Извѣстная фраза о томъ, что книги имѣютъ свою судьбу, находитъ широкое подтвержденіе въ области христіанской литературы. Множество древнѣйшихъ, а слѣдовательно, и важнѣйшихъ книгъ утеряно, другія, долгое время считавшіяся потерянными, какимъ-то чудомъ теперь открыты вновь, а современная наука, которая въ поискахъ за древними книгами выработала даже особый методъ, обѣщаетъ намъ на этомъ поприщѣ еще большія неожиданности. Въ одномъ только случаѣ слѣдуетъ нѣсколько умѣрить свои надежды, именно, когда дѣло идетъ о такихъ книгахъ, которыя по мѣрѣ силъ предавались забвенію или уничтоженію самими христіанами. Христіане при этомъ дѣйствовали съ большимъ успѣхомъ и по отличному методу. Это относится, во-первыхъ, къ еретическимъ сочиненіямъ, которыя, несмотря на новѣйшія находки, дошли до насъ въ весьма незначительномъ числѣ, и во-вторыхъ, къ полемическимъ сочиненіямъ, направленнымъ вообще противъ христіанства. Изъ послѣднихъ ни одно еще пока не извлечено изъ столь плодородное въ отношеніи находокъ почвы Египта, да, по моему мнѣнію, врядъ ли когда-нибудь будетъ извлечено. Впрочемъ, значительная, можно сказать даже, лучшая часть этихъ сочиненій сохранилась въ направленныхъ противъ нихъ христіанскихъ книгахъ; впрочемъ, изъ послѣднихъ нѣкоторыя также утеряны. Я говорю лучшая, наиболѣе интересная часть: потому-что христіане въ своей борьбѣ противъ этихъ книгъ старались, конечно, особенно основательно опровергнуть самыя ядовитыя, самыя опасныя ихъ положенія. Но все таки такое сохраненіе въ видѣ цитатъ противниковъ можетъ быть лишь отрывочно; многое, что было бы для насъ теперь особенно интересно, совершенно не вошло въ полемику. Только одно видно изъ христіанскихъ полемическихъ сочиненій: противники, какъ уже замѣчено выше, хотя часто и не понимали язычниковъ и еще чаще лишь слабо опровергали ихъ аргументы, но никогда, -- это мы можемъ еще проконтролировать, -- не извращали ихъ словъ и даже не позволяли себѣ малѣйшей ихъ перестановки. Добросовѣстность ихъ, такимъ образомъ, находятся внѣ сомнѣнія.
Такимъ образомъ сохранилась значительная часть знаменитаго сочиненія платоника Цельза противъ христіанства. Онъ далъ ему названіе "Истинное слово". Оно считалось столь опаснымъ, что еще 60--70 лѣтъ спустя послѣ его появленія, по мнѣнію лучшихъ знатоковъ, оно возникло между 177 и 180 гг. по Р. Хр.-- отецъ церкви Оригенъ, по совѣту одного изъ своихъ друзей, выступилъ противъ него съ объемистымъ трудомъ. Оригену понадобилось для этого немного времени, онъ быстро приступилъ къ писанію, далеко еще не вполнѣ вникнувъ въ личность этого врага христіанъ. Это ясно обнаруживается между прочими изъ слѣдующаго. Оригенъ почему-то составилъ себѣ представленіе, что Цельзъ эпикуреецъ, и съ этого началъ свое возраженіе. Но при дальнѣйшемъ теченіи своей работы онъ, къ удивленію, находить, что врагъ мыслитъ далеко не по эпикурейски, а скорѣе склоняется къ платонизму. Однако, вмѣсто того, чтобы передѣлать или пересмотрѣть вновь свое сочиненіе, онъ преспокойно оставляетъ то, что было написано на основаніи ложнаго представленія: дѣло требовало быстроты, и сочиненіе должно было появиться возможно скорѣе. Такимъ образомъ мы еще и теперь можемъ доказать, что христіанскій полемистъ отнесся крайне поверхностно въ утерянному языческому сочиненію. Но книга Оригена имѣетъ еще и много другахъ недостатковъ. Неоднократно чувствуетъ онъ, что врагъ далеко не неправъ, и на его мѣткіе аргументы приводитъ крайне запутанныя возраженія. Чтобъ выйти изъ затруднительнаго положенія, онъ заявляетъ, что Цельзъ въ сущности ужасно безтолковый человѣкъ; но тотъ же самый Оригенъ даетъ вамъ блестящія доказательства противнаго.
