1. Апокалипсисы.
Всякая религія, заслуживающая этого названія, вызываетъ явленія энтузіазма. Правда, она сама обязана своимъ существованіемъ извѣстному энтузіазму, но между послѣднимъ и явленіями энтузіазма существуетъ глубокое различіе. Когда въ нѣдрахъ борющагося, мятущагося или терзаемаго сомнѣніями духа зарождается нѣчто новое, одушевляющее, несущее свободу и жизнь всему окружающему; или когда чистая, обращенная внутрь душа, подъ вліяніемъ молчанія пустыни, проникается возвышенными мечтами и начинаетъ чувствовать въ себѣ жизнь божества; когда человѣкомъ овладѣваетъ непреодолимое стремленіе подѣлиться съ другими добытыми неземными сокровищами, -- тогда мы говоримъ объ энтузіазмѣ. Въ такой моментъ человѣкъ, какъ бы чистъ и богобоязненъ онъ ни былъ, поддается дыханію бога, которое безпредѣльно расширяетъ естественныя границы его существа, поднимаетъ его надъ самимъ собою и физическими условіями его существованія въ безконечную высь, обыкновенно недоступную его взорамъ. Нѣчто иное, чѣмъ это откровеніе божества въ отдѣльномъ человѣкѣ, въ душѣ какого-нибудь основателя религіи, представляютъ собою состоянія, которыя періодически, подъ вліяніемъ тѣхъ или иныхъ внѣшнихъ толчковъ, овладѣваютъ въ той или иной, но всегда экстатической, формѣ отдѣльными личностями или даже цѣлыми массами въ уже существующей религіозной общинѣ. Хотя въ этомъ случаѣ также говорятъ объ откровеніи, но это неправильно. Ибо божество, повидимому, лишь рѣдко нисходитъ въ сердце человѣка, часто повторяющіяся эпохи общественнаго возбужденія не заставляютъ его спускаться изъ своей выси и являться передъ человѣчествомъ. То, что пережилъ Христосъ въ пустынѣ передъ своими явленіями народу, останется навсегда тайной; едва ли оно даже доступно вашему представленію. Откровеніе же Іоанна -- исторически вполнѣ объяснимое литературное произведеніе, и хотя въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ въ немъ еще много загадочнаго, во это лишь благодаря тому, что у насъ пока нѣтъ достаточнаго матеріала для разрѣшенія всѣхъ вопросовъ. Во всякомъ случаѣ уже съ давнихъ поръ Откровеніе не является болѣе священной загадкой, доступной лишь религіозному чувству.
Крупное достоинство теологическаго изслѣдованія нашего времени заключается въ томъ, что оно начинаетъ, наконецъ, разсматривать эти вещи въ ихъ исторической связи. Оно признаетъ теперь, что, такъ называемое, Откровеніе Іоанна не представляетъ собою произведенія, въ которомъ слѣдуетъ искать исполнявшіяся или еще долженствующія исполниться пророчества, но что это -- произведеніе, въ которомъ болѣе, чѣмъ въ какой-либо другой новозавѣтной книгѣ, отразился характеръ той бурной эпохи, -- произведеніе, имѣвшее множество, какъ предшественниковъ, такъ и послѣдователей. Впрочемъ, оно значительно выше и тѣхъ, и другихъ. Ибо только потрясенное до самыхъ глубинъ религіозное чувство могло создать такія представленія, какъ явленіе апокалипсическихъ всадниковъ, во всѣ религіозныя эпохи служившее объектомъ для произведеній искусства, или какъ видѣніе небеснаго Іерусалима въ блескѣ его жемчужныхъ воротъ; а такія слова, какъ дающія глубокое утѣшеніе: "будь вѣренъ до смерти, и дамъ тебѣ вѣнецъ жизни", или величественное: "азъ есмь альфа и омега", или какъ дышащій глубокой вѣрой конецъ: "Ей, гряди, Господи Іисусе", -- такія слова мы тщетно стали бы искать въ другихъ апокалипсисахъ. И, тѣмъ не менѣе, Откровеніе Іоанна не есть единственный апокалипсисъ, оно -- лишь одинъ изъ многихъ апокалипсисовъ.
