-- Вы куда, синьорина?-- спросилъ художникъ, сидѣвшій за однимъ изъ мольбертовъ, тянувшихся длинной вереницей вдоль картинной галлереи Uffizzi, во Флоренціи. Вопросъ звучалъ властно, какъ будто спрашивающій имѣлъ право задать его. Молодая дѣвушка пріостановилась около художника и усмѣхнулась: ее забавлялъ его авторитетный тонъ.
-- Въ мастерскую къ вашему отцу,-- пояснила она:-- я обѣщалась Эвелинѣ заглянуть туда, пока она работаетъ. Кстати навѣщу и синьора Вивальди.
-- Отецъ мой,-- строго произнесъ молодой художникъ, разбираясь въ краскахъ,-- тратитъ драгоцѣнное время на пустяки! Творецъ прошлогодняго "Леандра" пишетъ что-то вродѣ вывѣски: какіе-то фрукты и рыбы, для украшенія столовой манчестерскаго милліонера!
Молодая дѣвушка засмѣялась.
-- Леандровъ каждый день создавать не приходится,-- сказала она.
-- Выражайтесь точнѣе: скораго сбыта для нихъ не предвидится!-- съ горечью возразилъ Гуго Вивальди (такъ звали художника) -- вотъ въ чѣмъ суть, синьорина Беатриса. "Леандръ" и по сію пору красуется рядомъ съ "Психеей", написанной десять лѣтъ тому назадъ; посѣтители мастерской восхваляютъ ихъ, охаютъ; барышни восторгаются бабочкой, усѣвшейся на голову Психеи и, отворачиваются отъ Леандра, потому что онъ умираетъ не въ полной парадной формѣ... Многіе даже спрашиваютъ, что будетъ стоить отправка и упаковка... Затѣмъ откланиваются, а на другой день получается заказъ: написать монаха, смакующаго рюмку вина, или изобразить разрѣзанный лимонъ и кисть винограда, а чтобъ фономъ служила мѣдная кастрюлька...
Беатриса нагнулась и начала внимательно разсматривать копію Тиціана "Св. Семейство", надъ которой трудился ея пріятель.
-- Что вы тамъ нашли?-- сурово освѣдомился художникъ, какъ будто ея тщательный осмотръ до нѣкоторой степени раздражалъ его.
Но она нисколько не смутилась, помолчала и, поднявъ на него свои большіе каріе глаза, серьезно сказала:
-- Да что съ вами?
-- Вы хотите сказать, что я въ чертовски скверномъ настроеніи и всему виною эта мазня?-- онъ ткнулъ пальцемъ въ картину.
-- Вы угадали мою мысль.
-- Пожалуй, вы правы. Ужъ не лучше-ли временно бросить работу и проводить васъ -- если вы ничего противъ этого не имѣете. Согласны вы подождать минутку, пока я соберу свои пожитки?
-- Только не мѣшкайте.
Она прислонилась къ окну, рядомъ съ мольбертомъ и стала ждать.
Для своихъ двадцати пяти лѣтъ она казалась нѣсколько старообразной, благодаря высокому росту и худощавому стану. Я бы предпочелъ назвать ее "тоненькой" -- но это было бы не совсѣмъ вѣрно: она именно была худа, и только своеообразная, змѣиная грація и сознаніе собственнаго достоинства не давали права причислить ее къ разряду нескладныхъ и тощихъ. Черныя, рѣзко очерченныя брови гармонировали съ прекрасными карими глазами съ красноватыми искорками, взглядъ которыхъ постоянно мѣнялся, сообразно съ ея настроеніемъ: то они задорно блестѣли, то казались задумчивыми, серьезными, то свѣтились теплой нѣжностью и лаской. Матовый цвѣтъ лица рѣдко оживлялся румянцемъ. Мягкіе, черные волосы гладко обрамляли лицо и изящно спускались на лобъ, а на затылкѣ были высоко подобраны въ узелъ. Костюмъ ея всегда отличался изяществомъ и простотой; она слѣдила за модой, но не вдавалась въ крайности.
