Освободитель.
Новое лицо, появившееся такъ кстати, чтобы помѣшать грубому насилію, былъ человѣкъ мало чѣмъ выше обыкновеннаго роста, но даже бѣглый взглядъ на него внушалъ невольное уваженіе въ его спокойной силѣ. Сложенный красиво и пропорціонально, онъ отличался крѣпкими, чуть не квадратными, плечами, и каждое его движеніе, по своей ловкости, наводило на мысль, что такой человѣкъ, въ случаѣ защиты, можетъ стоить десятка другихъ.
Курчавые и черные, какъ смоль, волосы, красиво падали на его плеча. Черные и блестящіе его глаза производили впечатлѣніе яркаго солнца, неожиданно появляющагося на небѣ изъ-подъ скрывавшихъ его тучъ.
Защита нуждавшихся въ его помощи придавала ему въ эту минуту, сверхъ того, еще особенное обаяніе.
Сваливъ атамана ловкимъ ударомъ на землю, неизвѣстный тотчасъ же поторопился взять его карабинъ и разрядилъ его выстрѣломъ въ разбойника, ухватившаго Манліо, котораго и свалилъ тотчасъ же на мѣстѣ. Другимъ выстрѣломъ онъ также ловко убилъ того изъ злодѣевъ, который велъ пожилыхъ женщинъ. Привыкшій попадать въ глазъ кабану на разстояніи двухсотъ шаговъ, онъ послѣ обоихъ этихъ выстрѣловъ не удостоилъ даже взглянуть, упали ли лица, служившія ему цѣлію, а вмѣсто того устремилъ свой взоръ на Клелію. Но Клелія, вмѣсто сочувственнаго отвѣта на этотъ взглядъ, закричала ему: "не теряйте времени, одну изъ нашихъ разбойники еще тащутъ въ лѣсъ", и она указала ему рукою путь, по которому влекли Джулію.
Незнакомецъ, не теряя ни минуты, съ легкостью серны, пустился по указанному направленію, и черезъ нѣсколько минутъ вернулся назадъ съ Джуліей. Разбойникъ, тащившій ее, замѣтивъ за собою погоню, тотчасъ же разсудилъ за благо бросить ее и прибѣгнуть къ спасительному бѣгству.
Разрядивъ взятый у разбойника карабинъ, незнакомецъ передалъ его Манліо, валявшееся по дорогѣ оружіе они подобрали вмѣстѣ и положили въ карету, и привели въ порядокъ лошадей.
Все общество разсыпалось въ благодарности своему неожиданному избавителю, но виновникъ общаго благополучія принималъ эту благодарность съ необыкновенною разсѣянностью. Его мысль, казалось, была занята чѣмъ-то другимъ и бродила далеко отъ недавней кровавой сцены.
Одно изъ драгоцѣннѣйшихъ качествъ женщины, какъ это извѣстно, составляетъ ея тонкое чутье въ оцѣнкѣ всего дѣйствительно-прекраснаго и героическаго. Будьте только отважны, великодушны, цѣломудренны, презирайте смерть, и вы смѣло можете быть увѣрены, что заслужите не только одобреніе женщины, но даже и ея привязанность. Я нисколько не сомнѣваюсь въ томъ, что это тонкое чувство женщинъ служитъ главнѣйшимъ двигателемъ и рычагомъ всего развитія человѣчества.
Мужчина, для того, чтобы понравиться женщинѣ, старается быть, такъ сказать, чище, лучше, изящнѣе и любезнѣе самого себя. Ему хочется выказать, во что бы то ни стало, что и онъ способенъ на высокія мысли и дѣла. Такимъ образомъ въ отношеніи великодушія, героизма, храбрости, на женщину слѣдуетъ смотрѣть, какъ на естественную воспитательницу мужчины, и женщина же составляетъ слѣдовательно главное орудіе въ рукахъ Творца -- для совершенствованія грубой и крѣпкоголовой породы людей.