Чтобы понять самую сущность этой удивительной книги, недостаточно перенестись въ эпоху, создавшую ее и родственныя ей произведенія, мы должны бросить взглядъ на болѣе длинный періодъ развитія религіозной жизни и религіознаго творчества, мы должны вернуться къ евреямъ, въ литературѣ которыхъ коренится вся апокалиптика. Хотя Христосъ и отвергъ нравы и воззрѣнія евреевъ, тѣмъ не менѣе христіанство, особенно въ литературномъ отношеніи, долгое время не могло, да и не хотѣло оставить родную почву еврейства. Правда, мы могли бы пойти еще дальше; слѣдуя по стопамъ весьма компетентныхъ изслѣдователей, мы могли бы найти источникъ апокалипсическихъ фантазій -- т. е. здѣсь главнымъ образомъ явленія дракона -- въ Вавилонѣ; но это уже значило бы касаться исторіи религіи, въ область которой мы здѣсь вдаваться не можемъ.
Духъ пророчества изсякъ съ теченіемъ времени въ еврейскомъ народѣ. Вмѣсто великихъ исключительныхъ личностей, какъ суррогатъ настоящаго производства, стали появляться произведенія такихъ людей, которые присвоивали себѣ имена древнихъ пророковъ или другихъ благочестивыхъ лицъ. Появляется, слѣдовательно, апокрифическая литература, которую, однако, говоря вполнѣ безпристрастно, нельзя называть фальсификаціей. Религіозная литература рѣдко заботится о собственномъ имени, для нея важно только содержаніе. Въ древности не считалось предосудительнымъ продолжать дѣло своего предшественника подъ его именемъ. Но между древними пророками и этими предсказателями будущаго, считающими себя послѣдователями первыхъ, огромная разница. Новые авторы дѣлятъ время на двѣ части: одна здѣшняя земная, несущая съ собою горе и страданія, другая -- сверхъестественная, трансцендентальная, тамъ -- въ царствіи будущаго. Древніе пророки возбуждали свой народъ, обѣщая ему наступленіе лучшихъ дней здѣсь на землѣ, когда народъ израильскій освободится отъ враговъ и, не раздираемый внутренними смутами, справедливо и радостно будетъ господствовать на землѣ. Постепенно эта картина будущаго измѣняется, и съ теченіемъ времени ея мѣсто занимаетъ ожиданіе будущихъ судебъ всего міра, т. е. суда, который совершится надъ людьми. И судъ этотъ будетъ совершенъ Богомъ или помазанникомъ его, Мессіей -- царемъ Израиля. Будущее царство Божіе обниметъ все человѣчество, которое объединятся подъ скипетромъ Израиля въ единую міровую державу. Старый міръ будетъ разрушенъ, и на развалинахъ его возстанетъ новый. Древній Богъ Израилевъ станетъ Богомъ и царемъ міра. При немъ не только избранный народъ найдетъ цѣлъ своего существованія, но и каждый отдѣльный человѣкъ познаетъ и пойметъ, что Богъ заботится о немъ; каждый человѣкъ -- воззрѣніе, совершенно не свойственное древней вѣрѣ -- воскреснетъ и будетъ свидѣтелемъ наступленія царства блаженства. Вмѣстѣ съ добрыми воскреснутъ также и злые, чтобы изъ рукъ суда получить свои приговоръ.
Эти воззрѣнія, которыя я пока передаю лишь въ общихъ чертахъ, развивались, конечно, довольно медленно. Но одна эпоха, какъ это часто случается въ исторіи, внезапно, гигантскимъ толчкомъ двинула ихъ впередъ: это была эпоха царя Антіоха Сирійскаго. Антіохъ былъ одинъ изъ тѣхъ немногихъ грековъ, которые не восприняли эллинскихъ принциповъ религіозной терпимости. Когда онъ вздумалъ помѣшать евреямъ достигать блаженства ихъ собственнымъ способомъ, еврейскій народъ въ отчаяніи возсталъ противъ своего угнетателя, и львиная порода Маккавеевъ стала яростно наносить легкомысленному царю одну рану за другой. Отраженіемъ этой ужасной эпохи страданій, когда большой алтарь храма Господня былъ поруганъ языческими жертвоприношеніями, явилась книга Даніила, первый изъ апокалипсисовъ и ихъ общій прообразъ. Пророкъ изображаетъ въ ней земныя царства въ видѣ звѣрей, выходящихъ изъ волнъ морскихъ, царство же святыхъ въ образѣ человѣка, спускающагося съ облаковъ на землю. Четвертый звѣрь ужаснаго вида представляетъ собою греческое государство, т. е. господство Антіоха. Царство праведниковъ побѣждаетъ царства вражескихъ силъ, Израиль становится владыкой міра, и всѣ умершіе праведники также принимаютъ участіе въ этомъ владычествѣ.
