Прошел еще месяц. Весна была уже полная; деревья в цвету. Уже обыватели ходили в весенних платьях. Петр Иванович сидел на кресле и смотрел на тихую улицу, по которой изредка кто-нибудь проходил. И часто думы податного инспектора были заполнены Лизой... Он виделся с нею очень часто, чуть ли не ежедневно и, с каждым днем, все больше привязывался к девушке.
Любил ли он ее? Вряд ли... Правда, он никогда не испытывал этого чувства, но знал, и по литературе, и по наблюдению, что любовь есть что-то волнующее, перерождающее... А в его чувстве к Лизе была только тихая грусть, звучавшая где-то в затаенном уголке души податного инспектора, как жалобные аккорды арфы... Ему хотелось сделать Лизе что-нибудь исключительно ей приятное... совершить ради неё какой-нибудь геройский подвиг, да так, чтобы она не только о нем не узнала, но даже бы не догадывалась... Он хотел издали, притаившись где-нибудь за углом, смотреть на её счастье, видеть улыбку на её лице, глаза, обращенные к небу с благодарностью... Это была любовь бесплотного ангела-хранителя, скорбящего с охраняемым в дни скорби и радующегося ангельской радостью, когда охраняемый счастлив...
Петр Иванович никогда не говорил с Лизой ни о своем чувстве, ни о чем вообще, что соприкасалось с любовью. Но чувствовал он, что смотрит на него Лиза не так, как на остальных мужчин, что дрожат в её голосе нотки искренности, когда она говорит с ним, чего не было заметно в разговоре девушки с другими. И только вот этим довольствовался Орлицкий, и ради только этого виделся с Лизой все чаще и чаще...
Он понимал, что, скажи он девушке о любви своей, может быть, та и ответила бы ему взаимностью, и даже наверное ответила бы, потому что Петр Иванович не стар, не дурен собой и занимает солидное место. Может быть, она вышла бы даже за него замуж, но вот этого-то и не хотелось податному инспектору... Это было бы, по его мнению, прозаично, это опошлило бы мечты Петра Ивановича...
Однажды, в хороший весенний вечер, Орлицкий зашел в колбасный магазин. Покупателей совсем почти не было -- был какой-то мальчишка, пришедший за обрезками колбасы -- и Петр Иванович проболтал с Лизой около часу с глазу на глаз.
Между прочим, он выразил удивление, что, очевидно, полковник редко теперь сюда заходит.
-- Это все из-за вас! -- улыбнулась Лиза.
-- Из-за меня?
-- Ну, конечно! Видите ли, пока вы не появлялись на их горизонте, они все довольствовались тем, что я с ними говорю, не отдавая никому предпочтения... А как увидели, что к вам я отношусь иначе, -- возревновали и ушли... Я говорю не про одного полковника, а про всех их...
Лиза улыбалась, но Петр Иванович почувствовал в голосе её обиду. И ему стало досадно, что он, косвенно, так сказать, но разогнал её поклонников.
-- Я могу не заходить... -- тихо сказал податной инспектор, не глядя на девушку.
-- Что вы... что вы! -- испуганно заговорила она. -- Да разве я вас упрекаю? Я просто говорю то, что есть в действительности! А, да ну их всех! -- махнула она с досадой рукой. -- И хорошо сделали, что ушли!
Помолчала немного, о чем-то думая, а затем быстро спросила:
-- Вы сегодня вечером... что делаете?
-- Я?.. Как вам сказать... Да то же, что и всегда! Вот приду сейчас домой, поужинаю... напьюсь чайку... почитаю кое-что и баиньки!.. А вы почему спрашиваете?
Лиза замялась.
-- Нет, я так...
-- Вы что-то скрываете...
-- Да, право же, ничего! Ну, просто я хотела предложить погулять часок по воздуху! Сегодня такой чудный вечер! Сейчас закрываем магазин и обидно идти домой.
Петр Иванович согласился. Почему, действительно, не пройтись с ней куда-нибудь?.. Увидят?.. Да начихать ему на всех!
-- А куда мы с вами пойдем? -- ласково спросил он Лизу.
-- Да куда хотите! Можно пойти в Потемкинский сад... Вы там не бывали? О, туда непременно нужно сходить! Правда, сейчас уже почти темно. Всего сада вы не увидите... Но зато посидим на берегу Днепра... Один вид чего стоит!
Лиза подсчитала кассу, передала ключи подручному и, не ожидая закрытия магазина, вышла с Петром Ивановичем на улицу. Шли долго, молча, ускоренным шагом, стараясь не смотреть на прохожих. Попадались знакомые Лизы, громко с ней здоровались, а затем оборачивались и смотрели с усмешкой вслед.
В конце большой улицы Лиза первая нарушила молчание:
-- Завтра весь город будет знать, что я с вами гуляла!