Цельзъ гораздо лучше подготовился въ своему сочиненію, чѣмъ его будущій противникъ. Будучи далекъ отъ того, чтобы основывать свое мнѣніе на тѣхъ слухахъ, которые носились въ народѣ относительну сторонниковъ новой вѣры, онъ путемъ основательнаго чтенія христіанскихъ книгъ, библіи, еретическихъ сочиненій и апологій составилъ себѣ полное представленіе объ ученіи и жизни христіанъ. Такимъ образомъ, онъ выступилъ, на противниковъ во всеоружіи. Самое важное для него -- истина; его критическому уму претитъ безусловная вѣра христіанъ, восклицаніе: не изслѣдуй глубоко, возмущаетъ его. Ибо при точномъ изслѣдованіи эта вѣра и оказывается полнымъ ничтожествомъ. И вотъ Цельзъ, -- ходъ мыслей котораго я не могу возстановить вполнѣ, а привожу лишь въ общихъ чертахъ, -- приступаетъ къ опроверженію, и это опроверженіе, несмотря на встрѣчающіяся въ немъ повторенія, слѣдуетъ назвать вполнѣ научнымъ, такъ какъ оно основывается на весьма широкомъ кругозорѣ; онъ слѣдуетъ методу, которымъ пользовались многіе противники христіанства. Прежде всего, по мнѣнію Цельза, нельзя разсматривать христіанство, какъ обособленное явленіе, необходимо указать ему его мѣсто среди религій всего міра. Ибо въ христіанствѣ много аналогій съ другими религіями и культами; про языческаго бога Асклепія разсказываютъ подобныя же вещи, какъ и про Христа, Миѳра и его мистеріи имѣютъ много точекъ соприкосновенія съ христіанскимъ культомъ, рожденіе отъ дѣвы тоже не представляетъ чего либо оригинальнаго, нѣчто подобное встрѣчается и у грековъ. Кромѣ того, слѣдуетъ отдѣлять Ветхій Завѣтъ отъ Новаго. Въ Ветхомъ Завѣтѣ множество крайне безнравственныхъ исторіи: неужели можно считать эту книгу назидательной! Къ тому же Моисей обѣщаетъ лишь временныя блага, Христосъ же проповѣдуетъ любовь и воздержаніе. Всего глупѣе объяснять эти исторіи аллегорически, какъ это дѣлаютъ многіе іудеи и христіане, это крайне шаткая почва, и къ этому пріему можно прибѣгать лишь при вполнѣ безвыходномъ положеніи. Но возьмемъ вообще Ветхій Завѣтъ. Какія дѣтскія вещи разсказываются тамъ о сотвореніи міра, о грѣхопаденіи! Какъ можно говорить до сотворенія солнца о дняхъ творенія, какъ Богъ можетъ отдыхать, говорить или, наконецъ, даже сокрушаться въ своемъ дѣлѣ? Кромѣ того, Ветхій и Новый Завѣтъ приписываютъ діаволу слишкомъ большую власть надъ міромъ. Далѣе, напрасно думаютъ, что потопъ былъ ниспосланъ Богомъ для наказанія людей; стихійныя явленія въ равной мѣрѣ служатъ для всего міра, и неразумно приписывать ихъ однимъ лишь людямъ. И этотъ Богъ, какъ бы просыпаясь отъ долгаго сна, посылаетъ своего духа въ ничтожный уголокъ міра въ эту крошечную, презираемую всѣми Палестину. Онъ знаетъ, что сынъ его будетъ страдать, будетъ даже казненъ, и тѣмъ не менѣе все-таки посылаетъ? И какъ должны мы представлять себѣ весь этотъ эпизодъ? Вѣдь не могъ же Богъ превратиться въ смертное тѣло, очевидно, онъ принялъ только видъ человѣка; но въ такомъ случаѣ, вѣдь, это хитрость недостойная Бога. Нечего ссылаться также на пророчества. Предсказанія Ветхаго Завѣта можно одинаково хорошо отнести и къ совершенно инымъ явленіямъ: все это предсказано, потому что произошло, а не произошло, потому что предсказано. Если Христосъ дѣйствительно Богъ, то онъ не могъ бы страдать, то онъ долженъ былъ бы получить помощь отъ Бога; Богъ также не ѣстъ. Кромѣ того преданіе объ его жизни покоится на весьма слабомъ основаніи. Его генеалогія невѣрна, при крещеніи его никто не присутствовалъ, воскресеніе его видѣла лишь одна истерическая женщина и нѣсколько какихъ-то шарлатановъ. Странно также, что настоящій Богъ при своемъ появленіи тотчасъ же встрѣчаетъ такое недовѣріе, и его ученики даже не жертвуютъ своей жизнью за него. Если бы обманщикъ и лжецъ Христосъ былъ дѣйствительно Богомъ, то они побоялись бы дѣйствовать такъ, какъ они дѣйствовали. Наконецъ, и Пилатъ также, не наказанъ за свой поступокъ. Да и вообще Богъ не помогаетъ христіанамъ: если они ссылаются на то, что поруганіе изображеній языческихъ боговъ не влечетъ за собою наказанія со стороны этихъ боговъ, то, вѣдь, тоже самое можно сказать и о христіанскомъ Богѣ, который также не выручаетъ вѣрующихъ изъ бѣды. Изъ всего этого можно вывести заключеніе, что подобно тому, какъ Богъ до сихъ поръ не помогалъ іудеямъ и христіанамъ, такъ и христіанскій Римъ не встрѣтитъ съ его стороны поддержки. Всѣ эти противорѣчія и недоговоренности христіане, впрочемъ, чувствовали и сами и много разъ пытались обойти евангельскія событія и мысли или придать имъ иную форшу; другіе опять развили изъ христіанства какіе-то каббалистическія таинства, словомъ -- и христіане впадаютъ въ такія же противорѣчія, какъ и языческія секты, а потому истина не можетъ заключаться въ христіанствѣ. Это какая-то странная, отрицающая всякій человѣческій успѣхъ религія: прочіе культы требуютъ чистоты сердца, они же взываютъ къ грѣшникамъ и нечестивымъ, они образуютъ общество скрытыхъ, пугливыхъ людей, которые поклоняются Богу и въ то же время боятся демоновъ; либо, восклицаетъ Цельзъ, совершенно откажитесь отъ міра, либо раздѣляйте съ нами все, что васъ волнуетъ, значитъ, также и наши невзгоды.
