Сегодня пятница. День, когда Султанъ отправляется въ мечеть. Теперь намъ нужно, во что бы то ни стало, получить доступъ на празднество. Не въ мечетъ, которую Его Величество посѣщаетъ одинъ со своей свитой, но на представленіе восточнаго парада. Цѣлыхъ два дня мы хлопотали о томъ, чтобы получить пропускъ. Наконецъ, мы достали изъ посольства письмо, которое должно намъ помочь въ этомъ дѣлѣ. Письмо адресовано: "Son Excellence, Monsieur l'Aide de Camp du Service pour la Cérémonie du Sélamlik etc. etc. etc. Palais Imperial de Judiz." Удивительно, до чего гибокъ французскій языкъ! Какъ звучалъ бы этотъ адресъ на норвежскомъ языкѣ? Господину Далай Лама, Ласса, Тибетъ. Голые факты.
Какъ поступаетъ крестьянинъ въ Норвегіи, когда получаетъ письмо? Хватаетъ ли у него ума въ одну секунду разорвать конвертъ и бросить его на полъ? Нѣтъ, онъ, конечно, захочетъ узнать, отъ кого письмо -- передъ тѣмъ, какъ принять его! И почтальонъ къ тому же долженъ иногда объяснитъ содержаніе письма передъ т?мъ, какъ передать его адресату.
Мы ѣдемъ въ обыкновенномъ наемномъ экипажѣ, но на козлахъ у насъ сидитъ лакей, нашъ грекъ, который долженъ исполнить показную роль: открывать дверцы экипажа, итти впереди, указывая намъ дорогу, носить наши пальто шелковой подкладкой наружу. Люди, которые встрѣчаются намъ по дорогѣ, не обращаютъ на насъ никакого вниманія, они и не подозрѣваютъ, что у насъ въ карманѣ письмо къ Его Превосходительству господину церемоніймейстеру или его помощнику. Ого! какъ глупо со стороны людей, что они не обращаютъ на насъ вниманія! Мы могли бы взять у нихъ прошенія, могли бы ходатайствовать за нихъ въ Высочайшемъ присутствіи. Они смотрятъ съ такимъ интересомъ на экипажъ, который ѣдетъ вслѣдъ за нами, въ немъ сидятъ нѣмцы. Эти нѣмцы, вѣроятно, тоже хотятъ пробраться къ мечети, думаемъ мы, но въ домъ имъ не попасть, объ этомъ нечего и думать! Чѣмъ дальше мы ѣдемъ, тѣмъ толпа, черезъ которую мы должны протискаться, становится гуще. Военные, конные и пѣшіе, музыканты и просто любопытные, всѣ стремятся къ той же цѣли. Мы изъявляемъ нашему греку желаніе свернуть въ переулокъ, по которому могли бы двигаться скорѣе. Кучеръ исполняетъ приказаніе. Но это не помогаетъ: народу здѣсь не меньше, чѣмъ на главной улицѣ. Вся Галата и Пера кишатъ людьми, и всѣ спѣшатъ къ одному и тому же мѣсту, къ мечеть Гамида. Нашъ безконечный путь оживляется военной музыкой. То изъ одной улицы, то изъ другой доносятся звуки рога. Насъ поражаетъ, что офицеры, ѣдущіе верхомъ, при звукахъ музыки подвигаются скорѣе; насторожившихся, охотничьихъ лошадей охватываетъ радость и онѣ гарцуютъ съ раздутыми ноздрями при звукахъ барабана.
