Управляющий казенной палатой, действительный статский советник Паршин, принял Орлицкого очень тепло, усадил в своем кабинете, интересовался прошлым своего нового подчинённого и, прощаясь, пригласил обедать:
-- Приходите запросто, к семи часам! В это время мы всегда обедаем. Вас, кажется, Петром Ивановичем величают?
-- Так точно, ваше превосходительство!
-- Ну, так вот, Петр Иванович: к семи часам сегодня мы вас ждем!
Он проводил Орлицкого до приемной и податной инспектор ушел, унося в сердце сладостную тревогу... Нарастало в душе довольство собой, сумевшим так прочно, наконец, устроиться, но в то же время Орлицкий боялся верить, что все будет и дальше так хорошо.
Петр Иванович шел долго, чему-то улыбаясь и всматриваясь в лица прохожих. Шли навстречу; он обгонял... его обгоняли... И на лицах всех Орлицкий читал не то любопытство, не то удивление.
"Провинция, -- подумал податной инспектор, -- увидели новое лицо и уже интересуются!"
И, чтобы проверить себя, он оглянулся, посмотрев вслед только что прошедшей даме. Та, действительно, остановилась и смотрела на Орлицкого с любопытством.
Кончался день. Солнце еще не зашло, но его уже не было в небе и на улицу наползали последние зимние сумерки... Они накладывали серые теми на дома и на прохожих, и на самое небо, и, казалось, кто-то развертывает над улицей большое, серое полотно... Тускло замигал дальний фонарь; замигали ближайшие. И, минут через пять, большая улица наполнилась светящимися точками...
Загорелись огни и в магазинах, и Орлицкий уже шел по коридору белых и желтых огней, заглядывая в окна, за которыми были разложены разные товары. У окна, на котором, в красивом порядке, лежали колбасы, окороки ветчины и коробки с консервами, податной инспектор остановился. В этом магазине было много народу, преимущественно мужчин, и все они толпились около прилавка, с кем-то оживленно разговаривая.
Орлицкому вспомнилась "Лиза-колбасница", о которой говорила Настасья Федоровна. Неужели она? И, действительно: в глубине магазина он увидел молодую блондинку, переходившую от одного покупателя к другому. Лица её разглядеть было нельзя -- девушка все время стояла к окну боком -- но уже по фигуре Орлицкий видел, что Настасья Федоровна права.
И, совершенно бессознательно, движимый любопытством, податной инспектор вошел в магазин.
Высокий, плотный пехотный полковник, с коротко остриженным седым затылком и торчащими жесткими усами, смеялся густым басом, перегнувшись корпусом за никелированный барьер прилавка. Против стояла красивая блондинка лет двадцати, с черными бровями и карими глазами. И этот контраст волос и глаз импонировал фигуре девушки, одетой в черное шерстяное платье с белым фартуком.
Рядом с полковником, и сзади него, стояло восемь мужчин разных профессий. Были тут и чиновники, и штатские, и даже великовозрастный гимназист. Они тоже старались вмешаться в разговор девушки с полковником, перебивая друг друга, и было видно, что люди эти бывают здесь ежедневно, давно все знакомы, и ничего не имеют против общего разговора с продавщицей. И только гимназист стоял несколько поодаль и, видимо, ревновал, бросая свирепые взгляды и на девушку, и на её собеседников.
-- Ого!.. вот это ловко!.. -- донесся до Орлицкого сочный хохот полковника. -- А мы-то как же?!.
-- А уж там как знаете! -- кокетливо ответила продавщица.
-- Да мы же умрем! -- пробасил полковник. -- Ей Богу, Елизавета Афанасьевна: я первый застрелюсь из... пулемета!.. Ого... го!
-- А я брошусь с колокольни... вниз головой! -- вмешался почтовый чиновник в пенсне, -- и мой хладный труп будет долго лежать на улице!