Хотя всѣ эти аргументы и не являются вполнѣ новыми, какъ уже замѣчено, но тѣмъ не менѣе они большей частью настолько остроумны и въ извѣстномъ смыслѣ столь неопровержимы, что противники христіанства постоянно пользовались ими и развивали ихъ въ своей полемикѣ. Оригенъ и пытается самостоятельно опровергнуть ихъ; нерѣдко ему это удается, еще чаще, однако, его неуклюжія возраженія совершенно не достигаютъ цѣли. Было бы слишкомъ утомительно подробно излагать всѣ возраженія Оригена. Такой способъ представляетъ нѣчто отрицательное. Самымъ освѣжающимъ образомъ всегда дѣйствуетъ личность; она представляетъ собою, въ концѣ концовъ, нѣчто дѣйствительно положительное въ исторіи. Поэтому, не станемъ противопоставлять ученому язычнику его поздняго противника, поставимъ рядомъ съ нимъ другого могучаго христіанина, который значительно превосходятъ его силой своей позиціи, великаго отца церкви Тертулліана, апологія котораго съ книгой Августина о государствѣ Божіемъ, представляетъ собою самое могучее созданіе христіанской полемики противъ язычниковъ.
Тертулліанъ былъ родомъ изъ Африки и принадлежалъ въ той школѣ, которая стремилась выработать изъ латинскаго языка инструментъ виртуоза. Но онъ значительно превзошелъ своихъ учителей силой своей фантазіи и горячностью своего воодушевленія. Посмотримъ, какъ характеризуетъ его одинъ знатокъ греческой и латинской стилистики: "Никому не удавалось поднять латинскій языкъ до такой высокой степени страстности, какъ ему; паѳосъ, который Тацитъ отвергалъ съ благороднымъ негодованіемъ, превращается у Тертулліана въ бурный потокъ, сносящій все, что встрѣчается на пути; онъ связалъ воедино возвышенное спокойствіе Тацита, бурную страстность и памфлетическій тонъ Ювенала и аффектированную неясность Персія... Ни у одного латинскаго писателя языкъ не являлся въ такомъ полномъ смыслѣ слова непосредственнымъ выраженіемъ внутренняго чувства... Онъ совершенно не стѣсняется съ языкомъ для того, чтобы втиснуть его въ оковы своего могучаго мышленія; онъ представляетъ собою типъ создателя христіанской рѣчи, въ его насильственныхъ нововведеніяхъ чувствуется духъ человѣка, проникнутаго глубокой вѣрой въ то, что христіанство явилось въ міръ, какъ новая величина, и требуетъ, поэтому, для своего выраженія новыхъ факторовъ".
Каково выраженіе, такова и мысль. Тертулліанъ, какъ римлянинъ, не обладаетъ особенно глубокимъ образованіемъ: среди защитниковъ христіанства греки, хотя впрочемъ также не превышающіе средняго уровня эпохи, болѣе учены, чѣмъ онъ. И тѣмъ не менѣе ихъ голосъ совершенно теряется рядомъ съ мощнымъ призывомъ римлянина. Лучшимъ свидѣтельствомъ этого является то обстоятельство, что греки перевели защитительную рѣчь Тертулліана на свой языкъ. Интересно сравнить начало апологій Іустина и Тертулліана. Грекъ чрезвычайно просто говоритъ о томъ, что нельзя осуждать христіанъ лишь по одному имени, что сначала нужно производить разслѣдованіе. Тертулліанъ въ развитіи этой идеи находитъ новые пункты. Осужденіе, говоритъ онъ, безъ разслѣдованія возбуждаетъ подозрѣніе злой совѣсти; нѣтъ ничего болѣе несправедливаго, какъ ненавидѣть то, чего не знаешь. Одно исключаетъ другое: не знать тѣхъ, кого ненавидишь, это значитгъ несправедливо ненавидѣть тѣхъ, кого не знаешь. Всѣ тѣ, кто узнали, что именно они ненавидѣли, перестали ненавидѣть христіанскую религію, т. е. много язычниковъ обратились къ христіанству, благодаря ознакомленію съ нимъ. Язычники лишь любятъ свое невѣжество. Когда противники восклицаютъ, что христіанство хорошо не потому, что многіе обратились къ нему, что большое число вѣрующихъ еще не свидѣтельствуетъ объ истинности ученія, то это кажется какъ-будто правильнымъ, но вспомните, хвалился ли кто-нибудь тѣмъ, что онъ находится въ обществѣ злыхъ людей. Всякое зло связано со страхомъ и стыдомъ. Злые люди стараются отговориться и оправдаться, а осужденные они разсыпаются въ жалобахъ. Христіане поступаютъ иначе: стыдъ, раскаяніе, страхъ совершенно чужды имъ, осужденный остается попрежнему полонъ гордости.