"Здѣсь лѣтняя резиденція султана", говоритъ проводникъ, когда мы проѣзжаемъ мимо позолоченныхъ воротъ. Мы подъѣзжаемъ къ громадной стѣнѣ и проводникъ говорить: "Это гаремъ султана". Стѣны вышиною въ 200 футовъ. Надъ ними виднѣются башни нѣсколькихъ дворцовъ. Гаремъ очень великъ. Турецкій султанъ, по древнему обычаю, "имѣетъ право на триста женъ". И мы-то на Западѣ воображаемъ, что у него ихъ дѣйствительно столько! Что онъ такой сластолюбецъ! Во-первыхъ, надо принять во вниманіе, что турецкій султанъ не имѣетъ права вступать въ бракъ. Этотъ законъ возникъ у татаръ, которые были родоначальниками племени. Могущество султана не могло быть ограничено, онъ обладалъ не чѣмъ-нибудь однимъ въ отдѣльности, но всѣмъ и всѣми. Его предки также не были женаты; самъ султанъ сынъ рабыни. Во вторыхъ у него есть супруга: мать будущаго султана. Эта рабыня узаконена и пользуется безконечнымъ почетомъ и правами, которыхъ не можетъ отнять у нея никакое турецкое могущество. Представьте себѣ, что эта женщина, обладающая огромною властью, должна выносить двѣсти девяносто девять соперницъ! Одинъ изъ изслѣдователей Востока говорить: у насъ плохо знаютъ человѣческую натуру и восточныхъ женщинъ! Это ужъ другое дѣло, что на Востокѣ практикуется система любимыхъ женъ и именно здѣсь болѣе, чѣмъ гдѣ-либо, такъ какъ это разрѣшается самимъ пророкомъ. И такъ какъ такая любимая жена не особенно охотно терпитъ вокругъ себя соперницъ, то нужно предположить, что число послѣднихъ ограничено. Вамбери, изучившій Востокъ вдоль и поперекъ, даетъ намъ возможность сравнить эти отношенія съ отношеніями западныхъ государствъ.
Въ-третьихъ, нужно замѣтить, что гаремъ ни въ коемъ случаѣ не состоитъ исключительно изъ женъ султана, а въ немъ помѣщаются всѣ дамы, принадлежащія къ царскому двору съ ихъ рабынями и служанками рабынь. Это, главнымъ образомъ, гаремъ умершаго султана, который долженъ содержаться его наслѣдникомъ. Затѣмъ тамъ помѣщаются матъ султана, его сестры, тетки, племянницы съ рабынями и служанками рабынь, число которыхъ доходить до сотни. Гаремъ Абдулъ Меджида въ свое время былъ баснословенъ по численности: онъ состоялъ изъ двухъ, а многіе говорятъ изъ четырехъ тысячъ женъ; ихъ содержаніе поглощало ежегодно громадныя суммы. Какъ же ему не быть громадныхъ размѣровъ и не поглащатъ невѣроятныя суммы"? У одной только казначейши его матери было пятьдесятъ невольницъ и у каждой невольницы было по одной или по двѣ служанки. Большое количество слугъ служитъ доказательствомъ высокаго положенія. Жены султана сами заботятся о пріобрѣтеніи себѣ рабынь. Намъ разсказываютъ, что султаны посылаютъ своихъ агентовъ на рынокъ въ Константинополь для покупки красавицъ въ гаремъ. Басня, достойная европейской фантазіи: при всей своей бѣдности она въ этой области достигаетъ невѣроятныхъ размѣровъ. Вамбери говоритъ: "дамы всегда старались, чтобы ихъ рабыни были красивы и многочисленны. Для нихъ это своего рода роскошь. равносильная драгоцѣнностямъ и нарядамъ." Вышеупомянутыя пятьдесятъ рабынь казначейши были извѣстны своей красотой. Рабыни пріобрѣтаются въ дѣтскомъ возрастѣ -- безчеловѣчно покупаются за деньги, воспитываются въ гаремѣ, выростаютъ, занимаютъ у своихъ повелительницъ все высшія должности и въ концѣ концовъ получаютъ сами маленькую рабыню для услугъ. Но всѣ онѣ принадлежать своей госпожѣ и она можетъ, если захочетъ, продать ихъ въ любое время. Конечно, султанъ, какъ хозяинъ дворца, долженъ бы въ одинъ прекрасный день отмѣнить торговлю невольницами. Но султанъ самъ сынъ Востока и чувствуетъ себя, вѣроятно, очень недурно, окруженный красивыми служанками. Кромѣ того, можетъ быть, совсѣмъ не такъ легко произнести эту реформу, такъ какъ она разрушила бы тысячелѣтнее соціальное устройство и задѣла бы религію. Но какое вліяніе имѣетъ на народныя массы система фаворитокъ, которая открыто проводится при дворѣ? Турція должна была бы быть разорена въ конецъ. Вамбери говоритъ: "Въ магометанскихъ странахъ, которыя я знаю, на тысячу домохозяевъ врядъ ли приходится одинъ, который пользуется