Мы не имѣемъ возможности прослѣдить здѣсь отдѣльные моменты этихъ надеждъ на будущее; ихъ слишкомъ много, къ тому же нѣкоторые изъ нихъ противорѣчатъ другъ другу или мѣняютъ свои формы. По этому вопросу существуетъ обширная литература, устанавливающая взаимную зависимость отдѣльныхъ членовъ между собою и далеко не во всемъ еще выработавшая вполнѣ установившіеся взгляды. Въ центрѣ всѣхъ этихъ воззрѣній стоятъ древній восточный дуализмъ. Онъ противопоставляетъ царство праведниковъ, царство вѣрующаго Израиля, господству злыхъ, или находятъ свое выраженіе въ борьбѣ Бога съ его заклятымъ врагомъ, такъ назыв., Антихристомъ -- фигурой, которой своеобразную форму придала фантазія еврейскаго народа подъ вліяніемъ явленія сирійца Автіоха. Прослѣдимъ вкратцѣ главные моменты этой эсхатологіи. Началу спасенія должно предшествовать время особаго унынія. Предвѣстниками его будутъ угрожающія знаменія: солнце и луна затмятъ другъ друга, на небѣ будутъ появляться огненные мечи, во всей природѣ произойдетъ перемѣна, солнце будетъ свѣтить ночью, луна днемъ, засѣянныя поля будутъ казаться незасѣянными. Среди людей нарушатся всякіе узы порядка. Будетъ господствовать только грѣхъ, всѣ возстанутъ одинъ на другого, другъ на друга, сынъ на отца, дочь на мать, народы на народы, и тогда явится -- это одно изъ самыхъ древнихъ пророчествъ -- Илія, чтобы принести миръ и порядокъ и пріуготовять путь Мессіи. Но вотъ прійдетъ и самъ Мессія, избранникъ Божій, предназначенный Богомъ еще до сотворенія міра; онъ будетъ подобенъ человѣку, но лицо его будетъ блистать ангельской красотой. До тѣхъ поръ онъ будетъ держаться втайнѣ и явятся внезапно, когда міру исполнится 6000 лѣтъ. Вражескія силы также соберутся тогда для послѣдняго боя подъ предводительствомъ демоническаго существа, Антихриста. Но страшный судъ Божій разрушитъ его владычество; Іерусалимъ будетъ возобновленъ, евреи, разсѣянные по землѣ, будутъ снова собраны, десять колѣнъ вернутся изъ изгнанія, и возникнетъ царство Божіе. Тогда наступитъ конецъ войнамъ и раздорамъ, миръ, справедливость, любовь станутъ господствовать; природа обнаружитъ необычайное плодородіе; виноградныя лозы будутъ гнуться подъ тяжестью гроздей. Люди будутъ жить по 1000 лѣтъ, не старѣясь и не чувствуя усталости, женщины будутъ рожать безболѣзненно. Однако, другіе видятъ и въ этомъ состояніи еще не конецъ, но лишь переходное время, которое будетъ длиться 1000 лѣтъ, -- такъ назыв., тысячелѣтнее царство; лишь по прошествіи его наступитъ всеобщее воскресеніе изъ мертвыхъ и страшный судъ, который однимъ принесетъ вѣчное блаженство, другимъ -- проклятіе.
