Рейхстагъ въ Шпейерѣ кончился и курфюрстскій дворъ возвратился въ гейдельбергскій замокъ при громѣ выстрѣловъ Труцкайзера. Вмѣстѣ съ нимъ явились въ городъ и послѣдніе отъѣзжающіе иностранцы, польскіе, трансильванскіе и венгерскіе магнаты, встрѣченные въ Гейдельбергѣ пріѣхавшими за ними съ родины слугами съ новыми лошадьми. Черезъ два дня послѣ ихъ отъѣзда, въ гостиницѣ, гдѣ они останавливались, открылась заразительная болѣзнь и свалила всѣхъ жителей дома. Позвали Эраста; онъ осмотрѣлъ больныхъ, лежавшихъ въ сильномъ жару, съ синими, разноцвѣтными волдырями на лицѣ, на груди и на тѣлѣ. При видѣ этихъ симптомовъ, бронзовое лицо Эраста поблѣднѣло, но онъ ни слова не сказалъ, только приказалъ принести губку съ уксусомъ и привязалъ себѣ ко рту. То же самое онъ посовѣтовалъ сдѣлать и своимъ товарищамъ; снарядили больныхъ и отправили въ больницу, когда-то выстроенную выше Гейдельберга для возвращавшихся крестоносцевъ. Гостиница, гдѣ останавливались чумные, была вычищена, комнаты вымыты щелокомъ, кровати сожжены и двери заколочены. Ранѣе шести недѣль всѣмъ было запрещено входить въ зараженныя комнаты, кромѣ докторовъ, отъ времени до времени повторявшихъ провѣтриваніе. Жители сосѣднихъ квартиръ были перепуганы. Никто не говорилъ громко, но каждый зналъ, что это чума, и проклиналъ завезшихъ ее гостей. Въ домѣ призрѣнія, въ Шлирбахѣ, всѣ восемь больныхъ лежали вмѣстѣ, шестеро умерло, двое выздоровѣли. Спасенныхъ, родомъ изъ сосѣднихъ деревень Шёнау и Петерсталь, хорошо вымыли, снабдили новымъ платьемъ и отправили на родину. Изъ личныхъ разсчетовъ, они умолчали о вынесенной болѣзни, потому что иначе ихъ нигдѣ бы не приняли. Но у одного изъ нихъ были спрятаны вещи въ узелкѣ и онъ, передъ уходомъ домой, захватилъ ихъ съ собой; другой спряталъ сапоги одного изъ умершихъ и обмѣнялъ ихъ на свои худые башмаки, данные въ больницѣ. Черезъ восемь дней въ обѣихъ деревняхъ, куда возвратились выздоровѣвшіе, появилась чума. Прежде всѣхъ заболѣла одна старуха въ Шёнау и умерла, потомъ ея дочь, ухаживавшая за ней, священникъ, женщины, одѣвавшія покойниковъ, и всѣ съ обычною безпечностью соприкасавшіеся съ ними во время похоронъ. Виновникъ всего этого несчастья, конечно, промолчалъ о причинѣ заболѣваній, быстро собралъ свой узелокъ и отправился дальше, въ Швабію. То же случилось и въ Петерсталѣ. Жители обоихъ приходовъ ходили въ Гейдельбергъ изъ дома въ домъ, продавая плоды, овощи, дрова, еловыя шишки, рогожи. Доктора немедленно открыли во всѣхъ частяхъ города новые случаи заболѣванія чумой. Паническій страхъ охватилъ все населеніе. Однажды утромъ узнали, что дворъ курфюрста переселился въ Мосбахъ. Глубокое уныніе горожанъ было слѣдствіемъ этого необдуманнаго шага, приписываемаго молодой женѣ курфюрста. Кто только могъ, послѣдовалъ ихъ примѣру. Эрастъ и его товарищи принуждали полицейскихъ къ энергичнымъ мѣрамъ; сообщеніе съ зараженными домами было прекращено, университеты и школы