Разбойники.
Оставимъ на время всѣ, только что описанныя нами сцспы ужаса и отчаянія, отдохнемъ отъ чумной и зараженной атмосферы, тяготѣющей надъ жителями Рима, и послѣднемъ на дорогу къ Порту д'Анцо за нашими дорогими путешественницами, ѣхали онѣ грустно, такъ-какъ въ Римѣ оставили свое сердце, вмѣстѣ съ дорогими имъ людьми. Но свѣжій воздухъ, который такъ ясенъ и чистъ у насъ въ февралѣ, все-таки сдѣлалъ свое, и онѣ, чѣмъ далѣе отъѣзжали, тѣмъ свободнѣе дышали.
Римская Кампанья, нѣкогда столь плодородная и населенная, въ наши дни, какъ я уже говорилъ, жалкая пустыня, покрытая лѣсомъ, топями и болотами. Любитель дикой природы, однакоже, найдетъ въ этой странѣ не малую пищу для своего пылкаго воображенія, и, можетъ быть, въ цѣломъ мірѣ трудно встрѣтить другой такой клочокъ земли, который представлялъ бы мысли наблюдателя столько различныхъ поводовъ задуматься о прошедшемъ, о его славѣ, величіи и несчастіяхъ.
Охотникъ найдетъ здѣсь множество дичи и звѣрья, отъ перепеловъ до дикаго кабана, и кто рѣшается тутъ поселиться, предпочитая тишину пустыни, шуму и заразѣ городской жизни, найдетъ себѣ и спокойствіе и достаточную пищу.
Собственниковъ земли, какъ я уже говорилъ, въ римской Кампаньи, немного. Вся она принадлежитъ нѣсколькимъ патерамъ, которые, погруженные въ омутъ столичной жизни, никогда даже и не заглядываютъ въ свои владѣнія и содержатъ тутъ развѣ только стада буйволовъ и рогатаго скота.
Но Кампанья замѣчательна еще кое-чѣмъ другимъ.
Въ ней процвѣтаетъ разбойничество. Сосѣдство папскаго правительства, трусливаго и неспособнаго, пользующагося услугами невѣжественныхъ и незнакомыхъ съ военнымъ дѣломъ наемщиковъ, какъ нельзя болѣе способствовало здѣсь возникновенію и распространенію этого печальнаго промысла. Всякій преступникъ и убійца бѣжитъ сюда изъ Рима, находя весьма удобнымъ для себя, въ двухъ шагахъ отъ столицы, находить убѣжище и возможность существованія. Нѣкоторые остаются здѣсь на всю жизнь. Для гонимыхъ по политическимъ причинамъ Кампанья представляетъ такой же безопасный пріютъ.
Статистики утверждаютъ, что нигдѣ не совершается такого количества убійствъ, какъ въ Римѣ. Въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго, если принять во вниманіе развращающее вліяніе на населеніе духовнаго господства и ту степень раззоренія, въ какое приведена Папская Область, со времени этого господства. Нельзя слѣдовательно удивляться и тому, что, вся Кампанья заселена бѣглецами изъ Рима, между которыми встрѣтится столько же ни въ чемъ неповинныхъ, сколько и закоренѣлыхъ преступниковъ. Всѣхъ этихъ поселенцовъ обыкновенно называютъ безъ различія разбойниками.
Къ этому немалому числу разбойниковъ, по необходимости, слѣдуетъ прибавить всѣ тѣ многочисленныя и страшныя шайки, которыя навербовываются самими патерами для противодѣйствія новому итальянскому правительству. Шайки эти пользуются всесвѣтною извѣстностью -- и кто не слыхалъ за послѣдніе годы о всѣхъ ужасахъ и опустошеніяхъ, которые онѣ производятъ!
Скажу откровенно, я симпатизирую кампанскимъ разбойникамъ.
Разумѣется, что мое сочувствіе не простирается на тѣхъ кровожадныхъ злодѣевъ, которые изъ видовъ корысти или для удовлетворенія грубымъ инстинктамъ своей животной натуры, рѣшаются съ изумительнымъ хладнокровіемъ на всевозможныя злодѣянія, которые мучаютъ и уродуютъ несчастныхъ, попадающихся въ ихъ руки, жгутъ и истребляютъ все, что ни придется, изъ одного ненасытнаго стремленія къ истребленію и разрушенію. Эти злодѣи -- ничего, кромѣ ужаса и отвращенія во мнѣ не возбуждаютъ.
Мои симпатіи лежатъ къ другому роду такъ называемыхъ разбойниковъ, къ тѣмъ изъ нихъ, которые дѣлаются ими изъ необходимости, вынужденные бѣжать отъ деспотизма и тираніи властителей, къ которымъ они питаютъ непримиримую ненависть. Они дѣлаются бѣглецами потому, что не умѣютъ выносить ежедневныхъ оскорбленій и униженій, какимъ подвергаются въ городахъ на каждомъ шагу. Не смѣшиваясь съ ворами и убійцами, они ведутъ бродячую жизнь въ кампанскихъ лѣсахъ, предпочитая ее спокойной осѣдлости, покупаемой дорогою цѣною потери своего человѣческаго достоинства.
