Сынъ мельника уѣхалъ изъ дома. Онъ долго не возвращался, ходилъ въ школу и много учился, выросъ большимъ и сильнымъ, и на верхней губѣ у него появился пушекъ. До города было далеко, дорога туда стоила дорого, и бережливый мельникъ оставлялъ сына въ городѣ много лѣтъ -- и лѣто и зиму. Все это время онъ учился.
Теперь онъ сталъ взрослымъ человѣкомъ. Ему было лѣтъ восемнадцать -- двадцать.
И вотъ, однажды, весной вернулся онъ на пароходѣ на родину. На замкѣ развѣвался флагъ въ честь пріѣзда сына, который пріѣхалъ съ тѣмъ же пароходомъ на каникулы домой. За нимъ на пристань выѣхала коляска. Іоганнесъ поклонился владѣльцу замка, его женѣ и Викторіи. Какъ выросла Викторія! Она не отвѣтила на его поклонъ. Онъ снялъ шляпу еще разъ и слышалъ, какъ она спросила у брата:
-- Дитлефъ, кто это кланяется?
Братъ отвѣчалъ:
-- Это Іоганнесъ... Іоганнесъ, сынъ мельника.
Она еще разъ взглянула на него, но онъ не рѣшился поклониться еще разъ. И коляска уѣхала.
Іоганнесъ пошелъ домой.
Боже мой, какой смѣшной и маленькой показалась ему комната! Ему пришлось наклониться, чтобы пройти въ дверь. Родители встрѣтили его и выпили за его пріѣздъ. Его охватило нѣжное чувство, все было такое милое и родное, отецъ и мать, такіе посѣдѣвшіе и добрые. протягивали ему до очереди руки и говорили:-- "Добро пожаловать".
Въ тотъ же вечеръ дошелъ онъ навѣстить прежнія мѣста, былъ у мельницы, въ каменоломнѣ и у пруда, съ грустью прислушивался онъ къ пѣнію знкомыхъ птицъ, которыя вили уже на вѣткахъ гнѣзда, и прошелъ къ большому муравейнику въ лѣсу. Муравьевъ уже не было, муравейникъ былъ заброшенъ. Онъ разгребъ его, но въ немъ не было и признака жизни. Блуждая по разнымъ направленіямъ, онъ замѣтилъ, что господскій лѣсъ былъ сильно повырубленъ.
-- Узнаешь ты все здѣсь?-- спросилъ его, шутя, отецъ.-- Узналъ ты своихъ старыхъ знакомыхъ?
-- Я ничего не узнаю. Лѣсъ вырубленъ.
-- Это лѣсъ господина,-- отвѣчалъ отецъ.-- Намъ нечего считать его деревьевъ. Каждому могутъ быть нужны деньги, а ему надо много денегъ.
Дни шли и проходили, тихіе, милые дни, чудные часы одиночества, нѣжныхъ воспоминаній дѣтства, и призывали къ небу, къ землѣ, къ воздуху и горамъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Онъ пошелъ по дорогѣ, ведущей къ замку. Утромъ его укусила оса, и верхняя губа его распухла; если онъ встрѣтитъ кого-нибудь, онъ поклонится и пройдетъ, не останавливаясь. Онъ никого не встрѣтилъ. Въ саду замка онъ увидѣлъ даму; подойдя ближе, онъ почтительно поклонился и прошелъ мимо. Это была хозяйка дома. Когда онъ проходилъ мимо замка, сердце его забилось, какъ и въ прежнія времена. Почтительный страхъ къ большому дому со множествомъ оконъ и къ строгимъ утонченнымъ обитателямъ его еще не искоренился изъ его крови.
Онъ повернулъ по дорогѣ къ пристани.