Мы довольно подробно остановились, на изображеніи пришествія Мессіи, потому что христіанское воззрѣніе здѣсь, какъ и во многомъ другомъ, находится подъ прямымъ вліяніемъ еврейскаго. Христіанская апокалиптика явилась продолженіемъ еврейской, древнія израильскія сочиненія находили много читателей и нерѣдко снабжались существенными дополненіями. Такимъ образомъ, и многія мѣста апокалипсиса Іоанна останутся нами совершенно неясны, если мы не дадимъ ему еврейскаго основанія.-- Мысль о томъ, что Откровеніе Іоанна представляетъ собою сверхестественное видѣніе, мы должны совершенно оставить. Оно столь же мало является таковыхъ, какъ и книга пророка Даніила, взоры котораго, когда онъ говоритъ о четвертомъ звѣрѣ, т.-е. о царствіи Антіоха, направляются назадъ, на пережитое имъ самимъ, и затѣмъ оттуда уже пытаются заглянуть въ будущее. И это является рѣшающимъ во всей подобной литературѣ: сначала она обращается къ прошлому и затѣмъ представляетъ это уже пережитое прошлое, какъ будущее. А это отнюдь не обманъ. Въ воззрѣніи пророка, блюдущаго свою святую обязанность, не существуетъ точнаго разграниченія между настоящимъ и будущимъ, для него всѣ -- лишь будущее; если сегодня совершается то, что онъ предчувствовалъ вчера, то для него въ его божественномъ опьяненія это сливается въ одно грядущее, провидѣнное, имъ событіе. Пророкъ, дѣлающій предсказанія потому, что онъ такъ долженъ, что онъ иначе не можетъ, -- это поэтъ, а для поэта существуютъ только законы его внутренняго существа.-- Наука также уже давно прекратила обращаться къ Откровенію Іоанна съ вопросомъ, какъ нужно понимать ожиданія конца міра; только нѣсколько англійскихъ и американскихъ чернокнижниковъ видятъ въ немъ цѣлый рядъ исполнившихся или еще могущихъ исполняться пророчествъ. При этомъ они поступаютъ совершенно такъ же, какъ часто поступалъ возбужденный народъ, когда онъ во времена великихъ испытаній обращался въ пророческой книги. Но это толкованіе, видящее въ апокалипсисѣ предсказаніе о концѣ исторіи, теперь уже оставлено, его мѣсто заступило новое толкованіе, видящее въ Откровеніи Іоанна, лишь отраженіе исторіи собственной эпохи, т. е. перваго вѣка по P. Хр., а къ этому толкованію присоединилось литературно -историческое изслѣдованіе, расчленяющее книгу по ея источникамъ, и наконецъ исторія традиціи, стремящаяся въ мотивахъ апокалипсиса видѣть лишь пережитокъ древнѣйшей, часто непонятной восточной миѳологіи. Насъ здѣсь это мало интересуетъ, для насъ будетъ достаточно того факта, что Откровеніе Іоанна не представляетъ собою однородной книги, что оно, хотя въ немъ и чувствуется глубокій отпечатокъ настроенія молодого христіанства, покоится также на болѣе древнемъ фундаментѣ, что оно, слѣдовательно, какъ уже сказано выше, является однимъ изъ многихъ, апокалипсисовъ -- правда, наиболѣе выдающимся.
Какимъ же образомъ христіане, которые, повидимому, обыкновенно трудятся въ полной тишинѣ, которые стремятся лишь къ спокойному выполненію своего служенія Богу, -- какимъ образомъ они могли пользоваться подобными книгами? Отвѣтъ на это долженъ быть различный. Съ одной стороны, въ возможности появленія апокалипсиса мы видимъ силу еврейской традиціи, съ другой же стороны, христіанство, подъ вліяніемъ многихъ словъ самого Христа, само постоянно ожидало въ близкомъ будущемъ конца міра. И какъ разъ римская имперія давала, казалось, множество поводовъ для подобныхъ ожиданій. Мы выше неоднократна упоминали объ антихристѣ. Мысль о немъ, даже послѣ Антіоха, никогда не исчезала изъ воззрѣній евреевъ. Своеобразной чертой всей этой литературы является то, что, если какое-либо пророчество не исполняется вполнѣ, то это ничуть не вызываетъ сомнѣнія въ его правильности, нѣтъ -- оно просто пріурочивается къ слѣдующему случаю. Вся ненависть въ Антіоху, какъ антихристу, была такимъ образомъ перенесена на другого, который, во всякомъ случаѣ, болѣе заслуживалъ этого имени, чѣмъ необузданный сирійскій царь. И этотъ другой былъ Неронъ. При немъ началась страшная борьба между Римомъ и іудеями -- несчастье которое еврейскому апокалиптику казалось въ прямомъ противорѣчіи съ божественнымъ промысломъ, правящимъ вселенной. Въ душѣ многострадальнаго еврейскаго народа снова встали древнія картины, и фигура жестокаго императора придавала имъ особенно ужасную пластичность. Міръ содрогнулся, когда узналъ, что пѣвецъ императоръ и сумасшедшій художникъ-диллетантъ поднялъ руку на собственную мать. На стѣнахъ столицы появились язвительныя надписи, направленныя по адресу человѣка, уподобившагося Оресту. А когда, наконецъ, его постигла справедливая судьба, никто не хотѣлъ вѣрить въ его смерть, всѣ ожидали, что онъ снова вернется съ востока, изъ страны парѳянъ. Противъ Нерона какъ-разъ и направлена 13-ая глава Откровенія Іоанна, представляющая собою отрывокъ изъ одного еврейскаго апокалипсиса, обработанный авторомъ Откровенія, которое возникло благодаря возмущенію христіанъ противъ обоготворенія императора. Такимъ образомъ вполнѣ правильно было сказано, что Откровеніе Іоанна представляетъ собою объявленіе войны юнымъ христіанствомъ римскому государству. Христіанскому пророку Римъ представляется великимъ Вавилономъ, онъ видитъ паденіе грѣшнаго города, и въ видѣ гигантскихъ звѣрей передъ нимъ встаетъ картина имперіи, фигура антихриста. Первому звѣрю власть вручается на 42 мѣсяца, т. е. 3 1/2 года. Опять отраженіе прошлаго: 3 1/2 года продолжалось господство Антіоха въ Іудеѣ. Звѣрь побѣждаетъ святыхъ, покоряетъ всѣ страны. Смертельная рана, нанесенная ему, заживаетъ, т.-е. Неронъ возвращается, какъ это гласило и языческое народное сказаніе. Жители земли должны сдѣлать себѣ его изображеніе; кто не поклонится ему, будетъ умерщвленъ. Этимъ авторъ апокалипсиса ясно обозначилъ существо имперіи и далъ страстное выраженіе своей ненависти противъ требованій, идущихъ отъ законовъ человѣческихъ, а не отъ Бога.
