Тем временем, не подозревая о внезапном увлечении своего мужа старинными порубежными принципами и традициями, оживленными в нем неожиданным посещением Стаси, м-с Мак-Кинстри медленно возвращалась от пастора, после пространной и мрачной исповеди о всех своих невзгодах и чувствах.
В то время, когда она проходила по роще, расстилавшейся между школьным домом и мызой, она увидела перед собой хорошо знакомую фигуру Сета Девиса, и, с обычной преданностью интересам мужа, хотела пройти мимо, не сказав с ним ни слова, не смотря на то, что жалела о расстроившемся сватовстве дочери. Но Сет, по видимому, сторожил ее и не хотел пропустить молча.
Увидя, что он собирается остановить ее, она с угрозой вытянула руку вперед. Не смотря на ее смешной костюм и неуклюжую фигуру, поза ее была полна достоинства.
— Слова, которые не забываются, были обменены между тобой, Сет Девис, и моим мужем, — сказала она поспешно, — а потому сойди с моей дороги и пропусти меня.
— Но ведь мы с вами не ссорились, тетушка Речель, — сказал он жалобно, употребляя фамильярный титул, каким величали ее все домочадцы. — Я вам зла не желаю и сейчас докажу это: я кое-что сообщу вам. И сделаю я это совсем бескорыстно, так как во всей Калифорнии не найдется такого золота, что годилось бы на обручальное кольцо, которым бы меня можно было связать с Кресси. Я хочу только предупредить вас, что вас обманывают, водят за нос. Пока вы тут хороводились с Джо Мастерсом, хитрый лицемер и подлипало, учитель-янки, увлекает вашу дочь на погибель.
— Брось это дело, Сет Девис, — сказала м-с Мак-Кинстри сурово. — Или будь настолько отважен, что скажи это мужчине. Это Гираму следует знать.
— А что, если он знает и потворствует этому? Что, если он готов на все, чтобы угодить этим проклятым янки? — сказал Сет с ехидством.
Дрожь горького сомнения потрясла м-с Мак-Кинстри. Тем не менее она мрачно проговорила:
— Это ложь. Где доказательства?
— Доказательства? — повторил Сет. — Кто вертится около школы, чтобы вести интимные беседы с учителем, и кто сводит его с Кресси при всем честном народе? — ваш муж. Кто каждый вечер гуляет с этим лукавым псом, учителем? — ваша дочь. Кто прячется по сараям? — ваша дочь и учитель. Доказательства? Да спросите, кого хотите. Спросите детей. Вот идет Джонни… Эй! Джонни! Поди сюда!
Он внезапно повернулся к смородинному кусту, росшему возле тропинки, из-за которого только что показалась кудрявая головка Джонни Фильджи. Возвращавшийся домой ребенок с трудом пролез сам сквозь куст и протащил свою аспидную доску, книги и маленькую корзинку, где лежала обыкновенно его провизия и которая теперь была полна ягод, таких же незрелых, как и он сам и подошел к ним.
— Вот тебе на пряники, Джонни! — сказал Сет, подавая мелкую монету Джонни и стараясь скорчить в улыбку свое искаженное злостью лицо.
Маленькая, запачканная ягодами ручка Джонни Фильджи быстро зажала в кулак монету.
— Ну смотри же теперь: не лги. Где Кресси?
— Целуется с своим beau.
— Добрый мальчик. А кто ее beau?
Джонни колебался. Он видел однажды Кресси вместе с учителем и слышал, как другие дети шептались о том, что они влюблены друг в друга. Но поглядев на Сета и на м-с Мак-Кинстри, он подумал, что для взрослых людей требуется что-нибудь более интересное, нежели такой простой и глупый факт. Будучи мальчиком честным и с богатым воображением, он решил заслужить полученные деньги.
— Говори, Джонни, не бойся.
Джонни не «боялся», но соображал. Нашел! Он припомнил, что только что видел феникса, блестящего и обаятельного Стаси, возвращавшегося из пограничного леса. Что могло быть поэтичнее и удивительнее, как связать его имя с Кресси. Он поспешно отвечал:
— Мистер Стаси. Он подарил ей часы и кольцо из настоящего золота. Они обвенчаются в Сакраменто.