Имъ-то я и сочувствую.
Нѣкоторые изъ нихъ могутъ возбуждать къ себѣ, кромѣ сочувствія, даже уваженіе и удивленіе, если при своемъ завидномъ чувствѣ гордой независимости, они въ то же время проявляютъ въ борьбѣ со всякимъ, кто покушается оскорбить ихъ, ловкую неустрашимость и отвагу, храбрость, доходящую до геройства. Въ наши дни, когда наша военная слава пала весьма низко, я, признаюсь, нерѣдко съ невольной гордостью слѣжу за кучками храбрецовъ (къ сожалѣнію, направляющихъ свою дѣятельность на ложную дорогу), которымъ ни почемъ безпрестанныя стычки съ полицейскою стражей, карабинерами, національной гвардіей, регулярными войсками -- чуть не цѣлымъ міромъ враговъ -- и побѣдить которыхъ до сихъ поръ еще никому не удавалось.
Всѣмъ и каждому извѣстно, что за исключеніемъ тѣхъ звѣрствъ, которыя позволяли себѣ шайки, состоящія на жалованьи духовенства, наши такъ-называемне разбойники выказывали за послѣднее время немало храбрости, отваги и предпріимчивости, достойной лучшаго дѣла. Я вывожу изъ этого заключеніе, что эти же самые люди, способные проявлять чудеса храбрости, при другихъ обстоятельствахъ и при умѣньи направить ихъ на хорошую дорогу, могли бы приносить огромную пользу Италіи, составляя какъ бы непобѣдимый ея оплотъ противъ нашествія чужеземцевъ.
Большая часть изъ этихъ людей -- бывшіе земледѣльцы, находившіеся подъ постояннымъ вліяніемъ патеровъ. Понятно, почему они вооружаются противъ единства Италіи.
И сколько времени пройдетъ еще до тѣхъ поръ, пока изъ этой вредной силы не преобразуется сила, полезная для Италіи.
Что между этими разбойниками не все убійцы, довольно указать хотя на Ораціо, этого доблестнаго римлянина, котораго вся Трастеверія, а особенно женщины, склонныя увлекаться храбростію, считали чуть не потомкомъ того знаменитаго Ораціо, который нѣкогда одинъ могъ защитить мостъ отъ цѣлаго войска Порсены. Сходство его съ древнимъ героемъ подкрѣплялось еще однимъ случайнымъ обстоятельствомъ: онъ былъ кривъ. Онъ потерялъ лѣвый глазъ еще въ дѣтствѣ во время схватки съ своимъ однолѣткомъ. Побѣжденный имъ мальчикъ, изъ мести и досады на свое пораженіе, выкололъ ему этотъ глазъ.
Ораціо съ честью послужилъ римской республикѣ. Будучи еще безбородымъ юношей, онъ въ знаменитый день 30-го апрѣля, былъ одинъ изъ первыхъ, напавшихъ на чужеземцевъ и прогнавшихъ ихъ. При Палестринѣ онъ былъ раненъ пулею въ лобъ, при Велетри онъ напалъ на неаполитанскаго кавалериста, обезоружилъ его и принесъ какъ трофей въ Римъ.
Нашимъ путешественникамъ пришлось тоже познакомиться съ разбойниками. Къ несчастію ихъ -- они встрѣтили не Ораціо и не людей этого типа, а разбойниковъ, принадлежавшихъ къ одной изъ самыхъ звѣрскихъ шаекъ. Онѣ уже приближались къ морскому прибрежью, какъ вдругъ изъ сосѣдняго перелѣска послышались выстрѣлы, кучеръ ихъ упалъ съ козелъ и имъ не представлялось уже никакой возможности не убѣдиться въ дѣйствительности постигшаго имъ несчастія.
Манліо, замѣтивъ, что кучеръ убитъ, съ быстротою и легкостью, какой отъ него въ его возрастѣ нельзя было даже и ожидать, вскочилъ на козлы и схвативъ возжи ударилъ по лошадямъ, чтобы пустить ихъ въ галопъ, но безполезно. Четыре злодѣя, вооруженные съ головы до ногъ, выросли какъ изъ подъ-земли и остановили лошадей подъ уздцы.
"Не трогайтесь съ мѣста, или всѣ вы погибли!" закричалъ повелительнымъ тономъ одинъ изъ разбойниковъ, повидимому атаманъ ихъ -- и путники при одномъ взглядѣ на него и его товарищей очень хорошо поняли, что дѣйствительно всякое сопротивленіе съ ихъ стороны будетъ безполезно.