законнымъ правомъ многоженства. У турокъ, персіянъ, афганцевъ и татаръ многоженство въ общемъ неслыханно, немыслимо." Это не малый признакъ культурности: они имѣютъ разрѣшеніе, пророкъ не запретилъ имъ этой глупости, наоборотъ, даже самъ служилъ имъ примѣромъ, но настоящій турокъ отказывается отъ этого удовольствія. Вѣрно, конечно, что нѣсколько женъ требуетъ большаго расхода; бѣдному феллаху уже поэтому недоступна подобная роскошь. Но всѣ эти высокопоставленные господа, которые могли бы себѣ это позволить? А все среднее сословіе? Всѣ тѣ мѣщане, которые зарабатываютъ больше, чѣмъ требуется для насущнаго хлѣба? Сколько такихъ, которые, добывая себѣ ломоть хлѣба, виноградъ, фиговую воду, могли бы имѣть двухъ женъ? И многіе могли бы быть настолько глупыми, чтобъ подумать: вѣдь три жены стоять немного дороже -- я возьму себѣ трехъ! Третья могла бы получать немного меньше, служить какъ бы отблескомъ двухъ другихъ и быть самой худой изъ нихъ. Но одну жену имѣетъ бѣдный феллахъ и одну -- высокопоставленный эффенди. Повелитель является почти единственнымъ исключеніемъ, совсѣмъ, какъ въ Европѣ! Мнѣ приходитъ на умъ, что дѣлалось бы въ среднихъ классахъ Европы, еслибъ религія разрѣшала многоженство и законъ не преслѣдовалъ его? Какой невѣроятный развратъ господствовалъ бы тогда въ домахъ и на улицахъ! Послѣ каждаго краха въ Христіаніи оказывался бы вдругъ цѣлый гаремъ, значащійся активомъ въ конкурентой массѣ.
Мы подъѣзжаемъ съ мечети Гамида и выходимъ изъ экипажа. Греку мы велимъ расплатиться съ кучеромъ; это обязанность нашего слуги считать грязную мелкую монету! Экипажъ съ нѣмцами слѣдуетъ за нами по пятамъ и также останавливается у портала. Куда они лѣзутъ? думаю я и даю взглядомъ понять нѣмцамъ, что ихъ попытка безнадежна. Сюда не допускается первый встрѣчный! "Вотъ этой дорогой'." говорить грекъ и ведетъ насъ черезъ большую площадь. За мечетью находится холмъ, посыпанный гравіемъ, на вершинѣ холма Ильдизъ-Кіоскъ, звѣздная палата; между деревьями и высокими растеніями виднѣется флигель дворца. На холмѣ собраласъ масса военныхъ, но они еще не выстроились; офицеры разгуливаютъ, курятъ, болтаютъ между собою. Мы протискиваемся между ходящими взадъ и впередъ рослыми офицерами, проходимъ мимо стражи и входимъ въ домъ налѣво отъ звѣздной палаты. Грекъ великолѣпно проводить насъ; онъ указываетъ на одинъ столъ и говоритъ:
"Вонъ сидитъ церемоніймейстеръ!" Этой грекъ не признаетъ абсолютно никакого этикета! Онъ гналъ насъ черезъ толпу офицеровъ, не давалъ намъ проходить мимо часового, не кланяясь ему, въ то время, какъ я снимаю шляпу и отвѣчаю на привѣтствія. Въ рукахъ я, конечно, держу письмо, данное мнѣ посольствомъ, чтобъ всѣ могли видѣть, что мнѣ обязательно нужно говорить съ церемоніймейстеромъ. "Вотъ онъ сидитъ", говоритъ грекъ. Я подхожу съ столу и останавливаюсь передъ человѣковъ, грудь котораго усѣяна столькими орденами, сколько я во всю свою жизнь не видалъ. Ордена висятъ буквально цѣлыми связками отъ обѣихъ эполетъ до самаго пояса. Его мундиръ изъ свѣтлаго сукна. Я предполагаю, что турки придерживаются той же точки зрѣнія, что и норвежскіе крестьяне, и я долженъ разсказать, отъ кого письмо и что оно въ себѣ содержитъ, прежде, чѣмъ его отдать. Я кланяюсь и подаю церемоніймейстеру мое письмо съ такимъ видомъ, съ какимъ обыкновенно передаютъ очень важныя письма! "Ваше превосходительство", говорю я, "вотъ письмо отъ шведско-норвежскаго посольства." "Великій Боже!" долженъ бы онъ воскликнутъ, встать и поклониться. Но онъ продолжалъ сидѣть. Моя рѣчь не произвела никакого впечатлѣнія; этотъ человѣкъ беретъ письмо, въ одно мгновеніе разрываетъ конвертъ и бросаетъ послѣдній на полъ. "Это просто удивительно, до чего дошли эти турки!" думаю я. Онъ читаетъ письмо съ усмѣшкой. Съ усмѣшкой! Моя спутница говоритъ, что онъ смѣялся надъ моимъ французскимъ языкомъ, но мнѣ кажется, что онъ смѣялся надъ французскимъ языкомъ письма. Онъ дѣлаетъ знакъ рукой, и одинъ изъ слугъ, одѣтый въ золотую ливрею, подходить и ведетъ насъ въ сосѣднее помѣщеніе.
