на завтрашній вечеръ полную залу слушателей.
Я возвратился въ свой подвалъ, полный лучшихъ надеждъ.
Теперь все было готово къ бою. Еще передъ обѣдомъ я нанялъ за полторы кроны человѣка, который долженъ былъ разнести по городу мои визитныя карточки. Обо мнѣ знали теперь повсюду -- отъ дворца до хижины.
Я находился въ повышенномъ настроеніи духа. Мысль о торжественномъ выходѣ дѣлала для меня невозможнымъ пребываніе въ подвалѣ съ обыкновенными людьми. Всѣ желали знать, кто я такой и зачѣмъ живу тутъ. Хозяйка, женщина за прилавкомъ объявила: я человѣкъ ученый, весь день сижу тутъ и пишу и читаю что-то; и она заботилась, чтобы мнѣ не мѣшали разспросами.
Она много мнѣ помогла. Въ погребокъ при нашемъ подвалѣ заходили полуголодные бѣдняки въ блузахъ и жилетахъ, рабочіе, грузчики; они спускались сюда выпить чашку горячаго кофе или съѣстъ кусокъ хлѣба съ масломъ и сыромъ. Иногда они бывали дерзки и грубо бранились съ хозяйкой, если хлѣбъ оказывался черствымъ или яйца были малы.
Узнавъ, что я собираюсь читать въ павильонѣ въ паркѣ, они освѣдомлялись, сколько стоитъ билетъ; нѣкоторые заявляли, что съ удовольствіемъ послушали бы меня, но полкроны слишкомъ дорого, и начинали торговаться.
Я рѣшилъ, что не позволю этимъ людямъ унижать мое достоинство; они, вѣдь, совершенно необразованы.
Рядомъ со мной занималъ комнату одинъ господинъ. Онъ говорилъ на невозможностъ шведско-норвежскомъ языкѣ, и хозяйка называла его "господинъ директоръ". Когда этотъ субъектъ съ важностью входилъ къ намъ, онъ обращалъ на себя общее вниманіе, между прочимъ, тѣмъ, что всегда смахивалъ носовымъ платкомъ пыль со стула, прежде чѣмъ сѣсть.
Это былъ свѣтскій человѣкъ съ барскими замашками; когда онъ спрашивалъ бутербротъ, до каждый разъ требовалъ свѣжаго хлѣба съ самымъ лучшимъ масломъ.
-- Вы -- тотъ, кто хочетъ прочесть лекцію?-- спросилъ онъ меня.
-- Да, это онъ! -- отвѣтила хозяйка.
-- Плохое предпріятіе,-- продолжалъ господинъ директоръ, обращаясь ко мнѣ.
-- Вы не дѣлаете объявленій! Развѣ вы не видали, какъ я дѣлаю объявленія?
Теверь выяснилось, кто такой господинъ директоръ: антиспиритъ, человѣкъ съ обезьянами и дикими звѣрьми.
-- Я заготовляю огромнѣйшія афиши,-- продолжалъ онъ.-- Я расклеиваю ихъ на каждомъ перекресткѣ, всюду, гдѣ только можно, самыми крупными буквами. Развѣ вы не видали ихъ? Тамъ же и изображенія животныхъ.
-- Моя лекція касается изящной литературы,-- возразилъ я.-- Такъ-сказать, искусства духовнаго.
-- Плевать мнѣ на это! -- сказалъ онъ и продолжалъ безцеремонно:
-- Другое дѣло, если бы вы согласились поступить ко мнѣ на службу. Мнѣ нуженъ человѣкъ, чтобы называть по именамъ животныхъ, я хотѣлъ бы взять не здѣшняго, чтобы его не знали. Выходитъ такой, кого знаютъ,-- публика кричитъ: "А, это Петерсенъ! Что онъ тамъ понимаетъ въ тропическихъ животныхъ!"
Молча, съ презрѣніемъ, я повернулся къ нему спиной. Отвѣчать я считалъ ниже своего достоинства.