Тутъ онъ вдругъ увидѣлъ Дитлефа и Викторію. Іоганнесъ былъ непріятно пораженъ этимъ; они могутъ думать, что онъ шелъ за ними. Къ тому же у него была распухшая губа. Въ нерѣшительности, итти ли дальше, онъ замедлилъ шаги. Потомъ онъ пошелъ. Еще издали поклонился онъ и держалъ шляпу въ рукѣ, пока не прошелъ мимо. Они оба молча: отвѣтили на его поклонъ и медленно прошли дальше. Викторія прямо взглянула на него и слегка перемѣнилась въ лицѣ.
Іоганнесъ продолжалъ итти по дорогѣ къ набережной, его охватило безпокойство, походка его стала нервной. Какъ выросла Викторія, она стала совсѣмъ, совсѣмъ большой и еще прекраснѣе, чѣмъ прежде. Ея брови почти сходились и были словно изъ бархата. Глаза стали темнѣе, совсѣмъ темноголубые.
На обратномъ пути онъ свернулъ на дорогу, идущую черезъ лѣсъ вокругъ барскаго сада. Никто не осмѣлится сказать, что онъ ходитъ по пятамъ за молодыми господами изъ замка. Онъ поднялся на холмъ, отыскалъ камень и сѣлъ на него. Птицы пѣли дикія, страстныя мелодіи, заманивали, искали другъ друга и летали взадъ и впередъ съ вѣточками въ клювахъ. Въ воздухѣ стоялъ нѣжный запахъ земли, распускающейся зелени и гнилого дерева.
Опять онъ всталъ на пути Викторіи; она шла прямо на него съ противоположной стороны.
Его охватилъ безсильный гнѣвъ, ему хотѣлось бы бытъ далеко, далеко отсюда; теперь она, конечно, подумаетъ, что онъ слѣдилъ за ней. Долженъ ли онъ еще разъ поклониться? Можетъ-быть, ему слѣдуетъ отвернуться въ сторону, и потомъ эта опухоль отъ укуса осы.
Но когда она приблизилась, онъ поднялся и снялъ шляпу. Она улыбнулась и кивнула ему головой.
-- Добрый вечеръ! Добро пожаловать домой,-- сказала она.
Ея губы опять слегка задрожали, но она сейчасъ же овладѣла собой. Онъ сказалъ:
-- Какъ это странно вышло, но я не зналъ, что ты пойдешь этой дорогой.
-- Да, вы это не знали,-- отвѣчала она.-- Мнѣ случайно пришло въ голову пройти здѣсь.
А онъ-то сказалъ ей -- ты!
-- Долго вы прогостите дома?-- спросила она.
-- До конца вакацій.
Онъ отвѣчалъ ей съ трудомъ, она вдругъ стала такъ далеко отъ него. Зачѣмъ же она заговорила съ нимъ?
-- Дитлефъ говорилъ, что вы очень способны, Іоганнесъ. Вы такъ хорошо сдаете экзамены. А потомъ онъ говоритъ, что вы пишете стихи, это правда?
Онъ отвѣчалъ коротко, глядя въ сторону:
-- Да, конечно. Кто же ихъ не пишетъ?-- Теперь она, конечно, уйдетъ, потому что она молчала.
-- Случится же такая исторія: сегодня утромъ меня укусила оса,-- сказалъ онъ и показалъ свою губу.-- Поэтому у меня такой странный видъ.
-- Вы такъ долго отсутствовали, что осы ужъ не узнаютъ васъ.
Ей было все равно, ужалила его оса, или нѣтъ. Ну, хорошо! Она стояла и вертѣла на плечѣ красный зонтикъ съ золотой ручкой, и ей ни до чего не было дѣла. А вѣдь, онъ не разъ носилъ на рукахъ эту гордую барышню.
-- Я тоже не узнаю больше осъ,-- отвѣчалъ онъ,-- прежде онѣ были друзьями.
Но она, не поняла скрытаго смысла его словъ и молчала. Онъ продолжалъ:
-- Я ничего не узнаю здѣсь. Даже лѣсъ вырубленъ.
Лицо ея слегка передернулось.
-- Въ концѣ-концовъ вы не будете въ состояніи писать здѣсь стихи! -- сказала она.-- А что, если бы вы когда-нибудь написали мнѣ стихи? Впрочемъ, что я говорю! Теперь вы видите, какъ мало я въ этомъ понимаю!