Но еще болѣе, чѣмъ свѣтская власть римской имперіи, къ ногамъ которой здѣсь смѣло бросается перчатка, -- предметомъ ненависти и страха для вѣрующихъ были лжеученія, сѣмя которыхъ лукавый можетъ разбросать ночью среди пшеницы господней. Какъ у Матѳея (24, 11 и сл.) ожиданіе конца вселенной связано непосредственно съ появленіемъ лжепророковъ, такъ и первое посланіе Іоанна (4. 3) ставитъ въ связь съ ними антихриста и говоритъ, что онъ "есть уже въ мірѣ". Въ-томъ же смыслѣ высказывается и не такъ давно найденное, такъ называемое "Ученіе Апостоловъ", которое говоритъ, что послѣ лжепророковъ придетъ настоящій сынъ лжи (16): "И когда умножится неправда, тогда станутъ они ненавидѣть другъ друга и преслѣдовать и предавать, и тогда явится лжецъ міра сего, подобно Сыну Божію, и будетъ творить знаменія и чудеса, и земля предана будетъ въ его руки, и будетъ творить онъ небывалыя беззаконія. И тогда человѣкъ подвергнется огненному испытанію, и многіе впадутъ въ соблазнъ и погибнутъ. Тѣ же, это останется твердъ въ вѣрѣ, спасутся отъ этого порожденія проклятія. И тогда явятся знаменія истины. Сначала изображеніе руки на небесахъ, затѣмъ гласъ трубный и, наконецъ, третье знаменіе -- воскресеніе изъ мертвыхъ". И такой лжеучитель дѣйствительно появился. Еще въ Дѣяніяхъ Апостольскихъ мы находимъ разсказъ о самарійскомъ волшебникѣ Симонѣ. Возбужденное настроеніе быстро превратило его и его лжеученія въ настоящаго демона {Ср. ниже послѣднюю главу о Востокѣ и Западѣ въ древнемъ христіанствѣ.}. Говорили, что онъ появился въ Римѣ при Неронѣ и разоблаченъ былъ впервые Петромъ. Другое "пророчество" гласило, что изъ Самаріи придетъ Веліаръ (древнее имя антихриста): "онъ приведетъ въ движеніе горы, остановитъ бѣгъ моря, преградитъ путь пылающему великому солнцу и блестящей лунѣ, воскреситъ мертвыхъ и будетъ творить много чудесныхъ знаменій среди людей. Но до истиннаго конца онъ не доведетъ, все это будетъ лишь ослѣпленіе, онъ ослѣпитъ многихъ людей вѣрующихъ и избранныхъ, и злыхъ евреевъ, и другихъ людей, которые еще не слышали слова Божія. Но когда исполнятся угрозы великаго Бога, и могучее пламя, шипя, сойдетъ на землю, тогда оно сожжетъ Веліара и всѣхъ увѣровавшихъ въ него". Имѣя, такимъ образомъ, двѣ внушавшія ужасъ фигуры, Симона-Волхва, или скорѣе снабженнаго его чертами антихриста, и возращающагося Нерона, христіанская фантазія создала взаимныя отношенія между обоими, сдѣлавъ Нерона предшественникомъ антихриста, за которымъ истинный сынъ лжи послѣдуетъ лишь при концѣ міра. Эти отношенія отражаются также въ Откровеніи Іоанна. Звѣрь изъ моря, смертельная рана, которая заживаетъ, какъ сказано, изображаетъ имперію и Нерона,-- знаменія и чудеса звѣря съ суши, о которомъ говоритъ Откровеніе, напоминаютъ волшебника Симона изъ Самаріи.