-- Подумайте о томъ, что я говорю,-- сказалъ господинъ директоръ.-- Подумайте объ этомъ. Я плачу по пяти кронъ за вечеръ.
Тогда, не говоря ни слова, я всталъ со стула и вышелъ изъ комнаты. Я находилъ, что это единственное, что мнѣ оставалось сдѣлать.
Очевидно, господинъ директоръ боится конкуренціи, я соберу всю публику Драммена; онъ хотѣлъ вступитъ со мной въ сдѣлку, подкупить меня. Никогда! сказалъ я себѣ; никогда не заставятъ меня измѣнитъ моимъ духовнымъ стремленіямъ! Мой духъ возвышенъ.
* * *
Прошелъ день, наступилъ вечеръ. Я тщательно вычистилъ платье, надѣлъ чистую сорочку и отправился въ павильонъ. Было шесть часовъ. Я очень добросовѣстно изучилъ свою лекцію, голова моя была полна высокихъ и прекрасныхъ словъ, которыя и готовился произносить; въ душѣ я переживалъ уже блестящій успѣхъ, можетъ-бытъ даже застучитъ телеграфъ -- сообщитъ о моей побѣдѣ.
Шелъ дождь. Погода была не совсѣмъ благопріятна, но публику, интересующуюся литературой, не задержитъ какой-то тамъ дождь. На улицѣ мнѣ встрѣчались прохожіе, пара за парой, по-двое подъ однимъ зонтомъ. Правда, меня удивляло, что они шли по тому направленію, куда я,-- не къ павильону въ паркѣ. Куда же это они, однако? Ну да это низшіе слои населенія -- чернь, это они въ рабочій союзъ къ обезьянамъ.
Кассиръ былъ на своемъ посту.
-- Есть тамъ уже кто-нибудь?-- спросилъ я.
-- Нѣтъ еще,-- отвѣчалъ онъ.-- Но до начала еще добрыхъ полчаса.
Я прошелъ въ залъ,-- громадное помѣщеніе, гдѣ мои шаги отдавались, какъ лошадиный топотъ. Боже милостивый, если бы теперь все тутъ было сплошь заполнено, ряды головъ -- мужчины, дамы, ждутъ только лектора! Ни души!
Я ждалъ долгіе полчаса: никого.
Я вышелъ къ кассиру и спросилъ его мнѣніе. Онъ отвѣтилъ уклончиво, однако, ободрялъ меня. Погода сегодня вечеромъ неблагопріятна для лекціи; въ такой сильный дождь никто не выйдетъ изъ дому.
-- Впрочемъ,-- сказалъ онъ,-- на многихъ можно разсчитывать и теперь еще, въ послѣднія минуты.
И мы ждали.
Наконецъ, пришелъ одинъ человѣкъ -- промокшій, второпяхъ; онъ взялъ билетъ за полкроны и прошелъ въ залѵ.
-- Теперь только они начинаютъ собираться,-- сказалъ кассиръ и покачалъ головой.-- Проклятая привычка у людей -- всѣмъ сразу являться въ послѣдній моментъ.
Мы ждали. Никого больше. Наконецъ, единственный мой слушатель вышелъ изъ залы и сказалъ:
-- Собачья погода!..
Это былъ адвокатъ Карлсенъ. Я сгорѣлъ отъ стыда. Лучше бы мнѣ провалиться сквозь землю.
-- Боюсь, сегодня никто не придетъ,-- сказалъ онъ:-- льетъ, какъ изъ ведра.-- Онъ замѣтилъ, до чего я упалъ духомъ, и прибавилъ:
-- Да, я смотрѣлъ на барометръ, онъ упалъ ужъ очень сильно! Поэтому я и совѣтовалъ вамъ не читать.
Кассиръ все еще подбодрялъ меня:
-- Подождемъ еще полчаса,-- говорилъ онъ,-- неужели же не подойдетъ еще двадцать-тридцать человѣкъ?