-- Мнѣ нельзя распускаться,-- поясняла она, если кто-нибудь обращалъ вниманіе на контрастъ ея костюмовъ съ туалетами ея пріятельницы Эвелины Грей:-- на Эвелину что ни надѣнь, она все равно будетъ похожа на нимфу! Я же должна памятовать, что я вѣшалка и одѣваться сообразно съ этимъ сознаніемъ. Нѣкоторыя моды сдѣлали-бы изъ меня расфранченное чучело, а этого я не желаю.
Вскорѣ Гуго Вивальди заявилъ, что готовъ къ ея услугамъ.
-- Не люблю я оставлять работу въ подобномъ состояніи!-- не то съ отвращеніемъ, не то съ сожалѣніемъ сказалъ онъ;-- на другое утро возвращаешься къ ней съ неохотой. Да и ночью иногда не спится -- такъ бы вотъ побѣжалъ и все переправилъ! Еще мальчишкой, синьорина, я копировалъ "Юдифь" Ботичелли; было лѣто, и я жалѣлъ о потерѣ свѣтлыхъ утреннихъ часовъ (галлерея вѣдь открывается довольно поздно); вотъ я и придумалъ слѣдующую комбинацію: стали галлерею запирать,-- я спрятался за "Геркулесомъ" (онъ указалъ на мраморную группу въ концѣ корридора),-- меня и заперли на всю ночь. Увѣряю васъ, что мнѣ было довольно таки жутко остаться хоть и въ многочисленномъ, но въ высшей степени молчаливомъ обществѣ; я побаивался, какъ бы статуи не накинулись на меня и не раздавали меня своей тяжестью, какъ непрошеннаго гостя... Я ушелъ въ боковую галлерею и легъ рядомъ съ мальчикомъ, вынимающимъ изъ ноги занозу; онъ казался мнѣ добрымъ малымъ, да, кромѣ того, поглощенъ былъ своей операціей,-- можетъ быть, не обратитъ на меня вниманія; но при мысли объ умирающемъ гладіаторѣ въ сосѣдней комнатѣ, морозъ пробѣгалъ у меня по спинѣ, честное слово! Мнѣ мерещились его стиснутые зубы и взглядъ, полный безконечной муки и ненависти! Ночь была холодная, не смотря на іюль мѣсяцъ, и я до зари проворочался, не смыкая глазъ. Тѣмъ не менѣе въ 4 часа утра я принялся за работу и изрядно потрудился до открытія галлереи.
-- И что же, васъ по головкѣ погладили, когда застали тамъ?-- смѣясь, спросила Беатриса,
-- Не пришлось: я быстро закрылъ полотно; спряталъ краски и стушевался за спасительную группу. Въ законный часъ незамѣтно выскользнулъ изъ засады. Молодость опрометчива и безразсудна, но что можетъ быть лучше ея?
По тону его казалось, что его молодость давнымъ давно среднихъ лѣтъ, осталась позади, а говорилъ эти слова высокій флорентинецъ со смуглымъ добродушнымъ лицомъ;и рѣзкими ухватками.
-- Не всѣ же юноши опрометчивы и безразсудны!-- замѣтила Беатриса, выходя изъ галлереи. Они вышли изъ-подъ арки Уфицци и направились вдоль рѣки, медленно катившей свои зеленоватыя волны.-- Инымъ даны и молодость, и талантъ, и пылкости они не проявляютъ ни малѣйшей. Живой примѣръ: Гвидо!
-- Вы полагаете, что Гвидо не пылокъ, не способенъ увлекаться? Да что вы, синьорина?! Онъ влюбленъ въ искусство, оно приноситъ ему наслажденіе, удовлетворяетъ его! Куда намъ, грѣшнымъ, равняться съ нимъ! Ему нипочемъ препятствія, заставляющія насъ переживать не одну мучительную минуту, и онъ побѣдоносно шествуетъ по тому пути, по которому намъ приходится подвигаться впередъ черепашьимъ шагомъ!