Онъ былъ взволнованъ и молча смотрѣлъ въ землю. Она въ дружескомъ тонѣ смѣялась надъ нимъ, говорила заранѣе разсчитанныя слова и глядѣла, какое впечатлѣніе производитъ она на него. Пожалуйста не думайте, что онъ все свое время проводилъ за писаньемъ стиховъ, онъ также занимался, и даже гораздо больше, чѣмъ многіе другіе.
-- Мы, вѣроятно, еще встрѣтимся. До свиданья!
Онъ поклонился и пошелъ, не говоря ни слова.
Если бы она знала, что всѣ свои стихи онъ писалъ ей одной, даже посвященныя ночи и русалкѣ! Но она объ этомъ никогда не узнаетъ.....
Въ воскресенье пришелъ Дитлефъ и попросилъ отвезти его на островъ "Вотъ, я опять долженъ быть лодочникомъ", подумалъ Іоганнесъ. Но онъ все-таки пошелъ съ нимъ. Нѣсколько человѣкъ, пользуясь праздникомъ, ходило взадъ и впередъ по пристани, солнце ласково свѣтило на небѣ. Вдругъ вдали раздались звуки музыки, они доносились по водѣ изъ-за острова. Почтовый пароходъ, огибая большую дугу, подошелъ къ пристани, на палубѣ играла музыка.
Іоганнесъ отвязалъ лодку и сѣлъ на весла. Онъ былъ въ какомъ-то странномъ, приподнятомъ настроеніи; этотъ яркій солнечный день и музыка на пароходѣ сплетались передъ его глазами въ дымку изъ цвѣтовъ и золотыхъ колосьевъ.
Что же это Дитлефъ не идетъ? Онъ стоялъ на берегу и глядѣлъ на публику и пароходъ, какъ-будто ему больше ничего не было нужно. Іоганнесъ подумалъ: "Я больше не буду сидеть на веслахъ, я выйду на берегъ". Онъ собрался повернуть лодку.
Вдругъ передъ его глазами мелькнуло что-то бѣлое, и онъ услыхалъ всплескъ воды; съ парохода и берега раздались отчаянные крики, и всѣ глаза и руки показали на то мѣсто, гдѣ исчезло что-то бѣлое. Музыка сразу оборвалась. Въ одно мгновенье очутился Іоганнесъ на мѣстѣ несчастья. Онъ дѣйствовалъ совершенно инстинктивно, не размышляя и не обдумывая. Онъ не слыхалъ, какъ на палубѣ кричала матъ: "Дитя мое, дитя мое!" и онъ никого не видѣлъ. Онъ прыгнулъ съ лодки и нырнулъ.
Одно мгновенье его не было видно, всего одну минуту; видно было, какъ волновалась вода въ томъ мѣстѣ, гдѣ онъ нырнулъ, всѣ поняли, что онъ искалъ. Крики и плачъ на пароходѣ не прекращались.
Вотъ онъ вынырнулъ на нѣсколько саженей дальше отъ мѣста несчастья. Ему кричали и показывали, какъ безумные. "Нѣтъ, это здѣсь, здѣсь!"
Онъ снова нырнулъ. Снова прошла томительная минута, на палубѣ отецъ и мать рыдали и ломали руки. Штурманъ, снявъ куртку и сапоги, тоже бросился въ воду. Онъ искалъ въ томъ мѣстѣ, гдѣ исчезла дѣвочка, и всѣ возлагали на него надежду.
Но вотъ надъ водой еще дальше, чѣмъ въ первый разъ, снова показалась голова Іоганнеса. Онъ потерялъ шляпу, и его мокрая голова блестѣла на солнцѣ, какъ голова тюленя. Онъ плылъ съ трудомъ, какъ бы борясь съ чѣмъ-то, одна рука его была занята; черезъ мгновенье онъ схватилъ въ зубы какой-то узелъ: это была утопленница. Крики восторга неслись ему навстрѣчу съ парохода и берега. Услыхавъ новые крики, штурманъ вынырнулъ и оглянулся.