закрыты. Больница была назначена только для чумныхъ, и всякаго заболѣвающаго этою страшною болѣзнью безъ сожалѣнія несли туда. Сильныя бури, разсѣявшія дурныя испаренія, поднявшаяся вода, очистившая зараженные каналы, и дружныя усилія докторовъ побѣдили, наконецъ, врага. Курфюрстскій дворъ возвратился въ замокъ, и Гейдельбергъ принялъ свой обычный видъ. Но, все-таки, и послѣ превращенія эпидеміи, она то здѣсь, то тамъ вырывала новыя жертвы, хотя уже думали, что совсѣмъ прогнали злую гостью. Причиной этому было то обстоятельство, что въ заботахъ о городѣ про деревни почти совсѣмъ забыли. Свѣдѣнія, приходившія оттуда, надрывали душу; заботы же герцогскихъ чиновниковъ ограничивались только тѣмъ, что зачумленныя мѣста высылали съѣстные припасы и установили строжайшіе карантины. Желающій выйти изъ города, чтобы помочь несчастнымъ, могъ сдѣлать это только съ условіемъ -- не возвращаться обратно. Наконецъ, Эрастъ настоялъ, чтобы полицейскій и нѣсколько докторовъ объѣздили зачумленныя мѣста, захвативъ съ собой медицинскія пособія, чистыя одежды и бѣлье. Въ назначенный для выѣзда день полицейскій заболѣлъ, и Эрастъ сталъ самъ во главѣ коммиссіи, чтобы посмотрѣть, чѣмъ можно помочь несчастнымъ. Десять рабочихъ изъ больницы съ лопатами и кирками ѣхали во второмъ экипажѣ, въ третьемъ везли вино, съѣстные припасы, негашеную известь и различныя средства для противодѣйствія заразѣ. Ближайшая деревня, куда пріѣхали доктора, оказалась пустою и словно вымершею. При выѣздѣ изъ нея были устроены преграды и стояла стража изъ крестьянъ съ аллебардами и ружьями, не пропуская жителей долины. Съ большимъ трудомъ удалось коммиссіи добиться свободнаго пропуска, и, несмотря на приказъ курфюрста, крестьяне объявили, что никому не позволятъ возвращаться черезъ ихъ деревню, потому что съ проѣзжими можетъ вернуться чума, не спрашивая разрѣшенія курфюрста. Путники подвигались дальше по безмолвной, вымершей долинѣ; только кое-гдѣ на зеленомъ лугу паслись животныя, потерявшія своихъ хозяевъ. Стоящіе вверху крестьянскіе дворы казались пустыми; коммиссія вошла въ одинъ изъ нихъ. Двери были выломаны, замки сорваны. На землѣ валялись въ страшномъ безпорядкѣ предметы, оставленные грабителями. Немного подальше посланные напали на трупъ, лежащій въ полѣ недалеко отъ дороги. Гдѣ застала несчастнаго смерть, тамъ онъ и остался лежать. Доктора въ ужасомъ смотрѣли на это обезображенное, дикое лицо покойника.
-- Смерть отъ ядовитой змѣи -- ангелъ мира въ сравненіи со смертью отъ чумы, -- сказалъ Эрастъ.
У сосѣдняго двора передъ дверями дома сидѣлъ крестьянинъ на вязанкѣ соломы. Его лицо горѣло отъ внутренняго жара, глаза лихорадочно блестѣли и онъ закрывалъ ихъ руками отъ свѣта.
-- Зачѣмъ сидите вы здѣсь, вмѣсто того, чтобы лежать въ постели?-- спросилъ совѣтникъ.
-- Никто не даетъ мнѣ воды.
-- Гдѣ ваша прислуга?
-- Убѣжала.
-- Ваша жена?
-- Умерла.
-- И, кромѣ нея, у васъ никого нѣтъ?
-- Всѣ умерли.