-- Ну, и пусть знает! -- просто заметил Петр Иванович.
-- Вы не боитесь?
Он повернулся к ней.
-- Чего?
-- Ну, все-таки... Скажут: околдовала уже и его! Ведь, меня тут все сиреной называют! Вам не приходилось про это слышать?
-- Приходилось! Да какое нам дело, Елизавета Афанасьевна, что про нас с вами говорить будут?! Мы -- не маленькие дети!
Орлицкий говорил серьёзно, с оттенком-достоинства. И это передалось Лизе. Она стала говорить о том, что и она никогда не обращала внимания на то, что про нее говорят.
-- Важно самой себя уважать, не правда ли?.. Важно не делать того, за что приходится после краснеть!
-- Ну, конечно!
Пришли в сад и долго гуляли по дорожкам, среди чащи кустов. Лиза расспрашивала о Петрограде, интересовалась жизнью большого города, спрашивала про театры, собрания. Небо было темное, но свободное от туч, покрытое звездами. На другом берегу, отлогом и песчаном, пряталось в деревьях рыбацкое селение и волчьими глазами горели в мазанках тусклые огни... Вдали что-то чернело узкой черной полосой, и был это, очевидно, лес, убегавший к горизонту... Тихо плескались волны Днепра о прибрежные камни и шуршала в камышах запоздавшая льдина... Но весь лед прошел еще на прошлой неделе и оставил только реке запах сырости, да смутный туман, поднявшийся над водой.
Не было холодно, но Петр Иванович поднял воротник пальто и плотно сжал под скамейкой ноги.
Это заметила Лиза и участливо спросила:
-- Неужели вам холодно?
-- Не особенно... Но я вообще слаб здоровьем!.. Теперь весна, самое опасное для меня время!
-- Может быть, уйдем?
-- С полчасика еще можно посидеть... А там уже и опасно!
Стал осторожно расспрашивать Лизу о родителях, где училась, как провела детство. Но девушка отвечала с неохотой, и Петр Иванович замолчал. Узнал только, что в данный момент Лиза сирота, что есть где-то у неё многосемейный дядя, которого она не видела уже лет восемь. Училась она в Костромской гимназии, но не окончила и вышла из пятого класса. Сюда же попала лет восемь назад, приехав бонной в семью инженера, прослужила у него три года и вот уже пять лет служит в колбасном магазине. И с удовольствием ушла бы оттуда, если бы подвернулось что получше.
Чувствовал Петр Иванович, что Лиза не совсем с ним откровенна, многое скрывает, не договаривает, но решил, что все это от застенчивости, от недоверия к людям, и не стал больше расспрашивать. А вот о себе рассказал многое, особенно из периода университетской жизни; как голодал, боролся за существование. Но не осталось у него горечи и злобы на людей, а, наоборот, -- любит он всех, верит, хочет, чтобы верили и ему... Любить природу, и особенно нашу, русскую, такую печальную, как и сама русская жизнь... И травку, что растет у него в саду, и кустик сирени, и свою грядку с капустой... И во всем видит жизнь, стремление к солнцу, к выси небесной...
Лиза слушала его внимательно, изредка спрашивая, чего не понимала. И сидели так они больше часа, он -- возгоревшийся, говоривший так искренно и красиво, и она -- опустившая голову, молчаливая... Поднялась, наконец, со вздохом. Сказала:
-- Пойдемте! А то, действительно, становится сыро...
Опять пошли по извилистым дорожкам, направляясь к выходу... По дороге она расспрашивала Орлицкого о том, как он устроился:
-- Я слышала, что у вас очень миленькая квартирка! Уютная, говорят, такая...
-- От кого же вы слышали?
-- Доктор Штейн говорил... Он, кажется, ваш приятель?
-- Да! Мы с ним давнишние друзья!
И опять вспомнился невольно Петру Ивановичу ресторан, извозчик и Лиза, юркнувшая со Штейном в подъезд... Опять на язык просился мучительный вопрос... Насилу сдержался, чтобы не спросить...
-- А хотела бы я посмотреть, как вы живете! -- сказала вдруг Лиза.
-- Так приходите как-нибудь, и увидите!
-- Правда?.. Можно?.. Вы не шутите?
-- Вы меня обижаете...
-- Нет, нет, Петр Иванович, я не к тому... А видите ли... -- она замялась. -- Может быть, вы и сказали от души, а потом раскайтесь... К чему, мол, все это? Пойдут сплетни... пересуды!..
Орлицкому стало смешно. Какая наивная! Уж кому бояться сплетен, так это ей -- девушке, а отнюдь не ему -- холостому человеку!
-- Так я приду непременно... в это воскресенье! В котором часу?
-- Приходите к обеду, к трем!
Расстались друзьями, крепко пожав друг другу руки.