-- Подберут! -- махнула рукой девушка и, увидев Орлицкого, направилась к нему. Лицо её сразу сделалось серьезным, а в больших карих глазах податной инспектор прочел удивление ребенка перед незнакомой вещью.
Орлицкий, собственно, не знал, зачем он сюда пришел... Ничего ему покупать не нужно было -- сыр и ветчина остались у него еще с дороги -- но что-нибудь купить было надо, и податной инспектор стал смущенно бродить глазами по прилавку.
-- Есть у вас... московская колбаса? -- спросил он, наконец, и с досадой подумал: "Боже... как глупо!"
-- Есть! -- ответила девушка, стараясь скрыть улыбку.
Ее заинтересовал новый покупатель, с красивыми грустными глазами и болезненным лицом.
-- Вам сколько: фунт?
-- Почем?
-- Пятьдесят копеек!
-- Дайте... два фунта! -- неожиданно выпалил Орлицкий, а в мозгу настойчиво сверлило: "Вот глупо! Почему два фунта, когда я совсем не ем колбасы?!"
Продавщица положила колбасу на доску, взяла в руку длинный узкий нож...
-- Нарезать?.. или куском?
-- Нарежьте!
Нож заходил в привычной руке и стал отделять от куска тонкие ломтики. Орлицкий следил за длинными, с большими розовыми ногтями, пальцами девушки... И вдруг встретился с нею глазами, увидел блеснувшее в них лукавство и улыбнулся бессознательно, чувствуя в теле странную истому...
Громкий говор в магазине замолк, и присутствующие начали тихо между собой разговаривать. Орлицкий, стоявший к ним спиной, чувствовал, что его внимательно разглядывают.
-- Вы не здешний? -- вдруг спросила девушка, понизив голос, наклонясь над свертком.
Орлицкий улыбнулся.
-- Теперь здешний! Я назначен к вам податным инспектором!
-- А-а! -- протянула она, подняв голову. -- Очень приятно! А я вижу: лицо незнакомое.
Перед Орлицким выросла плотная фигура полковника.
-- Позвольте представиться: местный воинский начальник Осипов!
-- Очень приятно!
-- Давно изволили прибыть?
-- Сегодня утром!
-- А из каких стран?
-- Из Петрограда!
Подошли еще четверо, бывших в магазине, и со всеми пришлось познакомиться. Один оказался учителем гимназии, другой нотариусом, третий -- помощником начальника почтовой конторы, четвертый -- коммерсантом...
Разговор сделался общим.
-- Нашего полку, значит, прибыло! -- воскликнул полковник, обращаясь к Орлицкому. -- Пардон: ваше имя... отчество?
-- Петр Иванович!
-- Вот и Петр Иванович тоже будет побежден! Ведь, все мы влюблены в Елизавету Афанасьевну!.. Безнадежно влюблены! -- вздохнул он притворно.
Девушка нахмурилась.
-- Перестаньте говорить глупости, полковник! Петр Иванович может принять это за правду!
Орлицким овладела смелость. Было приятно сознавать, что он, как свежее лицо, обращает на себя внимание.
-- А почему бы и не поверить?! -- дерзко бросил он девушке. -- В вас влюбиться совсем не трудно!
Густая краска покрыла щеки девушки. Ей сделалось досадно...
"И этот такой же, как все!" -- подумала она с тоской.
Орлицкий спохватился. Понял, что вышло все это банально. И прибавил серьезно, опустив немного голову:
-- Конечно, я шучу... Ну-с: готово?
Елизавета Афанасьевна протянула сверток с колбасой. Орлицкий рассчитался и, простившись с новыми знакомыми, вышел на улицу.
Было досадно на себя, на свою чисто мальчишескую, выходку. Зачем он зашел в этот магазин? Неужели он такой же пошляк, как и все!
Придя в гостиницу, Орлицкий снял вицмундир, переоделся в сюртук и поехал на обед к Паршину.