Нашего несчастнаго грека мы оставляемъ на улицѣ. Въ комнатѣ, куда насъ привели, три большихъ окна, какъ разъ передъ нашими глазами холмъ, звѣздная палата наверху налѣво, а направо мечеть Гамида. Султанъ долженъ пройти мимо насъ на разстояніи двухъ шаговъ. Мы получили великолѣпное мѣсто, откуда намъ все будетъ видно! Такъ какъ запрещено смотрѣть на султана въ бинокль, то мы его оставили въ гостиницѣ, но я тщательно протираю свои очки. Кажется, комната предназначена исключительно для насъ однихъ, мы слышимъ какъ сосѣднія комнаты наполняются народомъ, но нашу дверь никто не трогаетъ. Я одобрительно киваю головой, находя это въ порядкѣ вещей. На площади одинъ за другимъ появляются военные отряды, раздается краткая команда, каждый отрядъ направляется на свое мѣсто и становится смирно. Постепенно холмъ покрывается массой народа. Безчисленныя полчища народовъ всѣхъ странъ и государствъ, подчиненныхъ султану, маршируютъ подъ музыку и барабанный бой и становятся въ два, четыре, восемь рядовъ одинъ за другимъ. Собирается такая масса пѣхоты и кавалеріи, что они не помѣщаются на площади! Они располагаются въ боковыхъ улицахъ, заполняютъ каждый свободный футъ земли, куда только хватаетъ глазъ. Солнце освѣщаетъ всю эту картину, отражается на шитыхъ золотомъ и серебромъ мундирахъ, на позолоченыхъ султанахъ, на орденахъ офицеровъ, на сабляхъ и штыкахъ солдатъ, на инструментахъ музыкантовъ. Несравненная игра блеска и великолѣпія! Роскошные экипажи высшаго константинопольскаго свѣта пробираются между отрядами войскъ въ сопровожденіи исполинскихъ евнуховъ, ѣдущихъ верхами. Тамъ далеко внизу развѣваются миріады красныхъ конскихъ хвостовъ, привязанныхъ къ пикамъ: это приближается отрядъ уланъ; лошади, на которыхъ они сидятъ, всѣ на подборъ бѣлой арабской породы. Минуту спустя земля дрожитъ отъ топота пѣхоты; это входятъ на площадь албанцы. Они носятъ сандаліи, ихъ ноги зашнурованы кожаными ремнями, на нихъ надѣты короткія, въ видѣ юбки, панталоны изъ бѣлаго сукна. Сбоку виситъ длинная сабля. Вотъ они стоятъ, эти знаменитые албанцы, такіе безмолвные и неподвижные; въ битвѣ они воютъ не отъ боли, нѣтъ, а отъ бѣшенства! ихъ послѣднія мысли обращены къ смерти...