Этому вѣскому введенію, если только можно назвать введеніемъ такое быстрое проникновеніе до самой сути вещей, соотвѣтствуетъ и дальнѣйшее развитіе мысли. Въ римскомъ судебномъ процессѣ заключается явная нелѣпость. Вы прибѣгаете къ пыткамъ, восклицаетъ Тертулліанъ, вообще, чтобы добиться отъ преступника признанія, по отношенію же къ христіанамъ вы дѣлаете это чтобы добиться отъ нихъ отреченія. А такъ какъ въ данномъ случаѣ вы поступаете какъ разъ обратно тому, какъ вы поступаете и остальными преступниками, то слѣдовательно мы не преступники. Когда я отрекаюсь, т. е. лгу, тогда вы вѣрите мнѣ. Христіане же признаютъ свою вину; пытка, слѣдовательно не имѣетъ смысла. Имя христіанина вредитъ доброй славѣ. Онъ хорошій человѣкъ, говорятъ про кого-нибудь, хотя и христіанинъ; почему не говорятъ такъ: онъ хорошій человѣкъ, потому что онъ христіанинъ, или: онъ христіанинъ, потому что онъ хорошій человѣкъ? Изъ извѣстнаго слѣдуетъ выводить неизвѣстное, а не осуждать заранѣе на основаніи неизвѣстнаго извѣстное. Иные, которые раньше были совершенно негодными членами общества, внезапно, на глазахъ язычниковъ, превращаются въ порядочныхъ людей, и оказывается, что они христіане. Но это-то какъ разъ и сердитъ еще болѣе язычниковъ. Совершенно же не выдерживаетъ критики ссылка на законы и особенно на то, что императоръ не можетъ вводить новыхъ боговъ безъ одобренія сената. Законы подвержены разнообразнѣйшимъ измѣненіямъ, многіе уже давно устарѣли и поэтому совсѣмъ не примѣняются. А императоры даже и не обращаются къ сенату по вопросу о терпимомъ отношеніи къ христіанству; добросердечные императоры всегда были милостивы къ намъ: Неронъ же, котораго весь міръ знаетъ, какъ злодѣя, былъ намъ первый врагъ: въ этомъ и заключается весь вопросъ.
Ни одинъ порядочный человѣкъ не долженъ былъ бы распространять пошлую басню о томъ, что христіане убиваютъ дѣтей и ѣдятъ человѣческое мясо. Ни разу еще не находили такого ребенка. Злая слава живетъ только ложью, истина ее убиваетъ. Представимъ себѣ также весь ужасъ дѣтоубійства. Развѣ мы, христіане, обладаемъ иной организаціей, чѣмъ язычники, которые вѣдь также чувствуютъ глубокое отвращеніе къ подобнымъ дѣламъ? Представимъ себѣ, какъ дѣло происходитъ: неужели дѣйствительно возможно, чтобы епископъ принуждалъ новокрещаемаго къ дѣтоубійству? Не обвиняйте насъ, а взгляните на самихъ себя, подумайте, давно ли у васъ самихъ прекратились человѣческія жертвоприношенія.
Затѣмъ авторъ переходитъ къ подробной критикѣ боговъ и идолопоклонства грековъ и римлянъ. Эта тема, какъ мы уже знаемъ, была настолько истрепана, что даже Тертулліанъ не нашелъ сказать о ней ничего новаго. Тѣмъ сильнѣе звучитъ то, что великій человѣкъ говоритъ о христіанахъ и ихъ богослуженіи. Мы поклоняемся единому Богу, который создалъ міръ для украшенія своего достоинства, который невидимъ, хотя и дѣлается иногда видимымъ, неосязаемъ, хотя по благости своей иногда и принимаетъ образъ человѣка, неоцѣнимъ, хотя онъ и оцѣнивается человѣческимъ чувствомъ. Нужно ли доказывать его существованіе изъ его дѣлъ, изъ свидѣтельства самой души? Хотя душа и окружена тысячью разныхъ условій, притѣсненій и препятствій, но тѣмъ не менѣе она все-таки временами приходитъ въ истинному познанію. Всѣ наши обычныя поговорки относятся къ Богу, мы говоримъ: Дай Богъ, Богъ видитъ, Богъ такъ велитъ. Такъ душа свидѣтельствуетъ, что она съ самаго начала была христіанкой. Вo время молитвы мы, вѣдь, обращаемъ своя взоры съ небу, а не въ Капитолію. Богъ объявилъ намъ свою волю посредствомъ священнаго писанія, черезъ пророковъ. Имъ я обязанъ своимъ обращеніемъ: христіанство постигается постепенно, рожденіе тутъ ничуть не помогаетъ. Наши пророчества всѣ исполнились, ваши же сивиллы не болѣе, какъ лгуньи; одна полка книгъ нашихъ пророковъ стоитъ больше всѣхъ вашихъ предсказаній, къ тому же наши пророчества и гораздо старше вашихъ. Въ Христѣ исполнились всѣ пророчества; даже наша литература, письмо Пилата къ Тиверію -- апологетъ пользуется здѣсь христіанской фальсификаціей -- свидѣтельствуетъ о событіяхъ, описанныхъ въ евангеліяхъ. Христосъ не навязывалъ, какъ это дѣлали римскіе цари, невѣжественному народу новыя божества, онъ раскрылъ глаза людямъ просвѣщеннымъ, и если это познаніе дѣлаетъ людей лучше, то, значитъ, ложна та религія, которая чтитъ изображенія боговъ и поклоняется статуямъ мертвыхъ.