-- Талантъ у Гвидо громадный -- этого я не отрицаю.
-- Онъ геній!-- съ жаромъ воскликнулъ Вивальди.
-- Надо-ли удивляться, что птица летаетъ?-- пожала плечами Беатриса:-- такъ и Гвидо. Ему ничего не стоитъ писать. Положимъ, онъ любитъ свое искусство (вѣдь и бабочка любитъ порхать!), имъ живетъ, на него радуется... Но пылкимъ энтузіастомъ его назвать нельзя. Чѣмъ пожертвовалъ Гвидо для искусства? Пожертвовалъ-ли хоть разъ ужиномъ, весельемъ, кутежомъ съ товарищами, минутою сна на удобной постели, чтобы нѣсколько лишнихъ часовъ посвятить работѣ?
-- Вы несправедливы къ Гвидо.
-- Только не къ его таланту, увѣряю васъ. Но вы слишкомъ носитесь съ нимъ, точно мать съ первенцомъ. Вамъ мало его дарованія и тѣхъ качествъ, которыми надѣлила его природа; вы хотите видѣть въ немъ совершенство, да и другимъ хотите навязать ваши иллюзіи. Но совершенства на свѣтѣ нѣтъ и быть не можетъ. Опять таки, подобно пристрастной матери, вы слишкомъ много берете на себя. Вы при мнѣ не разъ журили Гвидо за различныя провинности, но если бъ я позволила себѣ найти его въ чемъ-либо виноватымъ, вы тотчасъ бы на меня накинулись, упрекая въ несправедливости.
-- Я въ послѣдній разъ говорю съ вами о Гвидо.
-- Ну, Богъ не безъ милости!-- усмѣхнулась Беатриса.
-- Когда мнѣ захочется поговорить о мальчикѣ, я отправлюсь къ синьоринѣ Эвелинѣ; она его не осуждаетъ.
Беатриса пытливо взглянула на него, потомъ спокойно сказала:
-- У Эвелины доброе сердце; она ни о комъ дурно не отзывается. И что удивительнѣе всего,-- она, кажется, дѣйствительно вѣритъ въ людскую непогрѣшимость!
Разговаривая такимъ образомъ, они миновали мостъ св. Троицы и пошли по набережной; у одного изъ домовъ, Гуго отворилъ дверь и пропустилъ дѣвушку впередъ; въ прихожей было довольно темно, и они сначала не примѣтили фигуру, присѣвшую на столѣ, у самыхъ дверей; но чей-то веселый голосъ воскликнулъ:
-- Гуго, это ты?
-- Гвидо! Ты что здѣсь дѣлаешь?
-- Оплакиваю мои грѣхи! Не знаю только, возможно-ли еще надѣяться на прощеніе... Хотя, по моему, я пострадалъ за правду. Простите, синьорина!-- онъ соскочилъ со стола и поклонился Беатрисѣ:-- если вы желаете видѣть синьорину Грей, то выбрали для этого не особенно удачный моментъ: она, кажется, не въ меньшей опалѣ, чѣмъ и я.
-- Что вы тутъ натворили, несчастные, говори скорѣе!-- подступилъ къ юношѣ Гуго Вивальди и опустилъ свою тяжелую руку ему на плечо.
-- Мы были не въ состояніи дольше переносить запаха той тряпки, насъ все утро мутило,-- я и выкинулъ ее за окно.
-- О какой тряпкѣ ты толкуешь?-- недоумѣвалъ Гуго.
-- О тряпкѣ, на которой лежала рыба. А ужъ что сталось съ самой рыбой, вспомнить страшно! Мы просили, умоляли удалить ее изъ мастерской, но синьоръ-отецъ и слышать не хотѣлъ! Ужасъ! Наконецъ, слава Создателю, картина была почти кончена, дѣло стало лишь за деталями, въ число коихъ попала... злосчастная тряпка! Грошовый бумажный платчишко, какіе продаются у всякой уличной торговки. Ну, хоть бы въ стирку, что-ли, отдать его сначала, тогда и писать съ него... Мы цѣлую недѣлю терпѣли, вчера ужъ нигдѣ продохнуть нельзя было, сегодня же... сегодня онъ пропалъ... исчезъ!