Апокалипсисъ Іоанна написанъ, вѣроятно, въ царствованіе Домиціана, т. е. тогда, когда христіанамъ впервые пришлось испытывать тяжелое давленіе имперіи. Въ болѣе спокойныя времена изображеніе конца вселенной снова отступаетъ затѣмъ на задній планъ. Но всѣ его черты моментально принимаютъ самую яркую окраску, когда начинаются преслѣдованія. Ибо древнее христіанство все еще не перестаетъ видѣть во всякой бѣдѣ приближающійся конецъ. Фигура Нерона становится при этомъ все болѣе и болѣе блѣдной, но нѣкоторыя характерныя черты все-таки еще сохраняются. Такъ другія сочиненія этого рода изъ эпохи гоненій говорятъ, что изъ-за предѣловъ міра приближается огненный драконъ матереубійца; демонъ опустошаетъ весь міръ, безчисленные народы, евреи среди нихъ, становятся его жертвой, древній Римъ разрушенъ. Но Илія является, пророчествуя и творя чудеса; тогда Неронъ созываетъ сенатъ и приказываетъ убить про рока. По прошествіи трехъ дней Богъ, однако, снова пробуждаетъ его къ жизни. Тѣмъ не менѣе, христіане изгоняются изъ Рима, терроръ продолжается 3 1/2 года, затѣмъ наступаетъ конецъ; ибо приходитъ настоящій антихристъ, который кладетъ конецъ римскому государству, истощившему всѣхъ людей своими тяжелыми податями. Побѣдитель появляется также и въ Іудеѣ, онъ творитъ знаменія для того, чтобы совратить людей, но послѣдніе, въ концѣ концовъ, открываютъ его тайные замыслы. Они взываютъ къ Богу, и Господь, наконецъ, вмѣшивается. Онъ выпускаетъ изъ плѣна десять колѣнъ, которыя вели тамъ жизнь, согласно закону, все преклоняется передъ ними, такъ какъ съ ними Богъ, антихристъ уничтоженъ, начинается судъ. Солнце перестаетъ свѣтить, несется огненный потокъ, звѣзды падаютъ съ неба, все сгораетъ, стѣны городовъ разсыпаются въ прахъ; наконецъ, Господь является въ славѣ своей, и земля опять обновляется. Такимъ образомъ, здѣсь передъ нами снова обнаруживается великая сила традиціи, которая соединяетъ древнѣйшіе мотивы съ новыми представленіями.
Римское правительство съ большой тревогой смотрѣло на этотъ возбужденный и возбуждающій оккультизмъ. Не только твердая вѣра мучениковъ, безтрепетно выступавшихъ въ циркахъ на съѣденіе дикимъ звѣрямъ, была опасна для него, въ гораздо большей степени оно боялось этой мечты, этой переходившей изъ устъ въ уста, со страхомъ и трепетомъ, въ видѣ тайнаго ученія распространявшейся вѣры въ скорый конецъ всѣхъ вещей, а слѣдовательно, и конецъ римскаго государства, апокалиптическаго Вавилона. Во II вѣкѣ по Р. Хр., какъ намъ извѣстно, чтеніе подобныхъ сочиненій было запрещено подъ страхомъ смертной казни. Каковы были послѣдствія этого для христіанъ, мы узнаемъ подробнѣе при изложеніи исторіи гоненій.
Однако, гоненія эти съ теченіемъ времени прекратились. Но разъ возникшія въ народномъ сознаніи картины сохранялись почти въ полной силѣ. Хотя уже и перестали ожидать каждое мгновеніе наступленія конца вселенной, но тѣмъ не менѣе сохранилось представленіе о томъ, что этотъ конецъ долженъ когда-нибудь заступить, что послѣдняя борьба еще необходима. Творческая фантазія съ какимъ то мрачнымъ стараніемъ не переставала прибавлять одну черту за другой въ изображенію антихриста. Онъ молодъ, тонконогъ, на головѣ его спереди имѣется клокъ сѣдыхъ волосъ, брови его доходятъ до ушей, а ладони покрыты струпьями проказы. Если пристально смотрѣть на него, то онъ будетъ мѣнять свой видъ; онъ является то ребенкомъ, то старикомъ, всѣ черты его мѣняются, только примѣты головы остаются безъ измѣненія.