Все скверное и ложное у васъ есть дѣло демоновъ. Иногда они дѣлаютъ какъ-будто и добро, но только для виду. Каждый изъ этихъ духовъ имѣетъ крылья, они узнаютъ все. Это они сдѣлали возможнымъ исполненіе языческихъ предсказаній, обокравъ библію, они сами дѣлаются богами. Приведите къ трибуналу одержимаго бѣсами: по приказанію любого христіанина эти духи признаются, что они демоны, тогда какъ въ другомъ смыслѣ они ложно называютъ себя богами. А когда христіане спрашиваютъ демоновъ о Богѣ, то демоны признаютъ христіанскаго Бога истиннымъ.
Если Тертулліанъ является здѣсь сыномъ своего времени, даже болѣе, можетъ быть, самымъ вѣрующимъ поборникомъ демонизма въ ту эпоху, то мы не должны, конечно, осуждать его за это. Съ одной стороны, онъ передаетъ -- правда, можетъ быть нѣсколько усиливая своими собственными удареніями -- лишь то, что представлялось уже прошлымъ эпохамъ, т. е. какъ-разъ эллинамъ. Съ другой стороны, мы въ правѣ задать вопросъ: развѣ въ наше время это суевѣріе исчезло вполнѣ? Кромѣ того, Тертулліанъ самъ заботится о томъ, чтобы въ случаѣ, если какое-либо мѣсто въ его книгѣ вызвало бы въ насъ сомнѣніе, то слѣдующее мѣсто вновь заставило бы насъ воспрянуть духомъ. Въ особенности это относится къ замѣчательной главѣ о римской религіи и о враждебномъ отношеніи къ государству, которое приписывалось христіанамъ.
Говорятъ, начинаетъ онъ, что римляне обязаны были своимъ величіемъ своей набожности. Но находятся еще подъ большимъ сомнѣніемъ, что сдѣлали въ благодарность своимъ почитателямъ всѣ эти пустоголовые римскіе боги полей, лѣсовъ и луговъ. А значительное число боговъ введены впервые лишь тогда, когда Римъ уже сдѣлался могучимъ государствомъ, значитъ, набожность, повидимому, явилась уже послѣ величія; простота религіи древняго Рима и не могли создать никакой набожности, т. е. усиленнаго богопочитанія. Нѣтъ -- и здѣсь-то апологетъ доходить до такой силы изображенія, равная которой рѣдко встрѣчается во всей римской литературѣ -- нѣтъ, римское величіе происходитъ какъ-разъ отъ безбожія Рима, отъ войнъ, разрушенія городовъ и т. п., т. е. отъ всего того... Что сопряжено съ кощунствомъ надъ богами: всякая римская побѣда означаетъ поруганіе святыни. Итакъ, эти боги, почитаемые врагами всякой религіозности, не могутъ быть богами. Нѣтъ, лишь Богъ подымаетъ и низвергаетъ государства; религіозность Рима, его богослуженія гораздо новѣе восточныхъ культовъ.
Демоны даютъ вашимъ противникамъ хитрый, двусмысленный совѣтъ приносить жертвы и заставлять насъ принимать въ нихъ участіе Это дѣйствительно совѣтъ демоновъ; будучи побѣждены нами, они, подобно мстительнымъ рабамъ, ищутъ удовлетворенія. Они поступаютъ, какъ преступники изъ рабочихъ домовъ и копей. Самое тяжелое требованіе, которое предъявляютъ вамъ, -- это жертвоприношеніе на благо императора. Но какъ же мы можемъ приносить съ этой цѣлью жертвы богамъ, когда самые культы боговъ во многихъ случаяхъ зависятъ отъ воли императоровъ; посредствомъ жертвоприношеніи мы подчинили бы императоровъ ихъ собственнымъ созданіямъ. Мы поступаемъ иначе; мы обращаемся съ молитвой за императора къ Богу. Императоръ знаетъ и чувствуетъ, въ чьей власти онъ находится; неба ему не побороть. Онъ великъ, потому-что онъ меньше неба. Обращая взоры къ небу, съ распростертыми руками, съ непокрытой головой, безъ напоминанія молимся мы за императора, за благосостояніе его личности, молимся Богу, который можетъ дать то, о чемъ мы его просимъ, намъ, умирающимъ за его ученіе, намъ, приносящимъ въ жертву ему свою жизнь, а не паршивыхъ, больныхъ животныхъ. Итакъ, восклицаетъ Тертулліанъ, напрягая нервы своей реторики до высшаго, страстнаго паѳоса, -- итакъ, пусть во время такой молитвы ваши орудія пытки разрываютъ насъ на части, пусть ваши кресты вздымаютъ насъ, пусть пожираетъ насъ вашъ огонь, пусть ваши дикіе звѣри терзаютъ насъ... дѣлайте все это... вырывайте изъ насъ душу во время молитвы за императора.
Вотъ, слѣдовательно, въ чемъ заключается враждебное отношеніе христіанъ къ государству, въ томъ, что мы иначе почитаемъ императора. Мы во всякомъ случаи не превращали государства въ харчевню посредствомъ жертвеннаго дыма, мы вообще не принимаемъ участія въ языческихъ празднествахъ со всѣми ихъ безобразіями. Но мы гораздо болѣе вѣрные слуги императора, чѣмъ нехристіане. Они молятся всегда лишь за существующаго императора. Всѣ убійства цезарей были совершены руками язычниковъ, тѣхъ самыхъ, которые приносили жертвы за императора. Такимъ образомъ, если многіе римляне -- враги императора, и тѣмъ не менѣе ихъ считаютъ римлянами, то почему же васъ, друзей правительства, называютъ не-римлянами?