Беатриса засмѣялась.
-- Бѣдняжка Эвелина! Спасибо, что спасли ея обоняніе!
-- Охъ, не благодарите! Синьорина такъ и не избавилась отъ вони!
Онъ трагическимъ жестомъ указалъ на дверь, которая вела въ мастерскую Вивальди-отца.
-- Какъ же такъ?-- удивился Гуго,-- изъ твоихъ словъ я понялъ, что платокъ пропалъ безъ вѣсти?
-- Да, только на полчаса, не болѣе! Учитель весь домъ вверхъ дномъ поставилъ, а затѣмъ злой духъ навелъ его на мысль выглянуть въ окошко: драгоцѣнный платокъ валялся тамъ въ канавкѣ! Онъ послалъ меня выудить его, я исполнилъ это съ помощью палки и торжественно вручилъ его по принадлежности. Но вмѣсто благодарности, передъ моимъ носомъ дверь мастерской захлопнули!
Гуго миновалъ прихожую и распахнулъ дверь въ мастерскую.
Прямо противъ входа, у мольберта, стоялъ его отецъ, широкоплечій, бодрый старикъ, больше похожій на простолюдина, чѣмъ на художника (дѣдъ Гуго и на самомъ дѣлѣ былъ крестьяниномъ изъ окрестностей Сесто). Бѣлые взъерошенные волосы его еще не порѣдѣли и были острижены подъ гребенку; лицо изобиловало множествомъ морщинъ и морщинокъ, живописно пересѣкавшихся по всѣмъ направленіямъ, черные глазки блестѣли, а въ настоящую минуту даже горѣли злобнымъ огнемъ: за спиною посѣтителей онъ успѣлъ высмотрѣть юнаго Гвидо, смиренно остановившагося у порога.
Въ глубинѣ комнаты, подъ навѣсомъ, умѣрявшимъ свѣтъ съ потолка, находилась эстрада, а на ней возсѣдалъ натурщикъ -- старый бродяга, въ живописныхъ лохмотьяхъ и съ длинной трубкой въ зубахъ. Передъ самой эстрадой стояли два мольберта: одинъ, принадлежавшій Гвидо, пустовалъ, по причинѣ уже извѣстной; за другимъ стояла молодая дѣвушка, изящная и хорошенькая, какъ полевой цвѣтокъ. Вьющіеся золотистые волосы обрамляли лицо ея словно сіяніемъ; а какое лицо! чтобы описать его, надо владѣть перомъ поэта или кистью художника: тонкія, идеальныя черты, въ связи съ здоровымъ, жизнерадостнымъ выраженіемъ; дѣтски-довѣрчивый, веселый взглядъ,-- и вмѣстѣ что-то пытливое, серьезное свѣтилось во взорѣ ея темно-сѣрыхъ глазъ; въ очертаніи губъ сказывался характеръ. Она оглянулась на Беатрису и украдкой привѣтствовала ее рукой.
Беатриса подошла къ старому художнику и пожала ему руку.
-- Здравствуйте, синьорина!-- не особенно привѣтливо буркнулъ онъ.
-- Что у васъ здѣсь за зловоніе?-- вскричалъ Гуго, втягивая въ себя воздухъ.
Эвелина сочувственно махнула головой и взглянула на Гвидо.
-- Если воздухъ тебѣ здѣсь на нравится, можешь уходить!-- отпарировалъ старикъ, выпуская руку Беатрисы и снова углубляясь въ свою работу.
-- Маэстро!-- воскликнула Беатриса,-- вы превзошли самого себя!-- видала я на картинахъ рыбъ, которыхъ можно было принять за живыхъ, а ваша дѣйствуетъ даже на обоняніе! Такъ и представляется, какъ съ недѣлю тому назадъ ее вытащили изъ воды...