Эрастъ снова привязалъ ко рту уксусную губку и съ товарищами, послѣдовавшими его примѣру, вошелъ въ домъ. Ставни были закрыты, потому что больные не выносили свѣта. Коммиссары тотчасъ же открыли ставни и окна, чтобы чистымъ воздухомъ уничтожить ужасный запахъ. Упавшій лучъ солнца освѣтилъ хорошо устроенную, чистую крестьянскую избу. Но въ комнатахъ царствовалъ страшный безпорядокъ; полъ былъ усѣянъ тряпками, бинтами, разбросанною соломой, свидѣтельствовавшими объ отчаянной борьбѣ, происходившей здѣсь съ чумой. Два мертвыхъ мальчика лежали на кровати, судорожно обнявшись; на другую кровать смерть свалила тѣло женщины, обнимавшей ребенка, свѣсившаго съ кровати свою оцѣпенѣлую восковую ручку. Эрастъ самъ, съ помощью товарищей, вынесъ трупы на воздухъ. Сосѣдніе дома представляли ту же картину, а стоящіе отдѣльно дворы были совершенно разграблены. Здоровые скрылись, больные скучились въ серединѣ деревни, гдѣ дома стоятъ ближе и облегчаютъ взаимную помощь. Вездѣ слышались крики, вздохи, борьба со смертью. Выздоравливавшіе ходили тупо, какъ въ чаду, и исполняли самое необходимое. Они приносили хлѣбъ въ деревню съ извѣстнаго мѣста на границѣ, куда его клали сосѣди, доили скотъ, разводили огонь и оттаскивали трупы какъ можно дальше.
-- Гдѣ вашъ бургомистръ?-- спросилъ Эрастъ.
-- Умеръ,-- отвѣтила толпа несчастныхъ женщинъ, изъ коихъ нѣкоторыя держали на рукахъ своихъ больныхъ дѣтей.
-- Священникъ?
-- Его жена заболѣла и онъ убѣжалъ съ своимъ семействомъ.
-- Школьный учитель?
-- Ушелъ со священникомъ.
-- Кто же заботится о васъ?
-- Никто.
Въ виду такихъ обстоятельствъ, рѣшили, что доктора и рабочіе на время останутся здѣсь, выроютъ яму для труповъ, очистятъ дома, раздадутъ лѣкарства и одежды. Эрастъ и нѣсколько человѣкъ отправились въ Шёнау посмотрѣть, что тамъ дѣлается. Одинокая тропинка черезъ горный хребетъ вела къ городку. Разбросанныя по лѣсистому склону горы дворы были пощажены болѣзнью, но жители ихъ крѣпко заперлись и относились враждебно ко всякому посѣщенію. Крайніе дома мѣстечка были заперты, но слѣдовъ грабежа не было замѣтно. Эрастъ и его спутники достигли городка, раскинувшагося вокругъ стариннаго аббатства. И здѣсь царила та же тишина, но видно было, что кто то заботится о несчастныхъ. Открытыя окна впускали чистый воздухъ, больные лежали на опрятныхъ кроватяхъ и около нихъ стояли кружки съ водой. Блѣдныя дѣти услуживали больнымъ. Эрастъ вошелъ въ домъ, чтобы поговорить съ выздоравливавшею женщиной. Онъ похвалилъ найденный порядокъ я спросилъ, довольна ли она докторомъ.
-- У насъ нѣтъ доктора; ни одинъ не захотѣлъ идти сюда.
-- Кто же посовѣтовалъ вамъ провѣтривать комнаты и класть мокрыя платки на голову?
-- Гейдельбергскій священникъ.
-- Кто это?
Женщина пожала плечами и отвернулась къ стѣнѣ. Эрастъ вышелъ, видя, что она не желаетъ, чтобъ ее безпокоили.
На дворѣ онъ увидалъ парней, наполняющихъ ведра водой.
-- Зачѣмъ эта вода?-- спросилъ Эрастъ.
-- Больнымъ въ церкви.
-- Вы обратили церковь въ больницу?
-- Да.
-- Кто это распорядился?
-- Гейдельбергскій священникъ.
-- Гдѣ бургомистръ?
-- Ушелъ.
-- А священникъ изъ Шёнау?
-- Умеръ.
-- А учитель?
-- Ушелъ.
-- Да кто же, наконецъ, распоряжается у васъ всѣмъ этимъ?
-- Гейдельбергскій священникъ.
Эраста заинтересовало, кто этотъ человѣкъ, личною энергіей совершившій такое чудо, собравшій разсѣянную чужую паству и организовавшій все такъ, что коммиссіи почти ничего не оставалась дѣлать. Эрастъ вошелъ въ большую католическую церковь, обширное помѣщеніе которой было обращено въ чистый, прохладный лазаретъ. Вдоль стѣнъ лежалъ длинный рядъ больныхъ на соломенныхъ постеляхъ. Ужасная болѣзнь и здѣсь не измѣнила своего характера; тутъ были лица съ страшнымъ отпечаткомъ смерти, другія безобразно корчились отъ боли; горячечные кричали и смѣялись, безумно болтали, выздоравливающіе лежали, безсильно вытянувшись на постеляхъ, и большинство съ нетерпѣніемъ ожидало конца своихъ мученій. Но за больными былъ внимательный уходъ: непріятный для глазъ свѣтъ былъ устраненъ; воздухъ постоянно освѣжался, по такъ, что больные не чувствовали сквозняка. Усталыя женщины тихо переходили отъ одного больнаго къ другому и обо всемъ заботились.