Но мы никогда не мстили за всѣ тѣ обвиненія, которыя возводятся на насъ язычниками, хотя и могли бы дѣлать это. Ибо мы обладаемъ оружіемъ и настолько многочисленны, что могли бы составить арміи, гораздо болѣе сильныя, чѣмъ у иноземцевъ. Хотя мы возникли только вчера, но нами уже заполнены города, острова и т. д. Мы могли бы вѣдь и выселиться: тогда ваша имперія оказалась бы совершенно вымершей.
Мы вовсе не враги имперіи, ибо наше государство -- міръ. Наши наслажденія гораздо болѣе благородны, чѣмъ ваши увеселенія въ циркахъ, театрахъ и на аренахъ. Чего вы объ этомъ заботитесь; если мы не имѣемъ удовольствій подобнаго рода, то вѣдь это же, въ концѣ концовъ, лишь наше несчастье.
Послѣ этой рѣчи, дышащей замѣчательной энергіей и силой, которой не достигалъ никто до него, и въ которой врядъ ли превзошелъ его и Августинъ, апологетъ переходитъ отъ отрицательной части своей книги къ положительной; показавъ, что христіане не представляютъ собою, онъ набрасываетъ картину ихъ жизни. Но точка зрѣнія апологета и самая природа его и здѣсь постоянно насильно влагаетъ ему въ руку мечъ. Едва закончивъ картину устройства христіанской церкви, любовнаго отношенія христіанъ другъ къ другу, онъ снова выступаетъ противъ врага. Да, восклицаетъ онъ, вотъ что доставляетъ безпокойство нѣкоторымъ. Смотрите, говорятъ они, какъ христіане любятъ другъ друга, -- еще бы, вѣдь тѣ ненавидятъ другъ друга -- смотрите, какъ охотно они умираютъ, спасая другихъ, -- еще бы, вѣдь они убиваютъ другъ друга. Мы называемъ одинъ другого братьями, у насъ все общее за исключеніемъ женъ: какъ разъ тамъ мы раздѣляемъ, гдѣ у другихъ, у этихъ прелюбодѣевъ, существуетъ общность. Но тѣмъ не менѣе, при всякомъ случаѣ, слишкомъ ли разливается Тибръ, или вовсе не разливается Нилъ, всегда раздается крикъ отдайте христіанъ львамъ! Такъ ли это? Развѣ до явленія Христа не было несчастныхъ случаевъ, развѣ какъ разъ стихійныя явленія до Христа не были гораздо болѣе многочисленны чѣмъ теперь? Вѣдь Содомъ и Гоморра сгорѣли до появленія евреевъ въ Палестинѣ. Всѣ бѣды служатъ намъ для напоминанія, для васъ же они означаютъ наказаніе. Но если это ваши боги наказываютъ васъ за насъ, то они, оказывается, довольно неблагодарны и несправедливы по отношенію къ вамъ.
Когда нѣкоторые греки среди апологетовъ выражали изумленіе, почему не подвергаются преслѣдованіямъ тѣ изъ язычниковъ, которые отрицаютъ боговъ, на основаніи своихъ философскихъ убѣжденій, то Тертулліанъ, какъ человѣкъ, не знающій никакихъ компромиссовъ, не хотѣлъ и слышать объ этомъ. Всѣ философы лишь люди наполовину, христіанинъ не имѣетъ ничего общаго съ ними, которые полны всевозможныхъ человѣческихъ ошибокъ и даже пороковъ. Старше философовъ -- истина, которую философы своимъ неяснымъ скептицизмомъ лишили ея первобытной простоты. Все правильное у философовъ заимствовано ими у насъ: мы -- тѣло, они -- тѣнь. Главнымъ камнемъ преткновенія для васъ является воскресеніе мертвыхъ. Какъ можетъ, спрашиваете вы, изъ разложившейся матеріи вновь возникнуть тѣло? Но вспомните время до рожденія, вы, вѣдь, тогда тоже были ничто. Ты явился изъ ничего, почему же не можешь ты снова возникнуть изъ ничего? Для возникновенія новаго требуется гибель стараго. Слѣдовательно, говорите вы, мы постоянно будемъ умирать и затѣмъ снова воскресать? Вовсе не такъ; первоначально мы смертны, затѣмъ станемъ безсмертны. Посерединѣ находится граница, нѣчто въ родѣ занавѣса для міра. Затѣмъ родъ человѣческій обновляется для суда. Послѣ этого уже не будетъ больше смерти и никакого измѣненія.
Наконецъ, и смерть наша есть лишь новая побѣда. Ваши жестокости служатъ лишь приманкой, ибо несмотря на наказанія и пытки ваши ряды становятся все многочисленнѣе. Ваши философы совѣтуютъ относиться съ смерти съ твердостью, но у нихъ это остается лишь на словахъ, мы же доказываемъ это на дѣлѣ. Когда видятъ нашу твердость, то, неизбѣжно, спрашиваютъ о причинахъ нашей стойкости. Но кто спрашиваетъ объ этомъ, тотъ самъ переходитъ съ намъ, самъ хочетъ претерпѣть страданія для того, чтобы получить награду отъ Бога. Поэтому, мы только благодарны вамъ за ваши приговоры, міръ и Богъ спорятъ о насъ: вы осуждаете васъ, Богъ насъ оправдываетъ.