Старикъ не отозвался, но глаза его блеснули: онъ цѣнилъ остроуміе.
Гуго, между тѣмъ, подвинулся къ злополучной "тряпкѣ", которая лежала рядомъ съ мольбертомъ его отца, на деревянномъ столѣ. Гуго протянулъ было руку...
-- Гуго!-- грозно обратился къ нему старикъ Вивальди,-- прошу не вмѣшиваться въ мои дѣла!
Эвелина бросила кисть и обратилась къ дѣйствующимъ лицамъ.
Положеніе Гуго было затруднительное. Онъ самъ не любилъ, когда кто-нибудь вмѣшивался въ его личныя дѣла, и сознавалъ правоту отца; старикъ, видя на своей сторонѣ всѣ преимущества, рѣзко продолжалъ:
-- Ума не приложу, что сталось со всѣми вами! Воображаю на моемъ мѣстѣ престарѣлаго Тирабоши, у котораго въ мастерской я въ свое время учился. Ваше счастье, молодой человѣкъ,-- онъ ткнулъ кистью по направленію къ Гвидо, попрежнему стоявшему у дверей,-- ваше счастье, что вы имѣете дѣло со старымъ дуракомъ Андреа Вивальди, а не съ самимъ Тирабоши! Онъ не церемонился съ учениками и трости своей не жалѣлъ для нихъ! И по самому ничтожному поводу. Вамъ извѣстно, что онъ сдѣлалъ?-- внезапно обратился онъ къ Беатрисѣ, снова приходя въ ярость при одномъ воспоминаніи о продѣлкѣ ученика:-- дерзкій, своевольный лѣнтяй! Онъ взялъ этотъ платокъ, съ котораго я списываю одну изъ необходимѣйшихъ деталей моей картины, и выкинулъ его въ окошко! Хорошо еще, что я уже успѣлъ набросать наиболѣе важныя складки, а то вѣдь онъ рисковалъ испортить мнѣ всю картину! Я былъ правъ, тысячу разъ правъ, не желая разводить у себя въ мастерской этихъ обезьянъ!
-- Вы ужъ и меня не причисляете-ли къ этой категоріи?-- спросила Эвелина.
-- Вы -- женщина!-- рѣзко оборвалъ ее Вивальди.
-- Но вѣдь складки всѣ на мѣстѣ, и искусство торжествуетъ!-- примирительно вставила Беатриса, надѣясь положить конецъ распрѣ.
Въ отвѣтъ послышалось невнятное бормотанье. Старику уже надоѣло сердиться, и онъ торопился выложить весь запасъ раздраженія, пока злость еще не совсѣмъ въ немъ остыла.
-- Не смѣетъ трогать мои вещи, вотъ что!
-- Значитъ вы намѣрены изъ принципа держать эту заразу?-- освѣдомился сынъ.
-- Хотя бы и такъ!-- возразилъ Вивальди.
-- Мы всѣ рискуемъ помереть!
-- Никого не приглашаю ходить сюда.
-- Синьоръ!-- терпѣливо начала Беатриса,-- позвольте вамъ сказать, что вы несете ужасный вздоръ! Гдѣ же бѣдной Эвелинѣ найти другого такого учителя? Вы еще недавно хвалили ее за успѣхи, а теперь гоните вонъ, чтобы она забыла все, чему вы ее научили? Ну, не ожидала я, что вы такъ жестоки!
Рѣчь эта благотворно подѣйствовала на старика, но ему не хотѣлось слишкомъ скоро уступить.
-- Мало-ли художниковъ во Флоренціи!-- угрюмо проворчалъ онъ.
-- Еще бы!-- весело отозвалась Эвелина,-- и бумажныхъ платковъ съ красными горошинами немало въ городѣ, однако, для васъ существуетъ только одинъ, вотъ этотъ! Такъ вотъ и для меня существуетъ только одинъ учитель. Намъ обоимъ, синьоръ, не легко разстаться съ вѣрнымъ, испытаннымъ другомъ.