Опытный глазъ доктора съ удовольствіемъ оглядѣлъ представившуюся ему картину. Онъ увидѣлъ въ темномъ углу церкви священника на колѣнахъ около умирающаго. Онъ слышалъ сказанную въ полголоса молитву, видѣлъ католическое знаменіе креста, осѣнившее больнаго, и покачалъ головой.
"Кто бы это могъ быть?" -- подумалъ онъ.
Въ это время поднялась высокая, худая фигура священника.
-- Магистръ Лауренцано!-- вскричалъ удивленный Эрастъ.
Паоло тоже узналъ доктора. Немного смутившись, онъ подошелъ въ Эрасту и сказалъ:
-- Васъ посылаетъ само небо, г. совѣтникъ! Давно уже время, чтобы совѣтъ курфюрста вспомнилъ о насъ. Пожалуйста, пройдемте отсюда въ монастырь. Я уже два раза собирался послать къ вамъ списокъ всего необходимаго намъ, но, вѣдь, не только посланнаго, но даже письма не примутъ изъ боязни заразы. Идемте, идемте! Теперь мы спасены.
Видъ молодаго человѣка, служащаго больнымъ, не думая о себѣ и забывая всѣ мѣры предосторожности, такъ пристыдилъ Эраста, что онъ незамѣтно сунулъ въ карманъ свою губку съ уксусомъ и послѣдовалъ за Лауренцано въ оставленный монастырь, также обращенный въ больницу. Въ прекрасной сводчатой трапезной монастыря молодой священникъ подалъ Эрасту стаканъ вина и, указывая на рядъ пузырьковъ и ящиковъ съ лѣкарствами, сказалъ:
-- Вотъ моя главная квартира.
Эрастъ въ нѣсколькихъ сильныхъ словахъ выразилъ удивленіе смѣлости Паоло, противупоставивъ ее "низости бѣжавшихъ чиновниковъ и безсердечію родственниковъ и безжалостнаго народа".
-- Не говорите этого, г. совѣтникъ,-- отвѣчалъ Паоло, немного растроганнымъ голосомъ.-- Въ эти дни борьбы я увидалъ, что въ насъ любви гораздо больше, чѣмъ я замѣчалъ прежде. Я видѣлъ примѣры самопожертвованія, трогавшіе мое сердце. Войдите туда и взгляните на слабыхъ, блѣдныхъ женщинъ, еле живыхъ и, все-таки, неутомимо слѣдящихъ за каждымъ вздохомъ страдающихъ.
Докторъ передалъ молодому человѣку о тѣхъ ужасахъ, какіе онъ видѣлъ въ Петерсталѣ.
-- И здѣсь было то же,-- отвѣчалъ Паоло.-- Но кто же виноватъ въ этомъ? Герцогскій совѣтъ и никто больше. Людамъ не доставало только руководителя. И здѣсь они неистовствовали съ отчаянія. Нужно было возвратить имъ увѣренность въ самихъ себѣ, убѣдить, что они могутъ помочь другъ другу, и кажущіяся грубость и себялюбіе уступили мѣсто величайшей самоотверженности, приводящей меня въ удивленіе.
-- Но какъ совершили вы это чудо?-- спросилъ Эрастъ.
Паоло улыбнулся и, не отвѣтивъ на вопросъ, продолжалъ:
-- Къ сожалѣнію, мы нуждаемся въ самомъ необходимомъ. Уксуса почти нѣтъ, всѣ потогонныя травы уже оборваны на горахъ; нѣтъ извести, чтобы заливать трупы и уничтожать запахъ. Мы должны довольствоваться огнемъ, что дорого и неудобно.
-- Все это вы можете получить отъ меня,-- отвѣчалъ докторъ.-- Дайте, я запишу, что вамъ прислать,-- и онъ вытащилъ изъ кармана бумагу.
