Настало опять воскресенье. После обеда Петр Иванович сидел в кабинете, читая книгу.
Вошла кухарка с письмом.
-- Мальчишка принес, ответа дожидается!
Орлицкий быстро разорвал конверт. Письмо было от Лизы писавшей, что ей необходимо видеть Петра Ивановича по очень важному делу. Просила, если он может, приехать к пяти часам в Потемкинский сад, или же, в крайнем случае, принять ее, в эти же часы, у себя. Уверяла, что более десяти минут не пробудет...
Сначала Петр Иванович хотел оставить письмо без ответа. Что ей нужно от него? И что теперь между ними может быть общего?
Но нахлынуло что-то, внутри таившееся... встал милый образ... вспомнилась улыбка...
Взял почтовый лист с целью написать что-нибудь уклончивое, но рука бессознательно вывела: "приезжайте!". И, когда увидел, что написал, решил, что так, значить, и должно быть...
Запечатал конверт. Отдал кухарке.
Стало опять тихо в квартире, но бушевало все в груди податного инспектора. Не мог Петр Иванович больше сидеть на одном месте, вскочил и нервными шагами заходил по кабинету. Ходил, а сам прислушивался: не гремят ли дрожки... не слышно ли шагов по тротуару...
Стал думать: что может она говорить, и что должен он ответить... Решил быть вежливым, но холодным.
В передней задребезжал звонок... Всколыхнулось сердце Петра Ивановича, хотел броситься навстречу. Но удержался, взял себя в руки и стал ждать.
Слышал знакомые, мелкие шаги, приближающиеся к двери.
Услышал стук:
-- Можно?
-- Пожалуйста!
В дверях показалась Лиза. Она была в скромном сером платье, такой же шляпке без цветов... Лицо было спокойное, полное решимости... Прошла в глубину кабинета и села.
-- Я вас не задержу? Мне очень нужно с вами поговорить! Я буду коротка и откровенна! После того воскресенья, вы перестали со мной встречаться и вы, конечно, по своему, были правы... Но для меня этот разрыв был очень тяжел!
Орлицкий пожал плечами.
-- Да, да... тяжел! -- продолжала Лиза, воодушевляясь и немного нервничая. -- И не потому, что я любила бы вас... нет... нет... я вас не люблю так, как бы вам, может, и хотелось... Я вас люблю хорошей, чистой любовью, как брата... как друга! А "той" любовью я люблю другого человека... вам неизвестного, да и никому неизвестного!
Голос её дрогнул. Она вынула платок и смахнула слезы.
-- Вы совершенно не похожи на тех, с которыми я все время встречаюсь! Вы хороший... чуткий человек, и вот почему мне больно, что вы... именно вы... плохо обо мне думаете! А что вы думаете плохо, я теперь не сомневаюсь!
Орлицкий смутился. Солгать он был не в силах.
Я долго разбиралась: почему вы не хотите со мной встречаться? Ведь, Штейн вам ничего не мог рассказать -- он никогда ничего не рассказывает! И только сегодня утром... я встретила на проспекте бурбона-полковника. Он увязался за мной и похвастался, что все вам на днях рассказал!
Петр Иванович кивнул головой. Она стала теребить платок.
-- Вот видите... значит, это правда! Тем более я должна была с вами увидеться! Я не могу, чтобы вы плохо обо мне думали! Я не хочу этого... не хочу!
И вдруг стала плакать, тихо, вздрагивая плечами... Петр Иванович вскочил и бросился к ней. Стал успокаивать. Но она не слушала и твердила сквозь слезы:
-- Нет, нет... я гадкая, но не настолько... чтобы вы... именно вы... меня презирали!.. Пусть другие меня презирают... Но вы... Вы единственный который отнесся ко мне не только, как к женщине... вы заглянули мне в душу! И вам я должна сказать все... все!
-- Дорогая Елизавета Афанасьевна... да вы успокойтесь!
-- Я уже успокоилась! Так слушайте! Я не знаю, что говорил вам полковник, но он, по-видимому, говорил правду... Да... я такая... я езжу с ними по ресторанам... гостиницам... я торгую собой! Если хотите я... проститутка... но... не ради похоти или распущенности, а ради денег, которые мне нужны сейчас... страшно нужны! Погодите... погодите, не смотрите на меня с таким ужасом! Да... деньги, и только деньги! В них все мое спасение... мое счастье... мой покой... его жизнь! У меня есть жених... Он теперь там... у себя на родине... Мы любим друг друга еще с детства... И я собираю эти деньги, чтобы спасти его от позора и тюрьмы. Он служит кассиром в банке и совершил растрату. Он не виноват: его обманул товарищ по гимназии, взявший у него под расписку три тысячи рублей и уверивший в том, что он богат и возвратит их через месяц, как только утвердится в правах наследства, но он нагло лгал: он оказался страстным игроком, без всяких средств и рассчитывал только на выигрыш. Вот его расписка, по которой он не уплатил деньги и скрылся.
Вынула из ридикюля сложенную бумажку и подала Петру Ивановичу. Расписка была нотариальная.
-- Вот уже около года мой жених тщательно скрывает растрату, но наступит время отчета и его неминуемо постигнет кара. Живя в этом городе, я обманываю и его. Я пишу ему, что нахожусь у близких мне родных, которые обещали для его спасения продать свой дом, но еще нет покупателя. Почти тысяча рублей у меня скоплена, осталось теперь немного... Вот почему я торгую собой! -- неожиданно гордо подняла она голову. -- Пусть это -- моя голгофа, но я иду по ней безропотно, спасая от позора человека.
Наступила жуткая тишина. Лиза уже снова опустила голову и сидела понурясь, перебирая пальцами бахрому платка... И очнулась, почувствовав, как взяли её руку и молча, почтительно поцеловали.
Перед ней стоял Петр Иванович.