Манліо вынужденъ былъ безъ движенія оставаться на козлахъ. Женщинамъ разбойники приказали, довольно не любезно, тотчасъ же выдти изъ экипажа, но красота Клеліи и Джуліи повидимому произвела и на нихъ сильное впечатлѣніе, такъ-какъ при выходѣ ихъ изъ кареты, они нѣсколько минутъ, молча и даже какъ бы съ почтительнымъ удивленіемъ, смотрѣли на нихъ.
Но это чувство въ нихъ продолжалось недолго и атаманъ первый прервалъ молчаніе:
-- Сеньоры, сказалъ онъ, обращаясь къ женщинамъ:-- если вы безъ сопротивленія и тотчасъ послѣдуете за нами, то я отвѣчаю за безопасность каждаго волоса съ головы вашей. Въ случаѣ же вашего непослушанія -- вы поплатитесь жизнью, и, для большей убѣдительности, я тотчасъ же застрѣлю на глазахъ вашихъ этого человѣка -- закончилъ онъ, указывая на Манліо.
Предлагаю самимъ читателямъ судить объ ужасѣ, какой произвели эти слова на бѣдныхъ женщинъ.
Сильвія зарыдала, также какъ и Аврелія. Клелію бросило въ жаръ и холодъ -- при угрозѣ убить ея отца. Она смертельно поблѣднѣла. Только одна Джулія съ безстрашною холодностью, составляющею отличительную черту націи, въ которой она принадлежала, оставалась повидимому мужественною и спокойною. Казалось, ея прежняя жизнь, исполненная всякихъ случайностей, пріучила ее не терять присутствія духа ни при какихъ обстоятельствахъ.
-- Не найдете ли вы возможнымъ, сказала Джулія, подходя къ атаману:-- взять все наше имущество (при этомъ она вынула и отдала ему свой набитый золотомъ кошелекъ), но только отпустите насъ самихъ, какъ не могущихъ сдѣлать вамъ никакого зла?
Но золото произвело на атамана далеко не примиряющее впечатлѣніе. Видъ его пробудилъ въ немъ только звѣрскіе инстинкты сладострастія, и на рѣчь соблазнительной иностранки онъ отвѣчалъ съ пошлою усмѣшкою:
-- Ахъ, сеньора! сеньора! Развѣ на нашу долю, на долю преслѣдуемыхъ и гонимыхъ бѣдняковъ, каждый день выпадаетъ счастіе и удача подобной встрѣчи?... Кому улыбнется фортуна, тотъ долженъ съумѣть цѣпко схватиться за представляющуюся ему добычу... иначе все потеряешь. Наслаждаться-же красотою, намъ тоже не особенно часто приходится...
И говоря это, онъ перебѣгалъ блуждающимъ взглядомъ отъ Джуліи въ Клеліи.
Джулія не упала духомъ передъ ужасомъ грозившей ей опасности, и въ то время, когда она снаружи казалась холодной и безстрастной, въ головѣ ея бѣгало тысяча мыслей и составлялись самые невѣроятные планы для освобожденія. Не то было съ Клеліей. Отъ ужаса -- при мысли объ убійствѣ отца, она перешла къ отчаянію и страху передъ опасностью, предстоявшею ея чести, а въ настоящемъ смыслѣ словъ разбойника сомнѣваться было невозможно. Съ быстротою южнаго воображенія, она въ одно мгновеніе поняла всю безвыходность своего положенія, и давъ волю своему негодованію, схватилась за свой кинжалъ, стиснула рукою крѣпко на-крѣпко его рукоятку, и съ быстротою грозы кинулась на злодѣя. Джулія, неуступавшая въ храбрости Клеліи, замѣтивъ геройскую рѣшимость своей подруги, послѣдовала ея примѣру, и атаману пришлось бы несдобровать, еслибы онъ былъ одинъ. Но три товарища его не дремали, и одинъ изъ нихъ схватилъ Джулію за талію своими желѣзными руками, такъ что Клеліи пришлось вести одной неравную борьбу съ разбойникомъ-силачемъ. Она хотя и успѣла нанести ему нѣсколько царапинъ, но онѣ, казалось, были ему рѣшительно нипочемъ.
Джулію схватившій ея разбойникъ влекъ уже къ лѣсу, товарищъ его велъ туда же обѣихъ пожилыхъ женщинъ, приставивъ къ ихъ головамъ, чуть не въ упоръ, двуствольный карабинъ; третій разбойникъ, стащивши съ козелъ Манліо, велъ и его тѣмъ же порядкомъ. Наконецъ, атаманъ, наскучивъ сопротивленіемъ Клеліи, тоже потащилъ ее за собою, направляясь къ тому же лѣсу.
Клелія мѣшала ему быстро идти и онъ отсталъ отъ своихъ товарищей.
Вдругъ, надъ головою атамана, разразился чей-то ударъ толстою палкою, ошеломившій и повалившій его. Клелія, даже не сознавая еще хорошо, что такое произошло, воспользовалась минутой и высвободилась изъ рукъ злодѣя, грохнувшагося всею своею тяжестью на дорогу.