-- Мнѣ, по крайней мѣрѣ, повидимому, не суждено разстаться съ вѣрнымъ, испытаннымъ мученіемъ!-- отвѣчалъ Вивальди и хмуро улыбнулся.
Беатриса поняла, что побѣда на сторонѣ большинства и не дала Гуго времени безтактно настаивать на немедленномъ удаленіи зловоннаго яблока раздора, что несомнѣнно подлило бы масла въ потухающій огонь. Къ счастью, общее вниманіе отъ опасной темы отвлечено было старикомъ-натурщикомъ: онъ ужъ минутъ десять мирно клевалъ носомъ на своей эстрадѣ и теперь неожиданно храпнулъ, но тутъ же опомнился и тщетно силился свалить неумѣстный звукъ на кашель.
-- Отпустили бы старикашку домой!-- посовѣтовала Беатриса,-- да покажите мнѣ свои новинки; я для этого и пришла.
-- Мнѣ нечего вамъ показывать,-- возразилъ Вивальди, съ нѣкоторымъ смущеніемъ взглядывая на сына,-- я выполняю заказъ одного изъ вашихъ соотечественниковъ, который, вѣроятно, очень жаденъ и желаетъ разукрасить стѣны своей столовой изображеніями всякой провизіи. Лучше поглядите на работу синьорины... Она дѣлаетъ большіе успѣхи... Нѣтъ, этого не глядите!..-- онъ поспѣшно повернулъ лицомъ къ стѣнѣ картину Гвидо, которую Беатриса хотѣла было посмотрѣть.
Эвелина засмѣялась и поблагодарила старика-учителя, который покраснѣлъ, понявъ, что выдалъ себя: картина молодой дѣвушки показалась бы черезчуръ плохой и безцвѣтной, сравнительно съ талантливымъ эскизомъ юнаго художника. Между двумя произведеніями существовала та же неизмѣримая разница, какая существуетъ между чтеніемъ Шекспира, когда его, хотя бы и вполнѣ осмысленно, читаетъ ученикъ старшихъ классовъ или выдающійся актеръ.
Беатриса съ любовью заглядѣлась на работу своей пріятельницы.
-- Очень недурно!-- произнесла она, наконецъ, и посмотрѣла на Вивальди, ожидая подтвержденія своихъ словъ.
-- Да, недурно. Я доволенъ. Но надо трудиться для большаго успѣха, синьорина.
-- Обѣщаюсь!-- отозвалась Эвелина,-- о, если бъ успѣхъ зависѣлъ только отъ прилежанія!.. А теперь, Беатриса, тебѣ больше не возбраняется полюбоваться на картину Гвидо. Посмотри, какъ прекрасно!..
-- Безусловно прекрасно, если можно назвать прекраснымъ портретъ такого стараго урода! Когда же вы приметесь за серьезную картину, Гвидо?
Старикъ Вивальди нѣсколько отошелъ отъ нихъ и не могъ слышать ихъ разговора; Эвелина понизила голосъ:
-- Не правда-ли? И ты согласна со мною? Не грѣхъ-ли ему тратить свой талантъ на пустяки, когда онъ созданъ для иного? Мнѣ кажется, что онъ по-пустому тратитъ время. Онъ давно могъ бы добиться славы и гремѣть на весь міръ своими произведеніями.
-- Въ благодарность за ваше мнѣніе, синьорина,-- сказалъ польщенный Гвидо Гвидоття,-- я открою вамъ маленькую тайну: въ слѣдующемъ мѣсяцѣ двѣ комнаты въ четвертомъ этажѣ этого дома освободятся. Я думаю занять ихъ и открыть самостоятельную мастерскую, по сосѣдству съ моими друзьями.
Эвелина одобрительно захлопала въ ладоши.
-- Отлично! Но четвертый этажъ, Гвидо! Не знаю, рѣшатся-ли англійскіе и американскіе милліонеры взбираться подъ небеса?