-- Думаю -- нѣтъ,-- сказалъ адвокатъ и надѣлъ свое непромокаемое пальто.-- При этомъ,-- прибавилъ онъ, обращаясь ко мнѣ,-- вы, конечно, не выручите даже за помѣщеніе.
Онъ взялъ шляпу, поклонился и вышелъ.
Мы съ кассиромъ прождали еще полчаса, толковали о положеніи дѣлъ. Положеніе было безнадежно, я былъ уничтоженъ. Кромѣ того, адвокатъ ядовито оставилъ свою полукрону, которую долженъ былъ бы взять.
Я хотѣлъ догнать его и отдать деньги, но кассиръ удержалъ меня.
-- Тогда уже я возьму эти полкроны,-- сказалъ онъ. -- вамъ останется доплатить тоже половину.
Но я далъ ему еще крону. Онъ добросовѣстно оставался на своемъ посту, и я желалъ выказать ему свою признательность. Онъ поблагодарилъ отъ чистаго сердца и на прощанье протянулъ руку.
Какъ избитый, шелъ я домой. Разочарованіе и стыдъ угнетали меня, я безцѣльно бродилъ по улицамъ -- мнѣ было все равно, гдѣ я. Ужаснѣе всего было то, что мнѣ не на что было вернуться въ Христіанію.
Дождь все еще лилъ.
Я подошелъ къ огромному дому; съ улицы увидѣлъ я освѣщенную кассу, гдѣ продавали билеты. Это былъ рабочій союзъ, время отъ времени подходилъ кто-нибудь изъ запоздавшихъ, бралъ билетъ у оконца кассы и исчезалъ за большими дверями въ залъ. Я спросилъ кассира, много ли тамъ народу. Почти всѣ билеты проданы.
Подлый директоръ разбилъ меня наголову.
Тогда я пробрался назадъ въ свой подвалъ. Я ничего не ѣлъ и не пилъ; молча легъ спать.
Ночью постучали ко мнѣ въ дверь и вошелъ какой-то человѣкъ. Въ рукѣ у него была свѣчка. Это былъ господинъ директоръ.
-- Ну, какъ ваша лекція?-- спросилъ онъ.
Въ другое время я выбросилъ бы его за дверь, но сейчасъ былъ слишкомъ пораженъ его безцеремонностью, и отвѣтилъ, что отмѣнилъ лекцію.
Онъ посмѣивается. Я объясняю:
-- Въ такую погоду невозможно читать объ изящной литературѣ. Онъ самъ долженъ бы понятъ!
Онъ всё посмѣивался.
-- Если бы бы только знали, какъ адски упалъ барометръ, -- сказалъ я.
-- У меня всѣ билеты распроданы,-- возразилъ онъ. Но больше не смѣялся; даже извинился, что побезпокоилъ меня: онъ пришелъ съ предложеніемъ.
Предложеніе его было довольно страннаго свойства: онъ снова приглашалъ меня давать объясненія передъ публикой.
Я былъ глубоко уязвленъ, и самымъ рѣшительнымъ образомъ просилъ его оставитъ меня въ покоѣ: мнѣ хочется спать.
Вмѣсто того, чтобы уйти, онъ сѣлъ по свѣчой въ рукѣ ко мнѣ на кровать.
-- Поговоримъ о дѣлѣ,-- сказалъ онъ. Онъ сообщилъ мнѣ: того драмменца, котораго онъ нанялъ показывать звѣрей, слишкомъ ужъ знаютъ. Самъ онъ -- директоръ -- имѣлъ феноменальный успѣхъ, но драмменскій ораторъ все испортилъ. "Э, да это Бьёрнъ Петерсенъ" кричали изъ публики: "Откуда это у тебя тамъ барсукъ?" А когда Бьёрнъ Петерсенъ объявилъ по программѣ, что это вовсе не барсукъ, а гіэна изъ земли бушменовъ,-- она растерзала ужъ троихъ миссіонеровъ,-- то зрители закричали: что онъ ихъ считаетъ за дураковъ, что ли!