Паоло взглянулъ на нее и, поблѣднѣвъ, съ выраженіемъ ужаса въ лицѣ не сводилъ глазъ съ бумаги.
-- Вы сами написали это?-- спросилъ онъ такимъ тономъ, будто отъ этого зависитъ жизнь или смерть.
-- Конечно. Почему вы спрашиваете это?
Рука священника дрожала.
-- Это вашъ почеркъ?-- повторялъ Паоло, испуганно глядя въ лицо Эраста.
Совѣтникъ не понималъ, что дѣлается съ Паоло. Блѣдный юноша немного оправился.
-- Я самъ запишу, что намъ нужно,-- сказалъ онъ и въ сильномъ волненіи вышелъ изъ комнаты.
Покачивая головой, Эрастъ посмотрѣлъ вслѣдъ странному человѣку; онъ ожидалъ, что Паоло будетъ радъ привезеннымъ для бѣдныхъ предметамъ.
На дворѣ молодой священникъ развернулъ дрожащими рунами письмо совѣтника и еще разъ внимательно осмотрѣлъ.
-- Нѣтъ сомнѣнія,-- шепталъ онъ,-- это тотъ самый почеркъ, которому заставлялъ меня подражать Пигаветта, а г. Адамъ, къ которому относилась записка, не иной кто, какъ еретикъ Адамъ Нейсеръ. Но, вѣдь, онъ на моихъ глазахъ бросилъ записку въ окно. Неужели это та же?
Съ выраженіемъ отчаянія Паоло прислонился лицомъ къ круглому монастырскому окну, мрачно глядя впередъ.
Снова жалитъ змѣй раскаянія, на минуту уснувшій! Снова затягивается старая цѣпь! Долженъ ли онъ предупредить Эраста? Онъ углубился въ мрачныя размышленія, но не приходилъ ни къ какому рѣшенію. Наконецъ, онъ встряхнулся. Съ сегодняшняго дня онъ будетъ думать о несчастій; случится завтра новое, то и тогда еще не поздно. "Божеское милосердіе не дастъ взойти каждому ядовитому сѣмени, легкомысленно посѣянному нашею рукой, и здѣсь вокругъ меня такъ много горя, что я могу сдѣлать добро столькимъ же людямъ, сколькимъ я надѣлалъ зла".
Онъ поднялся, чтобъ идти въ свою комнату приготовиться къ службѣ, каждый день совершаемой въ церкви для больныхъ.
Совѣтникъ, утомленный длинною дорогой, остался въ трапезной и, сидя за стаканомъ вина; думалъ о юношѣ, такъ удивившемъ его сегодня. Немного спустя, въ комнату вошла старая, сѣдая крестьянка, съ большою корзиной, полной травъ. Опустивъ ношу, она начала выкладывать и сортировать травы.
-- Вы рады, матушка, что къ вамъ пришелъ гейдельбергскій священникъ?-- началъ Эрастъ разговоръ.
-- Рады,-- сказала старуха.-- Да, онъ спасъ насъ.
-- Дѣйствительно, если сравнить положеніе дѣлъ у васъ и въ Петерсталѣ, то приходится удивляться этому человѣку.
-- А если бы вы видѣли, какое чудо онъ сотворилъ на лугу, то вы бы еще иначе заговорили.
-- Какое чудо, матушка?