— Лжешь, поросенок, — сказал Сет, грубо хватая мальчика; но м-с Мак-Кинстри вступилась за него.
— Оставь мальчишку в покое, — проговорила она с сверкающими глазами. — Мне надо с тобой поговорить.
Сет выпустил Джонни.
— Это все штуки, — сказал он. — Его подучил Форд.
Но Джонни, забравшись в безопасное убежище, позади смородинного куста, решил огорошить их новыми фактами.
— А я знаю еще кое-что! — закричал он.
— Говори, чортово отродье, — заревел Сет.
— Я знаю шерифа Бригса; он поехал на межу с целой толпой людей и коней, — прокричал Джонни. — Гаррисон послал своего папу прогнать старого Мак-Кинстри. Ура!
М-с Мак-Кинстри повернула свое смуглое лицо к Сету.
— Что такое он говорит?
— Просто ребячий вздор, — отвечал он. — А если и правду, то поделом Гираму Мак-Кинстри.
Она оттолкнула его, говоря:
— Прочь с моей дороги, Сет Девис, и если это твои штуки, то ты поплатишься за них.
Она прошла мимо, направляясь туда, где стоял Джонни, но, при приближении этой высокой женщины с сердитыми глазами, мальчик убежал. Она колебалась с минуту, затем махнув с угрозой рукой в сторону Сета, поспешно направилась к меже.
Она верила не столько рассказал мальчика, сколько скрытой угрозе в манерах Сета Девиса. Она, пройдя до опушки леса и несколько сот ярдов далее, очутилась на краю южного ската, который спускался как раз на обширный луг, составлявший спорный участок земли. Все кругом было тихо и спокойно. Посреди луга и возле ручейка, протекавшего по нему, стоял сарай Мак-Кинстри, одинокая постройка, куда убиралось сено с луга. М-с Мак-Кинстри тревожно озиралась.
Кругом не было видно ни признака жизни или движения вся окрестность казалась уединенна, пустынна и безлюдна. Но, оглядев по ту сторону ручья, она заметила вдали легкую, правильную зыбь в высокой густой траве и поверх ее несколько штук войлочных шляп. Сомнения не было. Отряд людей приближался к меже.
Быстрый стук копыт за ее спиной заставил ее сердце встрепенуться от радости. Она едва успела отскочить в сторону, как мимо нее с холма пронесся ее муж с своими последователями. Но его дикий вопль: «Гаррисоны продали нас!» — не сказал ей ничего нового. Она побежала к сараю; он должен быть пунктом опоры, оплотом в случае поражения. В нем под сеном спрятано было оружие на случай. Она сбросила с плеч шаль, стеснявшую ее движения, шляпка из сурового полотна свалилась у нее с головы, и седые волосы развевались по плечам, точно грива; лицо и руки были исцарапаны терновником и запылены. Она неслась точно дикий зверь, которого травят охотники и не то сбежала, не то скатилась с холма и подбежала к сараю, запыхавшись и не слыша под собою ног.
Но какой контраст ждал ее тут! Ей почти не верилось, что ее муж только что проскакал мимо с воинственным кличем. Пограничный луг замыкался мягкой линией грациозных ив, в которых скрылись фигуры всадников, точно на веки. Ничто не нарушало мирной красоты расстилавшейся перед нею картины. На одну секунду мир и спокойствие окружающего отразились и на ней, но затем она вспомнила, что нельзя терять ни минуты, если она хочет приготовить сарай для обороны. Она подбежала к двери сарая и приотворила ее. Легкий женский крик пополам со смехом донесся из сарая, вместе с шелестом платья, и в тот самый момент, как она распахнула дверь сарая, легкая фигура выпрыгнула в окно. В полутемном сарае она увидела школьного учителя, Джона Форда. Он был один.
Ощущение стыда и смущения, окрасив румянцем щеки Форда, сменилось испугом, когда он увидел окровавленное лицо и растрепанные волосы м-с Мак-Кинстри. Она заметила это. В ее глазах это было лишним доказательством его вины. Не говоря ни слова, она заперла за собой тяжелую дверь и без посторонней помощи укрепила ее громадным болтом. После того повернулась к нему, обтирая пыль с лица и рук.