Опять доносится глухой гулъ человѣческой толпы -- приближаются кларнеты и барабаны.-- Съ другой стороны подходятъ зуавы и останавливаются передъ самой мечетью. На нихъ крученные зеленые тюрбаны, мундиръ исключительно синяго и зеленаго цвѣтовъ. Офицеры въ фескахъ или въ барашковыхъ шапкахъ ходятъ взадъ и впередъ передъ отрядомъ; изрѣдка нубійскій негръ темнитъ ряды; здѣсь есть нѣсколько всадниковъ изъ далекихъ странъ, одѣтыхъ въ доломаны съ широкими спадающими рукавами, на нихъ шапки, обрамленныя леопардовымъ мѣхомъ. Курды стоять рядами, подобные каменнымъ изваяніямъ; они носятъ роскошныя плетки, вышитыя ихъ женами, короткія открытыя куртки, а на головѣ маленькіе шелковые платки! Отъ времени до времени проходитъ полковой мулла въ зеленой одеждѣ и съ саблей, надѣтой поверхъ плаща. Здѣсь есть арабы, албанцы, кудры, черкесы, татары, бедуины, армяне, сирійцы. Четыре тысячи конницы и шесть тысячъ пѣхоты. Теперь ужъ самъ султанъ можетъ явиться. Наша дверь вдругъ открывается и входятъ тѣ самые нѣмцы, которые ѣхали за нами въ экипажѣ. И они туда же! Каково нахальство! Они громко разговариваютъ между собою и находятъ, что народъ, проходящій на плацу, удивительно эффектенъ! Неужели его превосходительству господину церемоніймейстеру трудно было предоставить эту комнату въ три окна исключительно въ наше распоряженіе? Мы бы его за это не забыли и оказали бы ему взаимную услугу. Теперь онъ упустилъ случай пріобрѣсти себѣ хорошихъ друзей въ Европѣ! Съ приходомъ нѣмцевъ вносится дисгармонія и на площадь. Два черныхъ лакированныхъ европейскихъ экипажа прорываютъ цѣпь и въѣзжаютъ на холмъ. Это иностранные послы. Они исчезаютъ за звѣздной палатой. Наша дверь открывается все чаще и чаще и впускаетъ новыхъ любопытныхъ; мы узнаемъ американцевъ изъ нашего отеля, ихъ привезли проводники нашей же гостиницы, дьяволы! Слѣдовало бы подкупитъ нашего проводника, но теперь уже поздно! Мы находимся въ очень смѣшанномъ обществѣ, нечего сказать! Нѣмцы -- куда ни шло! Можетъ быть, это бароны; у одного изъ нихъ видъ довольно внушительный. Но янки -- кто они такіе? купцы изъ Чикаго, биржевики съ женами! Въ слѣдующую пятницу я этого не потерплю! Воздухъ въ нашей комнатѣ становится все тяжелѣе. Американка надушена сильными духами; окна выходятъ какъ разъ на западъ и солнце жаритъ во всю! Насъ прижали вплотную къ окнамъ! Но мы все терпимъ ради интереснаго зрѣлища!
Теперь долженъ явиться султанъ..... На самой высокой галлереѣ минарета появляется мулла, такъ называемый муэдзинъ, провозглашающій молитву. Онъ поднялся по внутренней лѣстницѣ минарета, стоитъ, скрестивши на груди руки, и ждетъ. Проходитъ еще нѣсколько минутъ. Вдругъ раздается оглушительный сигналъ всѣхъ военныхъ оркестровъ сразу, все кругомъ насъ содрогается отъ звуковъ трубъ и барабановъ; въ этотъ моментъ открываются дворцовыя ворота и пять экипажей одинъ за другимъ въѣзжаютъ на холмъ. Въ нихъ сидятъ принцы крови съ пашами и высшими военными чинами. Два экипажа закрыты, въ нихъ сидятъ женщины. Экипажи сопровождаются скороходами, одѣтыми съ ногъ до головы въ золотую парчу. Опять проходитъ нѣсколько минутъ, часы на мечети доказываютъ половину седьмого, среди войскъ начинается движеніе. Раздается продолжительный звукъ трубы, одинъ офицеръ выходитъ изъ воротъ звѣздной палатки и спускается съ холма, вслѣдъ за нимъ выходитъ другой, оба идутъ съ обнаженными саблями. Въ ту минуту, какъ они подходятъ къ мечети, всѣ войска становятся во фронтъ: изъ дворцовыхъ воротъ показывается экипажъ султана. Двѣ гнѣдыя арабскія лошади везутъ экипажъ. Султанъ велитъ ѣхать шагомъ. Этихъ чудныхъ чистокровныхъ лошадей невозможно заставить ѣхать шагомъ, онѣ все время вздрагиваютъ, фыркаютъ широко раздутыми ноздрями, роютъ копытами землю! Грива доходитъ до груди, хвостъ мететъ холмъ. Онѣ похожи на людей, когда кучеръ тихо ихъ уговариваеть; въ продолженіе нѣсколькихъ секундъ мы видимъ передъ собою ихъ морды, глаза ихъ мечутъ искры. На нихъ роскошная упряжь.