-- Не понимаю,-- сказалъ директоръ,-- я вымазалъ ему всю физіономію сажей, на немъ былъ огромный парикъ, и все-таки его узнали.
Все это нисколько меня не касалось, я повернулся къ стѣнѣ.
-- Подумайте объ этомъ, -- сказалъ господинъ директоръ; потомъ онъ вышелъ.-- Можетъ-быть, я назначу даже шесть кронъ, если вы будете хорошо работать.
Никогда не унижусь до такого промысла! Есть все-таки еще у меня самолюбіе!
* * *
На слѣдующій день пришелъ ко мнѣ господинъ директоръ и просилъ просмотрѣть составленную имъ рѣчь о звѣряхъ. Если я кое-гдѣ поправлю ее и выправлю языкъ, онъ заплатитъ двѣ кроны.
Скрѣпя сердце, я взялся. Этимъ я оказывалъ ему благодѣяніе; отчасти это услуги и литературѣ. Кромѣ того, двѣ кроны были мнѣ очень нужны. Но я просилъ его никому не говоритъ о моемъ сотрудничествѣ.
Я проработалъ цѣлый день, написалъ все съ начала до конца, вложилъ много чувства и остроумія, ввелъ много образовъ и самъ остался очень доволенъ своей работой. Это былъ настоящій фокусъ -- создать такъ много по поводу какой-то жалкой дюжины животныхъ. Передъ вечеромъ я прочелъ вслухъ господину директору свое произведеніе; онъ заявилъ, что никогда въ жизни не слыхалъ ничего подобнаго, такое впечатлѣніе произвелъ я на него. Изъ признательности онъ далъ мнѣ три кроны.
Это тронуло меня и подбодрило. Я снова началъ вѣрить въ свое литературное призваніе.
-- Если бы только мнѣ теперь найти человѣка, который сумѣлъ бы это прочесть! -- сказалъ директоръ.-- Да такого человѣка здѣсь нѣтъ!
Я призадумался. Въ концѣ-концовъ досадно, если какому-нибудь тамъ Бьёрну Петерсену придется произносить такую блестящую рѣчь; онъ ее испортить. Я не могъ вынести мысли объ этомъ.
-- При нѣкоторыхъ условіяхъ я взялся бы, пожалуй, говорить,-- сказалъ я.
Директоръ подошелъ ближе.
-- Какія условія вы ставите? Я плачу семь кронъ!
-- Этого мнѣ достаточно. Но самое важное, чтобы мое имя непремѣнно осталось между нами, чтобы никто не зналъ, кто будетъ говорить.
-- Это я обѣщаю.
-- Поймите,-- сказалъ я;-- человѣкъ съ такимъ признаніемъ, какъ у меня, не можетъ же читать лекцій о звѣряхъ.
Да, это онъ понимаетъ.
-- Тогда я согласенъ оказать вамъ эту услугу.
Директоръ поблагодарилъ. Въ семь часовъ мы вмѣстѣ отправились въ рабочій союзъ. Мнѣ нужно было посмотрѣть звѣрей и сколько-нибудь познакомиться съ ихъ привычками. Оказалось, имѣются двѣ обезьяны, черепаха, медвѣдь, два волчонка и барсукъ.
О волкахъ и барсукахъ въ моемъ объясненіи не было ни слова, зато много говорилось о гіэнѣ изъ земли бушменовъ, о соболѣ и куницѣ, "извѣстной еще въ Библіи", и о страшномъ американскомъ сѣромъ медвѣдѣ. Относительно черепахи я блестяще сострилъ, что эта деликатная дама, созданная только для того, чтобы изъ нея варили черепаховый супъ.
-- Гдѣ же соболь и куница?-- спросилъ я.
-- Здѣсь! -- отвѣтилъ директоръ, указывая на волчатъ.
-- А гдѣ гіэна?
Онъ указалъ, не задумываясь, на барсука и говоритъ:
-- Гіэна здѣсь!