-- А вы не знаете?-- живо спросила старуха.-- Ну, такъ вы ничего не знаете! Посмотрѣли бы вы, какъ этотъ человѣкъ цѣлый день говорилъ народу и все напрасно. Здоривые собрали пожитки и хотѣли бѣжать по тропинкамъ, не охраняемымъ стражей. Негодяи грабили покинутые дома и дѣлали всякое зло беззащитнымъ. Больные лежали безпомощно въ домахъ, на улицахъ, въ чистомъ полѣ. Тогда чужой священникъ началъ грозить убѣгающимъ карою небесной, если они покинутъ своихъ братій въ бѣдѣ. Тотчасъ же совершилось первое чудо. Предводитель бѣглецовъ, больше всѣхъ подзадоривавшій ихъ, хотѣлъ черезъ каменоломни, за дворомъ Шперлинга достигнуть тропинки, по которой можно попасть къ Лейнингену, не будучи схваченнымъ. Вдругъ, почти совсѣмъ уже вверху, онъ оступился, упалъ въ каменоломню и сломалъ себѣ шею. Еслибъ вы видѣли тогда священника! Съ разгорѣвшимся лицомъ, протягивая руку къ тому мѣсту, онъ обратился въ толпѣ съ словами: "-- Говорю вамъ: всякій, переступившій эту дорогу, погибнетъ такъ же",-- и онъ началъ молиться Богу, чтобъ Господь погубилъ всѣхъ губящихъ своихъ братьевъ и помогъ всѣмъ помогающимъ братьямъ. Около каменоломней стоитъ святой крестъ, который курфюрстъ хотѣлъ сломать, какъ идольское изображеніе; но прихожане возстали противъ этого, потому что онъ давно стоитъ передъ монастыремъ и почитается, какъ древняя святыня; но Св. Дѣва и Ученикъ были, все-таки, отломаны и приняты, и остался только одинъ Спаситель на крестѣ. Къ Нему-то обратился чужой священникъ, и еслибъ вы слышали, какъ онъ молился Христу... кажется, самые камни тронулись... Слезы текли у насъ по щекамъ. Тогда священникъ воскликнулъ:
"-- Ты хочешь, Господи! Дай знакъ, что Ты хочешь!"
И онъ простеръ обѣ руки въ Спасителю, будто желая Его обнять, и воскликнулъ:
"-- Смотрите, смотрите, Онъ хочетъ!"
Мы думали, что видимъ сонъ. Статуя подняла голову и наклонилась три, четыре раза; одинъ разъ статуя какъ будто даже приблизилась къ намъ. Тогда священникъ повернулся къ намъ и сказалъ:
"-- Господь сказалъ: "теперь тотъ, кто сомнѣвается или отказывается, будетъ сожженъ, какъ еретикъ", и я первый зажгу костеръ".
-- Посмотрѣли бы вы, какая настала тишина. Я не разслышала "да", потому что слишкомъ далеко стояла, но многіе совершенно ясно видѣли, какъ статуя открыла ротъ и сказала "да"... Священникъ сейчасъ же отобралъ молодыхъ парней и сказалъ: "Возьмите лопаты и выройте на церковномъ дворѣ большую яму, по крайней мѣрѣ, на триста человѣкъ".
"-- Вы,-- обратился онъ къ старикамъ,-- выносите трупы; я похороню ихъ, какъ только будетъ готова яма.
"-- Вы,-- сказалъ онъ дѣвушкамъ,-- принесите воды", и старухамъ: "вычистите дома".
Потомъ выбралъ нѣсколькихъ мужчинъ и женщинъ:
"-- Вы идите за мной, чтобъ обратить церковь въ больницу".
Всѣ повиновались ему. Его глаза блестѣли, какъ огни, его движенія были повелительны, какъ жесты курфюрста, или апостола, или даже больше... Я думаю, онъ однимъ словомъ поразилъ бы неповинующагося, какъ Св. Петръ -- Ананію... Въ заходу солнца деревню очистили, больныхъ перенесли въ церковь. Вновь заболѣвающихъ несли туда же, если они не могли имѣть дома хорошаго ухода, и каждый вечеръ священникъ со стариками дѣлаетъ осмотръ въ домахъ, чтобы ничего не было упущено.
-- Да, онъ замѣчательный человѣкъ,-- сказалъ Эрастъ самому себѣ.
-- Онъ -- католикъ!-- тихо сказала старуха.-- Онъ опять даетъ умирающимъ св. причастіе.
-- Вы это навѣрное знаете?-- спросилъ Эрастъ.
Старушка кивнула головой.
-- Старая вѣра была, вѣдь, лучше; она могла творить чудеса.
Эрастъ поднялся. Одно слово старухи обратило его восхищеніе молодымъ человѣкомъ въ отвращеніе.
-- Старыми францисканскими штуками и новыми іезуитскими фокусами онъ хочетъ ввести з'дѣсь папизмъ!-- сказалъ Эрастъ раздражительно.-- Когда явится полицейскій, надо уничтожить эту статую. Мы выучимъ ихъ, какъ творить чудеса и распространять папизмъ.