Всѣ эти чудесныя исторіи изъ древности переходятъ въ средніе вѣка и отчасти отражаются также на нѣмецкой императорской легендѣ -- въ сказаніи о Киффгейзерѣ. Міръ все снова и снова содрогается передъ антихристомъ, который принимаетъ то ту, то другую форму. Вѣдь многіе вѣрующіе люди еще въ Наполеонѣ I хотѣли видѣть воплощеніе антихриста. Это же въ полной мѣрѣ относится и къ другимъ частямъ древней вѣры. Удивительно яркое представленіе о мощныхъ звукахъ ангельскихъ трубъ, о tuba mirum spargens sonam, o томъ времени, "когда раздастся послѣдній гласъ трубный, который будетъ услышанъ во всѣхъ могилахъ", до сихъ поръ еще не вполнѣ исчезнувшее ожиданіе будущаго тысячелѣтняго царства всеобщаго міра передъ наступленіемъ страшнаго суда, -- все это коренится въ страшно возбужденной фантазіи послѣднихъ вѣковъ еврейской и первыхъ вѣковъ христіанской эры. Къ апокалиптическимъ представленіямъ относятся наконецъ, также изображенія "того свѣта" -- ада и рая. Вполнѣ естественно, что человѣческая фантазія гораздо болѣе яркими красками рисуетъ состояніе ада. чѣмъ небесное блаженство. На землѣ достаточно часто господствовали адскія условія, на небесное же блаженство мы, жалкіе смертные, можемъ лишь надѣяться, но никогда не въ состояніи представить себѣ его вполнѣ пластически, такъ какъ для этого здѣсь на землѣ нѣтъ основныхъ условій. Христіанскія представленія объ адѣ, о томъ мѣстѣ, "гдѣ будетъ плачъ и скрежетъ зубовный", коренятся въ существѣ еврейства и не имѣютъ ничего общаго съ античными языческими воззрѣніями. Въ одномъ еврейскомъ апокалипсисѣ "является ровъ мукъ, а напротивъ него мѣсто прохлады; видна геенна огненная, а на противъ нея рай блаженства". Тогда говоритъ Богъ "народамъ, которые пробудились": "Взгляните теперь и узнайте того, кого вы отрицали, кому вы не служили, чьихъ заповѣдей вы не исполняли! Взгляните туда и сюда: здѣсь блаженство и прохлада, тамъ огонь и муки". Но христіане, повидимому, дали особенно яркую окраску этимъ представленіямъ. Около 11 лѣтъ тому назадъ въ одной египетской гробницѣ была открыта рукопись, содержащая такъ называемый апокалипсисъ Петра. Этотъ апокалипсисъ даетъ намъ гораздо болѣе полную картину представленій древнихъ христіанъ объ адѣ, чѣмъ всѣ описанія, уже имѣвшіяся ранѣе. Мы приведемъ изъ него нѣкоторыя выдержки. "И я предсталъ передъ Господомъ и сказалъ: Кто эти? Онъ отвѣтилъ мнѣ: Это наши праведные братья, которыхъ вы хотѣли видѣть. И я сказалъ ему: А гдѣ же находятся всѣ праведники, или каково то небо, которое служитъ жилищемъ для тѣхъ, которые несутъ на себѣ такой блескъ? И Господь показалъ мнѣ обширное пространство этого міра, которое отъ края до края блистало свѣтомъ, и воздухъ тамъ былъ пронизанъ солнечными лучами, и страна цвѣла неувядаемыми цвѣтами и была наполнена благоуханіями и растеніями, которыя великолѣпно цвѣтутъ и не блекнутъ и приносятъ благословенные плоди. Цвѣтовъ было такъ много, что запахъ отъ нихъ даже доносился оттуда къ намъ.
"Жители того мѣста были одѣты въ одежды лучезарныхъ ангеловъ, и одежда ихъ имѣла такой же видъ, какъ и ихъ страна, и ангелы были тамъ, среди нихъ. И равно было величіе тѣхъ, кто тамъ жилъ, и въ одинъ голосъ славили они Господа Бога, ликуя въ томъ мѣстѣ. И говоритъ Господь намъ: Это мѣсто вашихъ первосвященниковъ, людей, ведшихъ праведную жизнь.