Трудно представить себѣ болѣе возвышенное зрѣлище, чѣмъ это: съ одной стороны -- римское величіе со всѣмъ его императорскимъ блескомъ, съ другой -- противникъ его, также римлянинъ, также вооруженный всѣмъ, что сдѣлало Римъ великимъ, столь же типичный для Рима, по своей неумолимости, своей непреклонной рѣшимости, послѣдовательности своего изложенія, своему безпощадному чувству права. Такъ Римъ подвергается нападенію со стороны одного изъ своихъ величайшихъ сыновъ, и если при подобныхъ переговорахъ, при чисто духовныхъ спорахъ возможно было бы придти къ какому-либо выводу, то Тертулліанъ достигъ бы результата, ибо въ немъ дѣйствительно таились исполинскія силы.
Его дѣятельность относится къ такой эпохѣ, которая еще въ гораздо большей степени, чѣмъ I столѣтіе нашей эры, жила религіозными представленіями. Вкратцѣ мы уже говорили объ этомъ и далѣе, особенно въ послѣдней главѣ, при разсмотрѣніи религіи Миѳры, мы сдѣлаемъ еще подобныя же наблюденія и увидимъ горячія стремленія человѣчества того времени достигнуть очищенія и искупленія, мира съ Богомъ, посредствомъ кастрированія и самоистязанія. Здѣсь мнѣ хочется остановиться еще на одномъ конкретномъ примѣрѣ, который, можетъ быть, лучше всякихъ описаній познакомитъ насъ съ духомъ того времени. Мы находимся въ эпоху благочестиваго императора Марка Аврелія, написавшаго драгоцѣнную для насъ книжку о "самонаблюденіяхъ", въ которой онъ говоритъ и о взглядахъ христіанъ на смерть. Онъ предпринялъ походъ противъ одного дунайскаго народа. Войску, между прочимъ, пришлось проходить черезъ пустынную, безводную мѣстность. Жарко пекло солнце, нигдѣ ни капли воды: войско было близко къ гибели. Вдругъ, внезапно надвинулись грозовыя тучи, обильная влага полилась съ неба, такъ-что воины едва успѣвали собирать ее, ливень даже затопилъ вражескій лагерь. Съ новыми силами римляне вступили въ битву съ врагами и скоро побѣда была на ихъ сторонѣ. Объ этомъ фактѣ, вмѣстѣ съ другимъ, разрушеніемъ молніей вражеской осадной машины, сообщаютъ намъ не только историческія извѣстія, но гораздо подробнѣе одинъ каменный монументъ, а именно колонна Марка-Аврелія на Piazza Colonna въ Римѣ; эта колонна по особому порученію германскаго императора была сфотографирована до самыхъ мельчайшихъ подробностей. На ней все происшествіе изображено достаточно ясно. Мы видимъ выступающую квадратную колонну римлянъ, справа идетъ полководецъ, здѣсь не Маркъ Аврелій; внезапно войско вынуждено остановиться. Мы видимъ корову, которая въ предсмертныхъ мученіяхъ, падаетъ на землю, другая съ дикимъ ужасомъ несется по полю. Въ верхней части солдатъ подымаетъ правую невооруженную руку, съ мольбою обращая свой взоръ къ небу. Но вотъ дальше одинъ воинъ уже поитъ своего коня, другіе жадно припали губами въ дождевому потому, третьи защищаются отъ ливня, высоко поднявъ щиты. Далѣе справа видно интересное олицетвореніе бога дождя, -- замѣчательно пластическая фигура, у которой изъ волосъ и бороды, съ крыльевъ и рукъ течетъ вода. Вскорѣ видѣнъ и результатъ. Только что разстроенные ряды римлянъ, освѣженные чудеснымъ даромъ неба, снова приходятъ въ движеніе. Однако, мечъ уже болѣе почти не нуженъ: варвары застигнуты наводненіемъ, среди горъ виднѣются кони, борющіеся и тонущіе въ невидимой, впрочемъ, здѣсь стихіи, враги лежатъ мертвые на землѣ, все оружіе ихъ свесено водою въ одно мѣсто. Все это изображено на колоннѣ, хотя и довольно неискусно, но тѣмъ не менѣе съ большимъ реализмомъ и съ вполнѣ ясной послѣдовательностью: сначала римляне, истомленные жаждой, молятъ о дождѣ, хляби небесныя разверзаются, скоро для войска влаги становится ужъ слишкомъ много, а враги даже затоплены ею. Этотъ реализмъ служитъ для насъ залогомъ исторической вѣрности происшествія.