Эрастъ задумчиво вышелъ, и вдругъ до него донеслись изъ открытаго окна слова богослуженія, совершаемаго Лауренцано для больныхъ. Ни одинъ здоровый не смѣлъ войти въ церковь, но народъ толпился у открытыхъ оконъ, ловя слова молящагося священника. Эрастъ тоже подошелъ. Онъ услышалъ, какъ Паоло объяснялъ больнымъ слова посланія Іакова: "Се блажимъ терпящіе. Терпѣніе Іовле слышасте и кончину Господню видѣсте, яко многомилостивъ есть Господь и щедръ".
Мелодичный голосъ священника звучалъ нѣжно и успокоительно на площади со старыми липами, тихо колыхающимися отъ вѣтра.
-- Се блажимъ терпящіе, -- продолжалъ онъ, -- терпящіе до кончины. Нашъ удѣлъ -- страхъ и мученіе, они же покоятся въ мірѣ Господнемъ. Мы мучаемся, чтобы возвратить свое счастіе,-- они покоятся въ лонѣ святыхъ и вкушаютъ вѣчное блаженство. Мы должны снова поднять наши усталыя руки, ихъ же покоятся въ сладкой дремотѣ. Тысячи утомительныхъ дорогъ ожидаютъ наши усталыя ноги, между тѣмъ какъ ихъ сладко отдыхаютъ отъ продолжительнаго путешествія.
Какъ будто тише стало на кроватяхъ больныхъ; крики превратились, умолкли нетерпѣливѣе стоны.
-- Мы ублажаемъ тѣхъ, которые терпѣли, -- снова началъ священникъ,-- и всѣ переселившіеся черезъ эту дверь въ тихую обитель Господню -- всѣ умерли во Христѣ. Но и насъ, оставшихся на землѣ для новой борьбы, мы ублажаемъ за то, что претерпѣли, потому что только теперь мы можемъ сказать съ апостоломъ: "если мы живемъ, то живемъ съ Богомъ". Ангелъ-истребитель явился среди насъ, какъ пророкъ и сказалъ: "я обращаюсь къ вамъ, чада людей!" Онъ засталъ васъ среди заботъ, досады, вражды, суетныхъ желаній и грубыхъ наслажденій. Тогда ангелъ-губитель спросилъ васъ, стариковъ: какое значеніе передъ лицомъ смерти имѣетъ то, за что вы мучаетесь, тоскуете, ссоритесь и враждуете? Потомъ дѣвушекъ: что значитъ ихъ красота и наряды, если завтра ангелъ чумы коснется ихъ своимъ страшнымъ перстомъ? Онъ вырвалъ изъ вашихъ рукъ, юноши, кубки съ виномъ и превратилъ ваши дикія пѣсни. Онъ вложилъ руку брата въ руку сестры, помирилъ отца съ сыномъ, сосѣдей и кровныхъ родственниковъ. За то мы и ублажаемъ себя, что могли вытерпѣть это время испытанія. Мы принимаемъ отъ Бога жизнь, какъ даръ, данный намъ во второй разъ, и теперь, послѣ того какъ мы испытали, что она всегда находится въ Его рукѣ, что Онъ каждую минуту можетъ отнять ее, если мы будемъ во зло пользоваться ею, мы должны поступать во всемъ, перенесшіе, какъ повелѣваетъ законъ. Мы всѣ, вмѣстѣ терпѣвшіе, страдавшіе, надѣявшіеся, вмѣстѣ перенесшіе испытанія, когда отъ сердца нашего отрывали самыхъ близкихъ людей и уносили туда, откуда никто не возвращается; мы, вмѣстѣ молившіеся у гроба, который отверзется только передъ послѣднимъ трубнымъ гласомъ,-- отнынѣ мы всѣ составимъ одну семью, и если къ вамъ возвратится духъ вражды, себялюбія и любостяжанія, я приду къ вамъ и подведу васъ къ этимъ могиламъ и къ этому алтарю, внимающему сегодня вашимъ жалобнымъ стонамъ, и тогда вы сами спросите себя, какое значеніе будетъ имѣть то, за что вы ссоритесь, если вернется ангелъ, явившійся въ эти дни во всемъ своемъ страшномъ величіи? Тогда вы будете жить въ Богѣ, мы будемъ ублажать васъ, такъ какъ видъ благословеннаго ангела образумилъ васъ.
