Выписался Борька уже к концу зимы, когда по улицам бежали ручьи, и над городом все чаще и чаще синело небо... Сначала сидел дома, наверстывая, насколько позволяли силы, пропущенные уроки, а потом пошел в реальное, и стал посещать его ежедневно, уйдя с головой в занятия.
Дома все шло хорошо; отец с мачехой относились к нему великолепно, в реальном тоже стали смотреть на Борьку иначе, да и сам юноша сделался иным, тихим и задумчивым.
Иногда Борька думал о Лидии. И мучительно хотелось повидать ее, крепко пожать ей руку, поблагодарить за все...
В один из праздничных вечеров, Борька, в новом весеннем пальто, пошел на Тверскую и стал ходить по одной стороне улицы, всматриваясь в прохожих. Со стороны Тверского бульвара несся запах распустившихся почек; пахло весной на улице и лица у гуляющих были весенние, радостные...
Борька стал у подъезда, а мимо него шли парочки, с громким, непринужденным смехом; по мостовой неслись извозчики с седоками, звонко выстукивая колесами пролеток веселую дробь...
Среди гуляющих было много женщин, к числу которых принадлежала Лидия. Их можно было сразу узнать по кричащим нарядам, большим шляпам с перьями и по тому смеху, который, казалось, не шел из души, а был заучен. И Борька особенно внимательно заглядывал в их лица, и вдруг увидел Лидию, которая шла под руку с каким-то господином.
Она была одета в серый суконный сак, касторовую шляпу с султаном, и что-то рассказывала, смеясь, своему спутнику. И видел Борька, как упал взгляд ее на стоявшего у подъезда юношу, как выразился в этом взгляде сначала испуг, затем засветилась радость... Но только хотел Борька кинуться к ней, -- как сразу нахмурились брови Лидии, и губы скривились в презрительную улыбку.
И услышал циничный, брошенный в лицо, хохот проститутки:
-- В пальте-то теперь хорошо!.. Ха... ха... ха!.. Ну, и сволочи вы все!.. Ха... ха... ха!..
Она прошла, пустив еще более крепкое слово, а Борька стоял, и в глазах его отражались горечь незаслуженной обиды и печаль по разбитой мечте...
1915