Экипажъ темно-зеленаго, почти чернаго цвѣта, безъ всякихъ украшеній -- однимъ словомъ, модный европейіскій экипажъ. Верхъ на половину откинутъ. Въ экипажѣ сидитъ султанъ, спокойный, безмолвный и отъ времени до времени шлетъ привѣтствія рукой. На заднихъ мѣстахъ сидятъ двое изъ его министровъ. За экипажемъ кишатъ цѣлыя толпы лакеевъ, каммергеровъ, офицеровъ, скороходовъ -- всѣ пѣшкомъ. Султанъ приближается къ намъ. На немъ темно-синій мундиръ, поверхъ котораго накинутъ простой сѣрый плащь, отдѣланный черной тесьмой. Какъ разъ противъ нашихъ оконъ онъ поднимаетъ глаза и бросаетъ взглядъ въ нашу сторону; онъ прекрасно знаетъ, что по пятницамъ изъ этихъ оконъ за нимъ наблюдаютъ иностранцы изъ засады, причемъ нѣкоторые изъ нихъ ненавидятъ его неизвѣстно за что! У него прямой и быстрый взглядъ; когда онъ снова отводитъ глаза, я замѣчаю, что вѣки его вздрагиваютъ. Абдулъ Гамидъ средняго роста, у него самое обыкновенное лицо со слегка горбатымъ носомъ и борода съ небольшой просѣдью. Волосы около ушей слегка вьются. Экипажъ останавливается внизу около мечети, гдѣ стоитъ стража султана. Повелитель выходитъ изъ экипажа и подымается вверхъ по ступенькамъ. Мулла встрѣчаетъ его земнымъ поклономъ, привѣтствуетъ его, султанъ проходитъ мимо него и входитъ въ мечеть. Въ эту самую минуту обращается къ народу съ галлереи минарета муэдзинъ: онъ призываетъ правовѣрныхъ къ молитвѣ. Среди войскъ происходитъ движеніе, нѣкоторые офицеры закуриваютъ папиросы. Изрѣдка изъ мечети доносится пѣніе...
"Онъ выглядитъ совсѣмъ не такимъ страшнымъ!" говорятъ между собою американки. Это ихъ, быть можетъ, разочаровало? Я знаю, что касается меня, то я отъ всей души желаю этому человѣку сохранить его осанку и человѣческое достоинство передъ нашими глазами!
Мое старое предубѣжденіе противъ сенсаціонной печати о турецкомъ султанѣ не увеличивается, но и не уничтожается. Что грознаго въ этомъ человѣкѣ? Шпіонъ, убійца, гдѣ все это? Я видѣлъ его послѣ этого еще разъ и взглядъ его карихъ глазъ тронулъ меня своимъ открытымъ, добрымъ выраженіемъ. Онъ казался утомленнымъ. Правда, на привѣтствія войска и толпы онъ отвѣчалъ съ азіатскимъ равнодушіемъ. Но и этотъ поклонъ онъ дѣлалъ по собственному желанію. Его предшественникъ Абдулъ Азисъ никогда не отвѣчалъ на привѣтствія. Если быть справедливымъ, то эту черту надо отнести не къ звѣрской, а скорѣе къ гуманной натурѣ теперешняго султана. Недавно я прочелъ въ одной газетѣ, что Абдулъ Гамидъ настолько нервенъ и трусливъ, что всегда кладетъ на ночь около своей постели ножъ. Однажды ночью жена его во снѣ встала и подошла къ нему, султанъ въ ужасѣ вскочилъ съ постели и вонзилъ въ нее ножъ. Выходитъ такъ, какъ будто турецкій султанъ выучилъ наизусть извѣстную норвежскую поговорку о колбасѣ: вѣдь ихъ у него еще 299! давайте сюда другую!
Изъ года въ годъ газеты переполнены сообщеніями о безчеловѣчныхъ поступкахъ султана. Изрѣдка впрочемъ промелькнетъ извѣстіе, которое рѣзко отличается отъ всеобщаго мнѣнія журналистовъ. Одно такое сообщеніе сдѣлалъ предыдущій американскій посланникъ при турецкомъ дворѣ, Терремль; второе сообщеніе было сдѣлано генераломъ Уоллесомъ, авторомъ "Бенъ Гуръ"; третье -- Пьеромъ Лоти, который долго жилъ въ Константинополѣ и лично зналъ султана, и, наконецъ, четвертое сообщеніе было сдѣлано Сиднемъ Уитменомъ, хорошо знакомымъ съ турецкой жизнью. Все это капли въ морѣ прессы, но, можетъ быть, и онѣ будутъ имѣть нѣкоторый вѣсъ. Къ какимъ заключеніямъ приводятъ эти сообщенія?