-- Какъ ты предусмотрительна, моя милая!-- иронически замѣтила Беатриса,-- но не лучше-ли сначала убить медвѣдя, а потомъ ужъ прикинуть, удобно-ли будетъ покупателямъ подниматься наверхъ за его шкурой? Вы раздѣляете мое мнѣніе, Гвидо?
-- Вполнѣ, синьорина!-- безпечно смѣясь, согласился юноша,-- а во всѣхъ прочихъ отношеніяхъ, увѣряю васъ, комната въ четвертомъ этажѣ представляетъ изъ себя идеальную мастерскую,-- большая, свѣту въ ней пропасть, словомъ, всѣ удобства, необходимыя для художника. Въ нижнихъ этажахъ квартиры дороже, да и свѣту въ нихъ меньше, если не имѣть средствъ для разныхъ приспособленій, которыя можетъ позволить себѣ знаменитость. А крутая лѣстница по моему, даже нѣкоторое преимущество: не каждый изъ друзей-пріятелей рискнетъ по ней взбираться, слѣдовательно, меньше будетъ у меня соблазну бить баклуши въ ихъ пріятномъ обществѣ.
-- Люблю за откровенность!-- похвалила Эвелина, снимая съ себя холщевый рабочій передникъ и прибирая краски,-- неправда-ли, Беатриса, какъ вѣжливо и въ то же время настойчиво даетъ онъ намъ понять, что не желаетъ видѣть посѣтителей въ своей новой мастерской? Премило! Разумѣется, послѣ подобнаго заявленія, ему нечего опасаться нашего вторженія.
-- Я говорилъ о соблазнахъ, синьорина...-- сконфуженно оправдывался Гвидо,-- о васъ и синьоринѣ Гэмлинъ не могло быть и рѣчи!
-- Беру свои слова назадъ: ваша правда, вы говорили о друзьяхъ, и я опрометчиво причислила къ нимъ и себя!
Она задорно поглядѣла на него черезъ плечо и, не давъ ему времени опомниться, взяла Беатрису подъ руку и направилась къ Вивальди.
Старый художникъ довольно ласково простился съ молодыми дѣвушками (онъ не умѣлъ долго сердиться).
-- До свиданія!-- проговорилъ Гуго, отворяя имъ дверь,-- не зачитывайтесь до разсвѣта и не опаздывайте завтра!
Это увѣщаніе относилось къ Беатрисѣ, и она покорно выслушала его. Выйдя съ Эвелиной на улицу, она озабоченно сказала:
-- Какъ-то отнесется Вивальди къ проекту Гвидо открыть мастерскую подъ одной кровлей съ нимъ!
-- Не все-ли имъ ему равно?
-- Можетъ быть. Но мы съ тобой врядъ-ли такъ поступили бы!
-- Почему же?-- пылко вступилась Эвелина:-- Гуго и Гвидо такъ привязаны другъ къ другу, что весьма естественно, если Гвидо желаетъ поселиться ближе къ своему покровителю. Я убѣждена, что онъ не сдѣлалъ бы Гуго никакой непріятности, ни за что на свѣтѣ. Ты бы только послушала, какъ онъ на-дняхъ распространялся о благодѣяніяхъ, оказанныхъ ему отцомъ и сыномъ Вивальди: отъ умиленія у него даже слезы навернулись на глазахъ.
-- Гуго, дѣйствительно, благодѣтель: онъ вытащилъ Гвидо, можно сказать, изъ грязи!-- рѣзко продолжала Беатриса, нисколько, повидимому, не тронутая описаніемъ благородныхъ чувствъ Гвидо.-- Вообще, кажется, чѣмъ хуже, испорченнѣе или... несчастнѣе человѣкъ, тѣмъ больше привязывается къ нему Гуго. Я склонна думать, что онъ иногда со мною такъ рѣзокъ, почти грубъ, исключительно по причинѣ моей порядочности; я для него не представляю интереса, какъ субъектъ, который требовалъ бы его покровительства. Мысль эта нѣсколько утѣшаетъ меня.