Наши женщины не могли оторвать своихъ взглядовъ отъ своего освободителя. Онѣ съ любопытствомъ оглядывали незнакомца. Ихъ поразила его необычайная стройность, онѣ съ удовольствіемъ смотрѣли на его чудесные волосы, на благородный лобъ, украшенный... круглымъ рубцемъ отъ непріятельской пули. Казалось, онѣ не могли побѣдить въ себѣ того очарованія, которое производила на нихъ вся его изящная внѣшность -- какое-то олицетвореніе спокойной силы и храбрости. А между тѣмъ -- онъ былъ кривъ на одинъ глазъ, хотя этого недостатка почти нельзя было замѣтить.
Мало того -- это былъ разбойникъ!
Да, разбойникъ, или такъ его, по крайней мѣрѣ, называли патеры.
Для нихъ, впрочемъ, онъ и дѣйствительно былъ настоящимъ разбойниковъ.
Но онъ не казался разбойникомъ ни Клеліи, ни Джуліи... Глядя на него, обѣ онѣ -- увы! забыли даже на время Аттиліо и Муціо, которые были не менѣе его красивы, но... такова слабость человѣческой природы, пересиливающая въ насъ порою самые дорогіе намъ и святые наши взгляды.
Путешественникамъ нашимъ пришлось, однакожь, еще болѣе изумиться, когда незнакомецъ, выйдя изъ своей задумчивости, вдругъ быстро подошелъ къ Сильвіи, взялъ ее за руку, поцаловалъ ее со слезами и растроганнымъ голосомъ произнесъ:
-- Какая встрѣча! Вы не узнаете меня, дорогая? Взгляните на мой лѣвый глазъ. Потеря его, припомните, не стоила мнѣ жизни только единственно благодаря вашей истинно материнской и нѣжной заботливости.
-- Ораціо! Ораціо! сынъ мой! ты ли это! произнесла рыдая Сильвія, раскрывая незнакомцу свои объятія.
-- Да я, Ораціо! тотъ самый Ораціо, котораго вы пріютили умирающимъ, сиротою, которому вы дали кусокъ хлѣба тогда, когда его у него не было... Однако, сказалъ онъ черезъ нѣсколько минутъ, все еще рыдавшей Сильвіи: -- вы выбрали очень дурное мѣсто для выраженія нашихъ чувствъ. Здѣсь очень небезопасно. Если вамъ удалось отдѣлаться отъ однихъ негодяевъ, то это еще не значитъ, что вы не встрѣтитесь съ другими... Я, напримѣръ, знаю навѣрно, что въ этой рощѣ скрывается цѣлая шайка...
Говоря это, Ораціо снова осмотрѣлъ лошадей, пригласилъ общество сѣсть въ карету и, вскочивъ на козлы, весело помчалъ карету къ морю.
Когда карета достигла прибрежья, бальзамическій морской воздухъ благотворно подѣйствовалъ на все общество, утомленное столькими неожиданностями. Особенно сильно видъ моря подѣйствовалъ на Джулію -- дочь страны, справедливо прозванной "царицею морей". Она, какъ и всѣ, выросшіе на морскомъ берегу, была его восторженной поклонницей. Если человѣкъ растетъ на берегу моря, онъ въ него влюбляется. Теряя море, онъ не умѣетъ ничѣмъ утѣшиться; возвращаясь къ нему, онъ встрѣчаетъ его, какъ любимаго человѣка...
Понятенъ, поэтому, тотъ восторгъ, который ощутили десять тысячъ грековъ Ксенофонта, послѣ своихъ утомительныхъ и печальныхъ десятилѣтнихъ странствованій въ Персіи. Единодушный крикъ ихъ, при видѣ моря, и единодушная мысль встрѣтить "Амфитриту-освободительницу" -- понятно, не нуждается ни въ какихъ объясненіяхъ.