— С вами была здесь Кресси? — спросила она.
Он колебался, все еще с удивлением глядя на нее.
— Не лгите.
Он встрепенулся.
— Я и не собирался лгать, — с негодованием ответил он… — Она была…
— Я не спрашиваю, как далеко вы зашли, — продолжала она, указывая на соломенную шляпку Кресси, несколько книг и букет из диких цветов, валявшийся на сене, — и знать этого не хочу. Через пять минут или отец ее будет здесь или же псы, Гаррисоны, которые продали нас, явятся с целым полчищем отбирать землю. Если это, — она указала с презрением на книги и цветы, — значит, что вы присоединяетесь к нам и готовы разделить с нами долю горькую или сладкую, то приподнимите это сено и выньте из-под него ружье, чтобы защищать нас. Если у вас что другое на уме, то спрячьтесь в это сено сами и ждите, пока придет Гирам и выберет минуту заняться вами.
— А если я не хочу ни того ни другого? — надменно спросил он.
Она поглядела на него с невыразимым презрением.
— Вон окно; вылезайте в него, пока есть время, и я еще не заперла его. Если увидите Гирама, то скажите ему, что оставили старуху защищать сарай, где вы прятались с его дочерью.
Прежде нежели он успел ответить, донесся отдаленный выстрел, вслед за которым тотчас же последовал другой. С жестом досады он пошел к окну, оглянулся и поглядел на старуху, запер окно и вернулся назад.
— Где ружье? — спросил он почти грубо.
— Я так и думала, что вы не убежите, — отвечала она, разгребая сено, под которым открылся длинный ящик, покрытый просмоленной парусиной. В ящике оказался порох, пули и два ружья. Он взял одно.
— Полагаю, что могу узнать за что я буду драться? — сухо спросил он.
— Вы можете ответить: «за Кресси», если они, — указывая в сторону, откуда раздались выстрелы, — спросят вас, — отвечала она так же сдержанно. — А теперь станьте вон там и ждите, что будет дальше.
Он быстро забрался на указанное место, довольный, что избавляется от общества женщины, которую в эту минуту почти ненавидел. В своей безрассудной страсти к Кресси, он постоянно избегал мысли об ее родственниках; мать напомнила ему о них, и так живо, что сама страсть к Кресси почти прошла в нем; в эту минуту он был занят только дурацким, досадным и безусловно безнадежным положением, в какое попал. Горечь этой мысли и соображения о личной опасности до того поглощали его, что он надеялся на шальную пулю в этой путанице, которая бы выручила его и освободила от ответственности. Запертый в сарае с остервенелой старой бабой для беззаконной обороны сомнительных прав, с сознанием, что такая же сомнительная страсть вовлекла его в это и что ей это известно… да! Из такого положения могла его выручить только смерть! Если бы нужна была еще лишняя боль к его терзаниям, то только горькое убеждение, что Кресси не оценит его жертвы, и что, может быть, в эту самую минуту она хладнокровно радуется тому, что сама так дешево отделалась.
Вдруг он услышал выстрел и лошадиный топот. В щели сарая Форд мог видеть всю долину, расстилавшуюся перед сараем, и линию из. В то время как он глядел в щель, пять человек поспешно выскочили с левой стороны и побежали к сараю. Мак-Кинстри с своими сторонниками одновременно появились справа и поскакали им наперерез. Но всадники не успели проскакать расстояния, отделявшего их от сарая, и подоспели уже тогда, когда Гаррисоновская партия остановилась перед запертой и забаррикадированной дверью сарая.
Смущение их было встречено насмешливым хохотом партии Мак-Кинстри, хотя и она также была удивлена. Но в этот краткий момент Форд узнал в предводителе Гаррисонов хорошо знакомое лицо шерифа Туоломни. Только этого недоставало, чтобы довести до зенита несчастную звезду, преследовавшую его. Он пошел не только в беззаконные противники беззаконных же сил, но сопротивлялся самому закону. Он понял, в чем дело. Какая-нибудь дурацкая выдумка дяди Бена ускорила атаку!