Наконецъ, Іоганнесъ достигъ лодки, которую отнесло въ сторону. Онъ положилъ дѣвочку и затѣмъ самъ прыгнулъ въ нее; все это онъ дѣлалъ безсознательно. Видѣли, какъ онъ нагнулся надъ дѣвочкой и буквально разорвалъ ей платье на спинѣ, потомъ схватилъ весла, и лодка понеслась къ пароходу. Когда несчастную дѣвочку схватили и внесли на пароходъ, раздалось многократное радостное ура въ честь спасителя.
-- Почему вамъ пришло въ голову искать ее такъ далеко?-- спрашивали его.
Онъ отвѣчалъ:
-- Я знаю дно. А потомъ здѣсь идетъ теченіе, я зналъ это.
Какой-то господинъ протискался къ борту, онъ былъ блѣденъ, какъ смерть, судорожно улыбался, и на глазахъ его были слезы.
-- Поднимитесь на минуту на пароходъ,-- крикнулъ онъ внизъ.-- Я хочу васъ поблагодарить. Мы вамъ такъ обязаны. Только на одну минуту.
И онъ отошелъ отъ борта, блѣдный, плача и улыбаясь.
Спустили трапъ, и Іоганнесъ вошелъ на пароходъ.
Онъ оставался тамъ недолго; онъ сказалъ свое имя и адресъ; какая-то дама обняла его, несмотря на то, что онъ былъ совершенно мокръ, а блѣдный, разстроенный господинъ сунулъ ему въ руку свои часы. Іоганнесъ прошелъ въ каюту, гдѣ двое мужчинъ хлопотали надъ спасенной; ему сказали: "Она приходитъ въ себя, пульсъ бьется!". Іоганнесъ увидѣлъ, что это была бѣлокурая дѣвочка въ короткомъ платье; платье было все разорвано. Потомъ кто-то надѣлъ ему на голову шляпу, и онъ сошелъ съ парохода.
Онъ не сознавалъ ясно, какъ причалилъ къ берегу и привязалъ лодку. Онъ слышалъ, какъ еще кричали ура и музыканты заиграли что-то веселое, когда пароходъ отошелъ отъ пристани. Жуткая и нѣжная волна радости охватила его; онъ улыбался, шевелилъ губами и не произносилъ ни слова.
-- Сегодня, значитъ, не удается поѣхать,-- сказалъ Дитлефъ. Онъ былъ недоволенъ.
Викторія тоже пришла, она подошла къ нимъ и быстро произнесла:
-- Ты съ ума сошелъ! Онъ долженъ поскорѣе пойти домой и переодѣться.
Іоганнесъ побѣжалъ, какъ только могъ быстрѣе. Домой. Въ ушахъ его звучала музыка и громкіе крики ура, сильное возбужденіе влекло его все дальше. Онъ пробѣжалъ мимо мельницы и повернулъ въ лѣсъ по дорогѣ къ каменоломнѣ. Здѣсь онъ отыскалъ мѣстечко, освѣщенное солнцемъ. Отъ его платья шелъ паръ. Онъ сѣлъ. Какое-то безумнoe, радостное волненіе заставило его встать и снова итти. Какъ онъ былъ счастливъ. Онъ упалъ на колѣни и со слезами благодарилъ Бога за этотъ день. Она стояла на берегу, она слышала, какъ ему кричали ура; она сказала, что онъ долженъ итти домой и переодѣться.
Онъ сѣлъ и засмѣялся отъ радости. Да, она видѣла, что онъ сдѣлалъ, ея взглядъ съ гордостью слѣдилъ за нимъ, когда онъ плылъ, держа дѣвочку въ зубахъ. Викторія! Викторія!