Я побагровѣлъ отъ гнѣва и сказалъ:
-- Такъ не дѣлаютъ; это обманъ! Я долженъ вѣритъ въ то, о чемъ говорю; это должно быть моимъ глубочайшимъ убѣжденіемъ!
-- Не будемъ ссориться изъ-за пустяковъ,-- сказалъ директоръ. Онъ вытащилъ откуда-то бутылку водки и предложилъ мнѣ выпить.
Чтобы показать ему, что я ничего не имѣю противъ него лично, а недоволенъ только его темными спекуляціями, я выпилъ. Онъ выпилъ и самъ.
-- Не портите мнѣ дѣла! -- сказалъ онъ.-- Рѣчь великолѣпна, звѣри тоже недурны, право же недурны; посмотрите, какой огромный медвѣдь! Только говорите,-- тогда все сойдетъ отлично!
Зрители начинали собираться, и директоръ дѣлался все безпокойнѣе. Его судьба находилась въ моихъ рукахъ. Конечно, я не злоупотреблю своей властью. Да и некогда было теперь дѣлать измѣненій; а развѣ можно вложить столько чувства въ описаніе барсука, какъ въ картины жизни страшной гіэны? Если передѣлывать, произведеніе слишкомъ проиграетъ. Я не могъ этого допустить. Я сказалъ объ этомъ господину директору.
Онъ сейчасъ же все понялъ. Онъ налилъ мнѣ еще водки, и я выпилъ.
Представленіе началось передъ полной залой, антиспиритъ дѣлалъ штуки, которыхъ не могъ разгадать ни одинъ чортъ; онъ вытащилъ носовой платокъ изъ своего собственнаго носа, вынулъ червоннаго валета изъ кармана старой дамы въ глубинѣ залы; не дотрагиваясь до стола, заставилъ его плясать; наконецъ, самъ превратился въ духа и провалился сквозь землю -- въ люкъ.
Публика была въ восторгѣ, всѣ стучали ногами, какъ сумасшедшіе. Теперь очередь дошла до звѣрей. Господинъ директоръ собственноручно вывелъ ихъ, одного за другимъ; я долженъ былъ давать объясненія.
Мнѣ сразу стало ясно, что такого успѣха, какъ господинъ директоръ, я имѣть не буду; однако, я надѣялся, что дѣйствительно понимающіе изъ публики заинтересуются моимъ исполненіемъ. Что же тутъ предосудительнаго, въ этой надеждѣ? Послѣ выхода черепахи мнѣ остались только сухопутные звѣри; я началъ съ Ноя, который взялъ къ себѣ въ ковчегъ по парѣ сухопутныхъ. Но все это не производило впечатлѣнія; въ публикѣ перестали смѣяться. Куница и соболь не были оцѣнены по достоинству, хотя я и разсказалъ, во сколько шкуръ этого дорогого стоющаго звѣря была одѣта царица Савская во время визита къ Соломону. Впрочемъ, теперь я чувствовалъ, что говорю хорошо; я вдохновился библейскимъ сюжетомъ и тѣмъ, что два раза выпилъ водки, я говорилъ ярко, красно; я отклонился отъ того, что было у меня написано; когда я кончилъ -- внизу, въ залѣ многіе закричали "браво!" и всѣ -- захлопали.
-- Тамъ, за занавѣсомъ водка!-- шепнулъ мнѣ господинъ директоръ.
Я отошелъ и разыскалъ водку. Возлѣ стоялъ стаканъ. Я присѣлъ на минутку на стулъ.
Между тѣмъ, директоръ вывелъ звѣря и дожидался меня. Я налилъ еще водки и опять сѣлъ. Директору надоѣло ждатъ, онъ началъ объяснять самъ, на своемъ невозможномъ нарѣчіи; къ моему ужасу, онъ разсказывалъ про гіэну, потомъ сбился и заговорилъ о барсукѣ. Я разозлился (развѣ я не былъ правъ?), выскочилъ на подмостки, оттолкнулъ господина директора и принялся говорить самъ. Гіэна была гвоздемъ представленія, я долженъ былъ говоритъ, какъ никогда, я долженъ былъ спасти ее; уже однимъ своимъ появленіемъ -- тѣмъ, какъ я отстранилъ директора, я привлекъ публику на свою сторону.