Воюющие стороны уже держали наготове оружие, хотя сарай разделял обе партии. Но ловким фланговым обходом партия Мак-Кинстри обошла партию Гаррисонов и заняла позицию во фронте, прикрываясь высоким кустарником. Грозный залп заставил отряд Гаррисона, собиравшийся ломать дверь сарая, отступить за сарай. Наступила минутная пауза, и затем последовали переговоры…
— Ну! Чего же вы не ломаете дверь, негодяи? Она вас не съест!
— Он боится, что болт выстрелит.
Хохот партии Мак-Кинстри.
— Вылезай из высокой травы и покажи свое мурло, идиот эдакий!
— Он не может; растерял свой порох, собирает его по земле.
Оглушительный хохот партии Гаррисонов.
Каждый человек ждал этого первого выстрела, который должен был ускорить битву. Даже при всем их беззаконии природный инстинкт дуэли сдерживал их. Представитель закона признавал как самый принцип, так и его практическое значение при столкновениях, но ему не хотелось жертвовать кем либо из своих людей для атаки, которая вызовет немедленно ружейную пальбу со стороны Мак-Кинстри. Как храбрый человек, он взял бы риск на себя, но, как человек осторожный, он размышлял, что его наскоро собранные люди были все партизаны, и если он падет, то столкновение разрешится партизанской схваткой, при чем не останется ни одного беспристрастного свидетеля, чтобы оправдать его поведение в глазах общественного мнения. Учитель тоже знал это, а потому сдержал первое движение, побуждавшее его явиться посредником; его единственной поддержкой теперь была сдержанность Мак-Кинстри и снисходительность шерифа. В следующий момент то и другое, казалось, ему изменило.
— Ну, чего же вы прохлаждаетесь? — подсмеивался Дик Мак-Кинстри; — кто по-вашему спрятался в сарай?
— Я вам скажу, коли хотите знать, — закричал яростный голос со стороны холма. — Кресси Мак-Кинстри и учитель.
Обе партии живо повернулись к третьему лицу, подошедшему к ним незаметно. Но тут из сарая послышался голос м-с Мак-Кинстри.
— Лжешь, Сет Девис!
Судьба, очевидно, была против шерифа. Кратковременное преимущество, доставленное ему неожиданным появлением Сета Девиса в роли нейтрального свидетеля, было безусловно испорчено непредвиденным открытием присутствия в сарае м-с Мак-Кинстри! Женщина замешана в битве, да к тому еще и старая! Белую женщину приходилось силой выдворять с места. Во всем неписанном кодексе юго-западного рыцарства не существовало такого прецедента.
— Ребята! — сказал он своим последователям с отвращением, — назад и оставьте в покое чортов сарай. Но вам, Гирам Мак-Кинстри, я даю пять минут времени, чтобы высвободиться из-под кабалы вашей жены!
Кровь его разгорелась, и он сердился на свою минутную слабость, тем более, что считал себя жертвой обмана.
Снова роковой сигнал, казалось, был неизбежен, и снова он был отсрочен. Гирам Мак-Кинстри, звеня шпорами и с ружьем в руке, выступил из-за сарая и предстал прямо перед лицом своих противников.
— Что будет через пять минут, то мы увидим, — начал он своим ленивым и сонливым голосом. — Но теперь как раз Сет Девис перекорялся с моей женой. И прежде чем начнется что другое, он должен взять свои слова назад. Жена говорит, что он лжет, и я говорю, что он лжет и вот теперь готов постоять за это.
Право личного оскорбления, идущего впереди общего дела — слишком укоренившийся пограничный принцип, чтобы им пренебрегать. Обе партии отступили, и глаза всех обратились на то место, где стоял Сет Девис. Но он исчез.
Куда?