Трогательная молитва послѣдовала за этими словами. Эрастъ былъ сильно потрясенъ; гнѣвъ его прошелъ. То, что онъ слышалъ, было совсѣмъ иное, чѣмъ прежнія напыщенныя рѣчи магистра. Тогда онъ разыгрывалъ проповѣдника, теперь онъ проповѣдывалъ. Толпа расходилась. Эрастъ тоже задумчиво направился въ сторону, когда его догналъ Паоло.
-- Вы просили церковный совѣтъ освободить васъ отъ религіозныхъ обязанностей,-- сказалъ Эрастъ.-- Но я вижу, что вы измѣнили свое рѣшеніе.
-- Я былъ болѣнъ, -- отвѣчалъ Паоло, -- душевно болѣнъ, слабъ и бѣденъ; я чувствовалъ, подавая это прошеніе, что не имѣю права учить другихъ...-- и по его узкимъ, блѣднымъ губамъ скользнула страдальческая улыбка.-- Но когда я увидѣлъ, что могу своею проповѣдью сдѣлать хотя сколько-нибудь добра, я отбросилъ свои сомнѣнія. Нечестно было бы при такихъ обстоятельствахъ думать о самомъ себѣ. И теперь я благодарю Бога за посланное мнѣ несчастіе, возвратившее моему черствому сердцу способность думать о другихъ и понимать ихъ страданія.-- Эрастъ молчалъ.-- Я вновь убѣдился, что владычествовать надъ неразумною толпой возможно только силою религіозныхъ убѣжденій. Только молитва можетъ сковать эти демонскія силы. Съ одними разумными убѣжденіями, безъ проповѣди и молитвы я былъ бы здѣсь безполезенъ.
-- А чудеса вы забываете?-- сказалъ Эрастъ рѣзко.-- Зачѣмъ для достиженія вашихъ добрыхъ намѣреній вы пользуетесь обманомъ и шарлатанствомъ? Какъ совершили вы чудо на лугу при перекресткѣ?
Молодой священникъ засмѣялся.
-- Вѣдь, вы были въ Болоньѣ, -- сказалъ онъ,-- и видѣли наклоненыя башни, Азинеллы, вы знаете стихи:
Wie Carienda's Thum
Sich neiget nach dem Wanderer, wenn ein
Ge wölke Entgegen seiner Neigung drüber hinzieht,
Dass lieber eine andere Strasse seinem Fuss er suche...
Вотъ то-же видѣлъ и я, когда говорилъ съ толпой. Облака, гонимыя вѣтромъ, неслись по голубому небу изъ-за покривившагося креста и, дѣйствительно, казалось, что крестъ приближается и наклоняется, и тѣмъ чаще, чѣмъ скорѣе неслись облака. Никто. не обращалъ на это вниманія. Но когда я увидалъ, что толпа пришла въ смятеніе отъ неожиданной смерти одного негодяя, сломавшаго себѣ шею, совершившейся одновременно съ моимъ предсказаніемъ, мнѣ пришло въ голову ковать желѣзо, пока горячо. Такимъ образомъ, въ первому чуду я поспѣшилъ прибавить второе... вы качаете головой, г. совѣтникъ, но я не видѣлъ никакого другаго средства восторжествовать надъ толпой для ея же спасенія. Если когда-нибудь позволяется ріа fraus, то именно въ этомъ случаѣ.
-- Вы католикъ?-- холодно спросилъ Эрастъ.
-- Да, я католикъ, -- отвѣчалъ Паоло, выпрямившись.-- Я оставлю Пфальцъ, какъ только увижу, что ваши полицейскіе и священники въ состояніи управляться собственными силами здѣсь.-- При этомъ онъ протянулъ Эрасту руку, будто на долго разставаясь. Послѣ минутнаго колебанія докторъ подалъ ему свою больную руку.
-- Желаю вамъ счастія,-- сказалъ онъ, подумавъ про себя: "съ сегодняшняго дня наши дороги разошлись".
На поворотѣ дороги Эрастъ оглянулся и увидалъ молода то священника выходящимъ изъ дверей дома, держа одного ребенка на рукахъ, другаго ведя за руку. Малютки, вѣроятно, только что лишились родителей.