Это, слѣдовательно, чудо, изображенное на колоннѣ безъ всякихъ коментаріевъ, т.-е. императору не придаются здѣсь какія-либо мелодраматическіе позы, мы не видимъ его молящимся, воздающимъ благодаренія и т. п. Въ другой сценѣ, тамъ, гдѣ молнія уничтожаетъ вражескую машину, мы, правда, видимъ императора, но въ антично простой позѣ, указывающимъ рукою на низвергающуюся громовую стрѣлу. Какъ намъ извѣстно, императоръ письмомъ сообщилъ сенату о совершившемся чудѣ; письмо это въ его первоначальной формѣ до насъ не дошло. Оно совершенно затерялось въ историческихъ извѣстіяхъ. Все это происшествіе, которое современники разсматривали какъ чудо, моментально вызвало самые фантастическіе коментаріи со стороны язычниковъ и христіанъ. Язычникъ, конечно, не могъ обойтись безъ реторическихъ изліяній о чудѣ и счелъ нужнымъ приписать его волшебству, христіанинъ же видѣлъ въ этомъ перстъ Божій. Онъ, однако, пошелъ еще далѣе. Оказалось, что чудо совершилось по молитвѣ солдатъ-христіанъ, императоръ, застигнутый бѣдствіемъ, якобы, узналъ, что въ его войскѣ находятся христіане, по молитвѣ которыхъ все исполняется. Послѣдніе молились также и за войско, и вотъ оно было спасено изъ бѣды; съ тѣхъ поръ тотъ легіонъ, въ которомъ были христіане, получилъ названіе громового легіона. Объ этомъ дѣйствительно разсказывала одна христіанская защитительная книга, которая должна была быть передана императору Марку Аврелію, какъ очевидцу происшествія: такъ старательно христіанская легенда уже занималась фальсификаціей. Ибо мы отлично знаемъ, что такъ называемый громовой легіонъ, Iegio fulminatrix, еще гораздо раньше описываемаго похода носилъ это названіе; христіане, слѣдовательно, позволили себѣ здѣсь ввести общественное мнѣніе въ почти невѣроятное заблужденіе. Очень скоро послѣ этого язычники выступили со своими возраженіями и заявили, что чудо совершилось лишь по молитвѣ ихъ благочестиваго императора. Христіане, однако не успокоились. Скоро ими уже было составлено письмо императора къ сенату, которое въ крайне вычурныхъ фразахъ сообщало о происшествіи. Такимъ образомъ это чудо долгое время служило объектомъ споровъ между христіанами и язычниками и получало различныя толкованія почти до наступленія среднихъ вѣковъ, пока, наконецъ, язычество не вымерло, и громовой легіонъ могъ безпрепятственно совершать свое шествіе изъ вѣка въ вѣкъ. Только въ наше время этотъ легіонъ лишенъ своего ореола, фальсификація христіанъ для насъ стала вполнѣ ясна. Но къ ней, несмотря на всю ея наивность, мы должны отнестись гораздо снисходительнѣе, чѣмъ ко многимъ другимъ, съ которыми мы уже познакомились ранѣе. Вѣдь, весь міръ былъ убѣжденъ, что благочестивый императоръ и его войско были спасены благодаря чуду. Чудо же, въ глазахъ христіанъ, могъ совершить только Богъ, а такъ какъ Богъ врядъ ли сталъ бы помогать языческому войску и враждебному христіанамъ императору, то, значитъ, чудо совершилось ради христіанъ, т.-е. пo молитвѣ солдатъ христіанъ. Какъ уже сказано, эта чудесная легенда возникла чрезвычайно быстро и уже по самой природѣ всѣхъ легендъ повлекла за собою, по мѣрѣ своего развитія, новыя фальсификаціи. Разсказъ въ этой формѣ долженъ былъ принести двоякаго рода пользу: онъ не только указывалъ на величіе христіанскаго Бога, но былъ разсчитанъ также и на то, чтобы обезоружить обвиненія враговъ. Христіане здѣсь не были врагами римскаго государства, за него они въ горячихъ молитвахъ молили Бога о чудѣ, а кромѣ того, изъ этого разсказа было видно также, что они вовсе не отказывались отъ несенія своихъ служебныхъ обязанностей. При этомъ поборникамъ христіанской вѣры было совершенно безразлично, что они сами, да и другіе учителя вѣры, считали ремесло солдата не приличествующимъ христіанину: вообще въ пылу страстныхъ споровъ во II вѣкѣ основательно думали очень мало.
Противники, впрочемъ, также страдали этимъ недостаткомъ, ибо намъ извѣстна и у язычниковъ той эпохи вѣра въ чудеса. Времена абсолютнаго скептицизма прошли для грековъ и римлянъ, его оружіемъ они пользуются лишь въ борьбѣ противъ христіанъ, во всемъ же остальномъ такъ же вѣрятъ въ чудеса, какъ и послѣдніе. И насколько полезна была такая переимчивость для христіанства, настолько же ослабляла она положеніе язычества. Ибо когда старая вѣра опровергнута сильнѣйшими и самыми серьезными доводами, и люди снова возвращаются къ древнимъ исторіямъ, оракуламъ, сновидѣніямъ, предзнаменованіямъ и т. п., то это является признакомъ старости. Не слѣдуетъ слишкомъ низко оцѣнивать эпоху, когда существовали такія потребности внутренней жизни, съ такимъ отчаяніемъ жаждавшей душевнаго мира, но тѣмъ не менѣе весь этотъ хаосъ представляетъ все-таки довольно печальное зрѣлище. Вполнѣ естественно, что христіанство восприняло это вѣру въ чудеса, ибо оно само исходило изъ чуда, и чудо это никогда не исчезнетъ, съ какой бы точки зрѣнія мы ни смотрѣли на сущность христіанства.