Абдулъ Гамидъ -- человѣкъ рѣдкихъ интеллектуальныхъ способностей, но безъ способности быть сознательно жестокимъ. "Ни одинъ европейскій государь не занимаетъ своихъ гостей съ большимъ достоинствомъ и болѣе утонченнымъ знаніемъ." "Онъ сдѣлалъ для просвѣщенія своего народа болѣе, нежели кто-либо изъ его предшественниковъ. Онъ заслуживаетъ высшей похвалы." "Армянская рѣзня организована самими армянами, чтобы впослѣдствіи воспользоваться кровавой бойней, какъ агитаціоннымъ средствомъ". Державы вняли мольбамъ армянъ и потребовали немедленныхъ реформъ въ Арменіи. Реформы клонились къ тому, чтобы вооружить армянъ и дать имъ права, дѣлавшія ихъ сразу господами въ странѣ, которая до сихъ поръ имъ покровительствовала, но также и притѣсняла; благодаря этому притѣсненію армяне сдѣлались деморализованной расой, на которую турки, властители страны, смотрѣли всегда свысока. Съ такимъ перемѣщеніемъ власти сильная господствующая раса примириться не можетъ. Султанъ поставилъ это на видъ державамъ; но его возраженія принимались, какъ чистѣйшія отговорки, и его принудили обнародовать приказъ о реформахъ. Тутъ-то и началась рѣзня." И на этомъ основывается мнѣніе журналистовъ.
* * *
Прошло уже болѣе получаса съ тѣхъ поръ, какъ султанъ вошелъ въ мечеть. Войска опять становятся во фронтъ, но только для того, чтобы произвести маневръ: подъ звуки музыки и барабаннаго боя пѣхота отступаетъ на задній планъ и уступаетъ мѣсто четырехтысячному отряду конницы. Во время этого маневра, всѣ военные оркестры соединяются и играютъ съ оглушительной силой. Тогда съ мечети дается знакъ и мощный оркестръ разомъ смолкаетъ. Стража опять салютуетъ, офицера отдаютъ честь шпагами. Султанъ выходитъ изъ мечети. Богослуженіе окончено. Въ ту минуту, когда султанъ показывается въ дверяхъ, музыка возобновляется съ прежней силой! Султанъ ѣдетъ домой одинъ. Онъ садится въ экипажъ меньшій по размѣрамъ, чѣмъ тотъ, въ которомъ онъ пріѣхалъ, приказываетъ полуоткрытъ верхъ и самъ беретъ возжи. Экипажъ запряженъ парой бѣлыхъ лошадей. Султанъ съ трудомъ удерживаетъ ихъ, пока беретъ вожжи и бичъ. Лошади храпятъ и бьютъ копытами землю. Но вотъ онъ отъѣзжаетъ; ѣдетъ тихой рысью и успѣваетъ раскланиваться съ нѣкоторыми офицерами, ѣдущими верхомъ. Его опять сопровождаетъ цѣлая толпа офицеровъ, каммергеровъ и лакеевъ въ расшитыхъ золотыхъ кафтанахъ, испуская стоны и вздохи. Они вбѣгаютъ на холмъ, стараясь не отставать отъ экипажа. Султанъ въѣзжаетъ въ ворота звѣздной палаты и исчезаетъ среди деревьевъ и высокихъ цвѣтущихъ растеній. Бѣгущая за нимъ свита офицеровъ останавливается около воротъ и смотритъ ему вслѣдъ. Затѣмъ слѣдуютъ экипажи принцевъ, принцессъ и прочихъ дамъ, сопровождаемые скороходами и здоровенными евнухами верхами. Они тоже въѣзжаютъ на холмъ и исчезаютъ въ воротахъ дворца.
Этимъ кончается все очарованіе. Войско удаляется. Музыканты, наигрывая, разсыпаются по боковымъ улицамъ и мало-по-малу все затихаетъ. Всѣ отправляются домой. И площадь передъ мечетью дѣлается опять огромной и спокойной, какъ прежде.