Я отрекся отъ господина директора и заявилъ, что онъ никогда въ жизни не видалъ гіэны, и началъ описывать свирѣпость этого хищника. Водка дѣйствовала -- воодушевленіе достигло головокружительной высоты; я самъ чувствовалъ, что говорю все возбужденнѣе и краснорѣчивѣй; а гіэна въ это время стояла у ногъ директора и сонно жмурила крохотные глазки.
-- Держите же ее крѣпче!-- кричалъ я директору. Онъ сейчасъ растерзаетъ мнѣ внутренности! Держите револьверъ наготовѣ, на случай, если она вырвется!
Вѣроятно, директоръ, тоже заволновался, онъ потянулъ къ себѣ гіэну; веревка оборвалась и звѣрь выскользнулъ между его ногъ.
Женщины и дѣти въ залѣ завизжали, половина публики вскочила съ мѣстъ. Это былъ моментъ высшаго напряженія. Тогда гіэна второпяхъ бросилась за занавѣсъ въ свою маленькую клѣтку. Директоръ съ шумомъ захлопнулъ дверь за ней. Всѣ мы вздохнули свободно, и я нѣсколькими словами закончилъ рѣчь. "На этотъ разъ мы, къ счастію, остались живы", сказалъ я, "и сегодня же вечеромъ нужно позаботиться о крѣпкой желѣзной цѣпи для этого чудовища". Я поклонился и ушелъ.
Раздались оглушительные аплодисменты, вызывали: Оратора, оратора. Я вышелъ и снова раскланялся; дѣйствительно, я могъ констатировать необычайный успѣхъ. Аплодировали, даже выходя изъ зала.
Директоръ былъ радъ, онъ отъ всей души благодарилъ за помощь. Онъ былъ увѣренъ, что еще не разъ возьметъ полный сборъ.
При выходѣ, у дверей, меня ждалъ какой-то человѣкъ. Это былъ мой кассиръ изъ павильона. Онъ присутствовалъ на представленіи и былъ въ восторгѣ. Въ повышенномъ тонѣ онъ восхищался моимъ ораторскимъ талантомъ; я долженъ, во всякомъ случаѣ, читать въ павильонѣ, теперь какъ разъ время объявитъ объ этомъ, теперь, когда люди знаютъ, на что я способенъ. Напримѣръ, повтореніе рѣчи о гіэнѣ, въ особенности, если захватить животное съ собой.
* * *
Но господинъ директоръ, эта шельма, на слѣдующій день не захотѣлъ платить. Если я не заключу съ нимъ письменнаго условія, что завтра опять буду выступать, онъ обратится въ судъ, сказалъ онъ. Мошенникъ плутъ!
Наконецъ, мы порѣшили миромъ -- такъ: онъ долженъ мнѣ заплатить пятъ кронъ. Съ тѣми тремя, которыя я уже получилъ, это составляло восемь; теперь у меня хватало на обратный проѣздъ въ Христіанію.
Но написанное онъ желалъ оставить у себя. Объ этомъ пунктѣ мы много спорили, я неохотно оставлялъ ему рѣчь: это вѣдь профанація. Съ другой стороны, конечно, она принадлежала ему онъ заплатилъ уже за нее. Въ концѣ-концовъ я отдалъ. Онъ необыкновенно высоко цѣнилъ эту работу.
-- Такой рѣчи я никогда еще не слыхалъ,-- говорилъ онъ.-- Вчера она меня задѣла глубже, чѣмъ иная проповѣдь.
-- Да, вы могли въ этомъ убѣдиться,-- отвѣтилъ я. -- Вотъ какую власть имѣетъ литература надъ человѣческими душами.
Это были послѣднія слова, которыя я ему сказалъ. Съ дневнымъ поѣздомъ я возвратился въ Христіанію.