Если бы она знала, какъ всецѣло принадлежитъ онъ ей каждымъ мгновеньемъ своей жизни! Онъ хотѣлъ бы быть ея слугой, ея рабомъ, онъ хотѣлъ бы расчищать ей дорогу своими плечами. Онъ хотѣлъ бы цѣловать ея маленькіе башмачки, впречься въ ея экипажъ и топитъ ей печь въ холодные дни. Онъ топилъ бы печь золочеными дровами... Викторія!
Онъ оглянулся. Никто не слышалъ его, онъ былъ наединѣ съ самимъ собой. Онъ держалъ еще въ рукѣ драгоцѣнные часы, они тикали, они шли.
Благодарю, благодарю за этотъ прекрасный день! Онъ погладилъ мохъ на камняхъ и упавшіе сучья. Викторія ему не улыбнулась; нѣтъ, это не въ ея привычкѣ. Она только стояла на пристани, и яркій румянецъ заливалъ ея щеки. Можетъ-быть, она взяла бы часы, если бы онъ ихъ ей далъ.
Солнце сѣло, и стало прохладно. Онъ почувствовалъ, что весь мокрый. Легко, какъ перо, понесся онъ домой. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Въ замокъ наѣхали гости изъ города, тамъ шло веселье, музыка и танцы и на круглой башнѣ цѣлую недѣлю день и ночь развѣвался флагъ.
Пора было свозить сѣно, но лошади нужны были веселымъ гостямъ для катанья, и сѣно оставалось въ полѣ. Трава во многихъ мѣстахъ была еще не скошена, но работниковъ брали правитъ лошадьми, грести, и трава стояла и гнила.
А музыка, не переставая, играла въ желтой залѣ...
Старый мельникъ на эти дни остановилъ мельницу и заперъ домъ. Онъ сталъ благоразумнѣе: раньше бывало, что веселые горожане наѣзжали на мельницу и выкидывали разныя штуки съ мѣшками зеренъ. Ночи были теплыя и свѣтлыя, и это особенно располагало къ разнымъ шуткамъ. Старый камергеръ въ молодости изволилъ разъ собственноручно принести на мельницу въ корытѣ муравейникъ и бросилъ его подъ жернова. Теперь камергеръ состарился; но сынъ его Отто пріѣзжалъ въ замокъ и развлекался всевозможными забавами, Чего только про него не разсказывали...
Топотъ копытъ и веселые крики раздались въ лѣсу. Это ѣхала кататься молодежь изъ замка, и лошади были выхоленныя и горячія. Всадники подъѣхали къ дому мельника, постучали хлыстиками и хотѣли въ него въѣхать. Дверь была слишкомъ низка, но они все-таки хотѣли въѣхать въ нее.
-- Здравствуйте, здравствуйте!-- кричали они.
-- Мы пріѣхали васъ навѣстить!
Мельникъ принудилъ себя улыбнуться на эту выходку.
Потомъ они слѣзли съ лошадей, крѣпко ихъ привязали и пустили мельницу въ ходъ.
-- Мельница пустая,-- закричалъ мельникъ.-- Вы испортите мельницу.
Но за оглушительнымъ шумомъ никто ничего не слыхалъ
-- Іоганнесъ! -- закричалъ мельникъ изо всѣхъ силъ.
Іоганнесъ пришелъ.
-- Они испортятъ мнѣ мельницу! -- закричалъ мельникъ, показывая на нихъ рукой.
Іоганнесъ молча направился къ обществу. Онъ былъ страшно блѣденъ, и жилы вздулись у него на вискахъ. Онъ узналъ Отто, сына камергера, въ кадетской формѣ, кромѣ него было еще двое другихъ молодыхъ людей. Одинъ изъ нихъ улыбнулся и поклонился ему, чтобы обратитъ все въ шутку.
Іоганнесъ ничего не крикнулъ, не сдѣлалъ никакого знака, но шелъ своей дорогой. Онъ подошелъ прямо къ Отто. Въ эту минуту онъ увидалъ двухъ амазонокъ, выѣзжающихъ изъ лѣсу; одна изъ нихъ была Викторія. Она была въ зеленомъ платьѣ и ѣхала на бѣлой кобылѣ изъ замка. Она не сошла съ лошади, сидѣла и глядѣла на все вопросительными глазами. Тогда Іоганнесъ сразу повернулъ назадъ, пошелъ на плотину и открылъ шлюзъ; шумъ мало-по-малу прекратился, и мельница остановилась.