-- Можетъ быть, онъ строгъ съ тобою, какъ съ ученицей? Ты бываешь лѣнива и упряма.
Беатриса улыбнулась. Не лѣнью страдала она, а апатіей, которая временами на нее нападала: чуткая и воспріимчивая, она часто невыразимо мучилась сознаніемъ, что ей никогда не достичь желаемаго идеала.
Тѣмъ не менѣе она промолчала. Эвелина снова заговорила:
-- Къ какому же разряду причисляешь ты Гвидо: къ людямъ сквернымъ, испорченнымъ, или только несчастнымъ?
-- Ко всѣмъ тремъ понемножку. Почти всѣ натурщики въ достаточной степени испорчены. А объ его "несчастьяхъ" мы неоднократно слышали изъ его собственныхъ устъ.
-- Но его вѣдь нельзя назвать натурщикомъ, въ полномъ смыслѣ этого слова!-- обиженно возразила Эвелина.
-- Пожалуй. У него не было никакой опредѣленной профессіи. Онъ снискивалъ себѣ пропитаніе, какъ могъ и чѣмъ попало, и былъ внѣ себя отъ радости, когда Андреа Вивальди предложилъ ему пятьдесятъ сантимовъ за сеансъ, позировать въ качествѣ купидона, Іоанна Крестителя или младенца Самуила,-- смотря по надобности. Натурщикъ по профессіи никогда не позволилъ бы себѣ взяться за кисть, въ отсутствіи хозяина.
-- Благодаря чему и открылся его талантъ!-- заявила Эвелина:-- я помню разсказъ объ этомъ... Что-то въ такомъ родѣ случилось и съ извѣстнымъ художникомъ...
-- Да. Тотъ художникъ писалъ красной глиной на камнѣ.
-- Судьба не привела его въ мастерскую, гдѣ у него подъ руками были бы краски!-- отпарировала Эвелина:-- Не пройтись-ли намъ еще? Или уже пора домой?
Онѣ очутились у дверей пансіона, въ которомъ онѣ жили, на противоположномъ берегу рѣки, противъ дома Вивальди. Колоссальная статуя юнаго Давида (копія съ Микель-Анджело) глядѣла на нихъ съ площади, носившей имя того же великаго ваятеля. За нею высилась черная съ бѣлымъ мраморная громада -- церковь Санъ-Миніато,-- и старинная, темно-коричневая башня, уцѣлѣвшая, какъ разсказываютъ, во время осады Флоренціи, лишь благодаря нѣжной заботливости Буонаротти, который бережно укрывалъ ее перинами и тюфяками отъ выстрѣловъ нападавшихъ Медичи.
Солнце зашло, и могучая фигура бронзоваго Давида рѣзко вырисовывалась на блѣдно-розовомъ небѣ.
-- Дойдемъ до моста,-- отвѣчала Беатриса:-- и полюбуемся на рѣку, при вечернемъ освѣщеніи.
Черезъ нѣсколько минутъ онѣ уже стояли на висячемъ мосту, перекинутомъ черезъ Арно, на восточной окраивѣ города; Онѣ облокотились на перила и стали глядѣть по направленію къ Ponte-Vecchio, съ его оригинальными, полуразвалившимися лавчонками, гдѣ торгуютъ драгоцѣнными вещами и всякими древностями; лавочки прилѣпились къ нему, словно губки къ куску гнилого дерева; дальше виднѣлись деревья парка Cascine, а за ними сѣрыя, туманныя очертанія Аппенинъ.
Вдругъ справа, съ башни Santa-Croce раздались мѣрные удары колокола; слѣва немедленно откликнулись четыре колокола поменьше.
-- Шесть часовъ!-- сказала Эвелина:-- мы опять опоздаемъ къ обѣду!
-- И доставимъ этимъ несказанное удовольствіе миссъ Бэттъ!-- усмѣхнулась Беатриса и лѣниво послѣдовала за подругой.