Когда м-с Мак-Кинстри прокричала свое опровержение из сарая, он воспользовался всеобщим удивлением, чтобы, проскользнув в дверь, вскочить на груду сена, где помещался учитель. Глаза их встретились и яростно сверкнули, но прежде нежели Сет Девис успел крикнуть, учитель выронил свое ружье, схватил его за горло и всунул пригоршню сена в его рот. Яростная, но безмолвная борьба последовала затем; сено, на котором они боролись, заглушало всякий шум и скрывало их от всех, но от возни масса сена подалась и стала скатываться на пол. Учитель, сидевший на Сете, покатился вместе с ним. Сет воспользовался этим моментом, чтобы высвободить руку и вытащить складной нож из-за сапога, но прежде нежели он успел всадить его в учителя, изо всей силы ударился головою о выдающуюся балку в сарае и без звука и шума повалился на землю. Все это произошло так быстро и бесшумно, что никто ничего не заметил; вдобавок сено, продолжавшее катиться сверху, скрыло обоих соперников от глаз присутствующих, и даже м-с Мак-Кинстри не видела смертельной борьбы, происходившей в двух шагах от нее.
Учитель поднялся с полу, оглушенный, с засоренными глазами, но с чувством полного и удовлетворенного торжества. Он не подозревал о серьезности катастрофы, постигшей Сета, и, сжимая в руке ружье, ждал нового нападения с его стороны.
— Он хотел убить меня и убил бы, если бы удалось! Если он опять нападет на меня, я должен его убить! — повторял он самому себе.
Ему не приходило в голову, что это несообразно ни с его предыдущими рассуждениями, ни вообще с его принципами. Все было тихо. Ожидание раздражало его. В чем дело? Чего они все притаились?
Прислушиваясь с величайшим напряжением, он услышал отдаленный выстрел и глухой топот лошадиных копыт. Внезапный страх, что Мак-Кинстри разбит и обратился в бегство, и досада на такой исход заставили его выглянуть в слуховое окно. Но в ту же самую минуту послышался голос:
— Остановитесь, шериф!
Это был голос агента Стаси.
Наступил момент недовольного ропота. Но его слова были подкреплены приказанием другого голоса слабого, негероического, всем знакомого голоса.
— Я приказываю прекратить все это.
Последовал взрыв иронического смеха.
Голос принадлежал дяде Бену.
— Отстаньте! Не время дурачиться! — сказал грубо шериф.
— Он в своем праве, шериф Бригес, — сказал поспешно Стаси, — вы действуете по его предписанию; он владелец этой земли.
— Что такое? Да ведь это Бен Добни?
— Да; он, Добиньи, и купил эту землю у нас.
После минутного смущения поднялся торопливый шопот.
— Дело в том, братцы, — начал дядя Бен убедительным тоном, — что этот молодой человек, хотя и проницателен и доброжелателен, а слишком поторопился обратиться к закону. Со мной, братцы, надо поладить без вмешательства закона, — без всяких документов, ружейных выстрелов и свалки. Мы все это обтолкуем за стаканом вина. Если шерифа даром потревожили, я заплачу за убытки. Вы меня знаете, братцы. Это ведь я… Добни или Добиньи, как вам лучше нравится.
Но молчание, последовавшее затем, очевидно, не означало вовсе, что страсти уже улеглись. Оно было прервало саркастическим замечанием Дика Мак-Кинстри:
— Если Гаррисонам все равно, что их луг потоптан…
— За это будет заплачено, — торопливо перебил дядя Бен.
— А если Дику Мак-Кинстри все равно, что он даром расстрелял свои заряды… — отгрызнулся Джо Гаррисон.
— Все, все уладится, братцы, — весело ответил дядя Бен.
— Но кто уладит это? — послышался голос старика Гаррисона из-за сарая; — вон лежит Сет Девис под сеном с пробитой головой. Кто заплатит за это?
Все бросились к указанному месту с криками негодования.
— Чье это дело? — спросил голос шерифа с официальной строгостью.
Учитель невольно шагнул было вперед, но м-с Мак-Кинстри, взглянув на его решительное лицо, вдруг заслонила его собой с повелительным жестом, приглашавшим его к молчанию. И затем крикнула из сарая:
— Ну что ж, если эта собака пыталась пролезть в сарай и хватилась головой об стену, то вы можете приписать вину мне, если хотите!