Отто закричалъ:
-- Пусть мельница идетъ! Зачѣмъ ты это сдѣлалъ? Пусть мельница идетъ, говорятъ тебѣ.
-- Это ты пустилъ мельницу?-- спросила Викторія.
-- Да,-- отвѣчалъ онъ смѣясь.-- Почему она стоитъ? Почему ее нельзя пустить въ ходъ?
-- Потому что она пустая,-- отвѣчалъ Іоганнесъ, задыхаясь, и взглянулъ на него. -- Понимаете? Мельница пустая!
-- Она была пустая,-- ты слышишь? -- повторила Викторія
-- Почемъ же я зналъ?-- спросилъ Отто и засмѣялся.
-- Почему же она пустая? -- спрашиваю я.-- Развѣ на мельницѣ нѣтъ зеренъ?
-- Ну, садись, наконецъ! -- прервалъ его одинъ изъ товарищей, чтобы положить этому конецъ.
Всѣ снова сѣли на лошадей. Прежде чѣмъ уѣхать, одинъ изъ нихъ извинился.
Викторія уѣхала послѣдней. Проѣхавъ нѣсколько шаговъ, она повернула лошадь и вернулась назадъ.
-- Будьте такъ добры, извинитесь передъ вашимъ отцомъ,-- сказала она.
-- Было бы гораздо естественнѣе, если бы это сдѣлалъ самъ господинъ кадетъ,-- возразилъ онъ.
-- Конечно, совершенно вѣрно, но у него есть странности... Какъ давно я не видала васъ. Іоганнесъ.
Онъ взглянулъ на нее, думая, что ослышался. Она забыла прошлое воскресенье, его великій день! Онъ отвѣчалъ:
-- Я видѣлъ васъ въ воскресенье на пристани.
-- Ахъ, да,-- вспомнила она.-- Какъ хорошо, что вы могли помочь штурману въ поискахъ. Вѣдь вы нашли дѣвочку?
Онъ отвѣтилъ коротко, оскорбленный:
-- Да. Мы нашли дѣвочку.
-- А можетъ-быть,-- продолжала она, какъ бы вспомнивъ что-то,-- это сдѣлали вы одни... Ну, да это все равно. Такъ я надѣюсь, вы передадите вашему отцу поклонъ и извиненіе. Добрый вечеръ!
Она кивнула ему, улыбаясь, дернула за уздечку и уѣхала.
Когда Викторія исчезла изъ виду, Іоганнесъ, разсерженный и взволнованный, пошелъ въ лѣсъ. Вдругъ онъ увидѣлъ Викторію, стоящую одну подъ деревомъ. Она прислонилась къ дереву и рыдала.
Она упала? Ушиблась?
Онъ подошелъ къ ней и спросилъ:
-- Съ вами что-нибудь случилось?
Она сдѣлала шагъ впередъ, протянула руки и взглянула на него сіяющими глазами. Она остановилась, опустила руки и отвѣчала:
-- Нѣтъ, со мной ничего не случилось; я слѣзла съ лошади и пустила ее. Іоганнесъ, вы не должны такъ глядѣть на меня. Вы стояли на плотинѣ и глядѣли на меня. Чего вы хотите?
Онъ пробормоталъ:
-- Чего я хочу? Я не понимаю...
-- Какія у васъ широкія руки,-- сказала она, и положила вдругъ свою руку на него.-- Какая у васъ широкая кисть. И какъ вы загорѣли, совсѣмъ черный.
Онъ сдѣлалъ движеніе, хотѣлъ схватить ее за руку, но она подобрала платье и сказала:
-- Нѣтъ, со мной ничего но случилось. Я просто хотѣла пройтись до дому пѣшкомъ. Добрый вечеръ!