На московских бульварах, лет двадцать назад, куда было оживленнее, чем теперь. Раньше молодежь была бодрее, взгляд её на жизнь не был отравлен ни политикой, ни экономическими запросами. Жилось всем вольно и хорошо, -- кому бедно, кому -- богато, но, во всяком случае, не скучно... И на московских бульварах, в особенности летом, собирались и домные, и бездомные, и уставшие от службы за день и -- от одиночества за всю жизнь... Собирались сюда и женщины, и девушки, промышлявшие ремеслом позорным, -- с накрашенными щеками, с подведенными бровями и глазами... Приходили и студенты и чиновники, молодые, безусые, с дырявыми карманами, но с большими горизонтами в душе.
Были беспечны к своей нужде, но любили горячо весь мир и прощали жизни все её несправедливости...
Ежедневно, на Тверском бульваре, под вечер, собиралась компания молодых людей, состоявшая из двух студентов-медиков, одного техника и телеграфиста. Все это была молодежь, все были люди бедные, живущие уроками и трудом. Студенты были пятикурсники. Один -- высокий и рыжий, с копной таких же волос и голосом хриплым от спиртного излишества и нетопленной, по зимам, комнаты. Звали его весьма странно: Мелевсипом, а фамилия его была Хлопов. Но товарищи и знакомые, для упрощения, прозвали его просто Мастифом, да эта кличка как раз и подходила к его громоздкой фигуре, массивной и коренастой. Силы Мастиф был непомерной, но кроток и незлобив, как барашек. Другой студент -- полная противоположность первому: худенький, щупленький, подвижной, как угорь. Был он поляк. Звали его Казимиром Студницким.
Техника звали Провушкой. Фамилии его никто не знал, была она не то Иванов, не то Петров, -- одним словом простейшая русская фамилия. Но под "Провушкой" его знал весь Тверской бульвар, как знали и о том, что учился он в училище путей сообщения. И был еще телеграфист казённого московского телеграфа -- Анатолий Серебрянский. Откуда он появился, -- даже на московском телеграфе не знали. Пришел он, в один прекрасный день, в аппаратную с какой-то бумажкой из главного управления, молча сел на отведенное ему место, и сразу же заработал, как опытный и бывалый работник. На расспросы о себе, Анатолий отвечал мало, неохотно и все больше полуответами. Но успели заметить окружающие, что пришелец недюжинных способностей и образован более, чем другие... С бульварной компанией Серебрянский познакомился случайно, и с тех пор проводил с ними все свободное время.
Были и девицы в этой компании. Юзька -- чистокровная полька, плохо говорившая по-русски, лет 25, но уверявшая, что ей не исполнилось еще и двадцати. Она любила Анатолия, чувствуя, в нем силу внутреннюю, побаивалась его немного, но уважала за то, что телеграфист не только не брал у неё денег, но, иногда, даже сам делился, хотя был беден, как церковная крыса.
У Мастифа была Нюрка -- маленькая, ловкая девчонка, пошедшая в проститутки не более года назад. Звала она своего студента "папашкой", ходила с ним всегда по бульвару под руку, причем казалась такой маленькой и жалкой, рядом с этим богатырем.
Студницкий вел знакомство с Розалией Францевной -- рижской немкой, молоденькой, глуповатой и наивной. Несмотря на свою профессию, в которой Розалия находилась не менее пяти лет, она на многие вещи искренно смотрела глазами ребенка.
И, наконец, у Провушки была Аннушка -- молоденькая швейка, пошедшая по этому пути просто по легкомыслию.
Жила вся эта компания очень дружно, встречаясь почти каждый день, по вечерам, на Тверском бульваре. Если у кого из мужчин были деньги -- шли в ближайший трактир, пили там скверное вино и водку, ели яичницу и сосиски с капустой, а затем -- девицы шли на заработок, студенты расходились по домам... И не было в этом знакомстве с девицами ни малейшего намека на сутенерство... Правда, пользовалась иногда молодежь даровыми ласками этих женщин, но было это только по бедности и молодости, и, при первой же деньге, женщинам накупали посильные подарки...
Иногда, а это бывало только в скверную погоду, когда у женщин заработка не предвиделось -- вся компания шла на квартиру к Юзьке, и сидели там до рассвета, за полдюжиной пива, распевая студенческие песни под гитару. Играл обыкновенно Анатолий -- он и на рояле играл великолепно, а остальные пели безголосо, но с настроением.
После "вечеринки" гости укладывались "по способности", кто на диване, кто на полу...
И так летело время... Чередовались дни. Катилось колесо утренних и вечерних часов. Сменялись времена года.