"Но я увидѣлъ также и другое мѣсто, какъ разъ напротивъ перваго, оно было совершенно темно. И это было мѣсто наказанія, и тѣ, которые подвергались наказанію, и ангелы, которые наказывали, были одѣты въ темныя одежды соотвѣтственно назначенію того мѣста.
"И нѣкоторые тамъ были повѣшены за языки. Это были тѣ, которые опорочили путь праведный, и огонь горѣлъ подъ ними и причинялъ имъ страданія. И было тамъ большое озеро. наполненное горячимъ иломъ, въ которомъ находились люди, извратившіе правду, и ангелы истязали ихъ. Но кромѣ того, тамъ были еще женщины, которыя были повѣшены за волосы, вверху надъ тѣмъ клокочущимъ иломъ. Это были тѣ, которыя нарушили бракъ, тѣ же, которые совершили съ ними это постыдное любодѣяніе, были повѣшены за ноги и опущены головою въ тотъ илъ, и они говорили: Мы не вѣрили, что попадемъ въ это мѣсто.-- И увидѣлъ я убійцъ и ихъ соучастниковъ, брошенныхъ въ узкое мѣсто, кишѣвшее ядовитыми червями, которые кусали ихъ; и они извивались въ страшныхъ мученіяхъ. Черви же надвигались точно темныя тучи. И души убитыхъ стояли тамъ и смотрѣли на мученія тѣхъ убійцъ и говорили: О Боже, праведенъ судъ твой.
"Близъ того мѣста увидѣлъ я другое узкое мѣсто, въ которое стекали кровь и отбросы подвергавшихся наказанію и образовали тамъ озеро, и тамъ сидѣли женщины, погруженныя въ кровь по горло, а противъ нихъ сидѣло множество дѣтей, рожденныхъ преждевременно, которыя плакали. И отъ нихъ исходили огненные лучи, ударявшіе въ лицо женщинамъ. Это были тѣ, которыя зачали внѣ брака и изгнали плодъ. И другіе мужчины и женщины, охваченные по поясъ пламенемъ, были брошены въ темное мѣсто, и злые духи стегали ихъ, и внутренности ихъ пожирали черви. которые не успокаивались ни на мгновеніе. Это были тѣ, который преслѣдовали праведниковъ и предавали ихъ. И невдалекѣ отъ тѣхъ снова были женщины и мужчины, которые кусали себѣ губы и подвергались истязаніямъ, и раскаленное желѣзо прикладывалось къ ихъ лицу. Это были тѣ, которые порочили и хулили путь правды.
"И какъ разъ напротивъ этихъ были еще другіе мужчины и женщины, которые кусали себѣ языки, и жгучій огонь наполнялъ ихъ рты. Это были лжесвидѣтели. И въ другомъ мѣстѣ были кремни, острѣе мечей и копій, они были раскалены, и женщины и мужчины въ видѣ грязныхъ комьевъ извивались на нихъ, испытывая страшныя муки. Это были богачи и пользовавшіеся ихъ богатствомъ, которые не сжалились надъ сиротами и вдовами, а пренебрегли заповѣдью Божіей. И въ другомъ большомъ озерѣ, наполненномъ гноемъ и кровью и клокочущимъ иломъ, стояли но колѣна мужчины и женщины. Это были ростовщики и взимавшіе лихвенные проценты. Другіе мужчины и женщины низвергались съ страшной крутизны, и погонщики снова заставляли ихъ взбираться наверхъ и вновь низвергали ихъ оттуда, и такъ они не имѣли покоя отъ своихъ мукъ... 11 у этой крутизны было лѣсто, объятое жгучимъ пламенемъ, и тамъ стояли мужчины, собственноручно дѣлавшіе идоловъ вмѣсто Бога. И около тѣхъ были другіе мужчины и женщины, которые держали въ рукахъ огненный прутья и были ими себя, не переставая... И еще невдалекѣ отъ тѣхъ были другіе женщины и мужчины, которые горѣли на медленномъ огнѣ и подвергались истязаніямъ и жарились. Это были тѣ, которые оставили пути Господни".
Я прошу извиненія за эту длинную цитату, полную такой жестокой фантазіи. Но въ ней, однако, очень много поучительнаго. Что небу удѣляется слишкомъ мало вниманія, и вся сила воображенія направляется на адъ, объ этомъ мы уже говорили ранѣе; гораздо важнѣе то. Что такіе и подобные имъ отрывки существенно расширяютъ наши взгляды на описанія этого рода. Передъ нами невольно встаютъ картины Дантова "Ада", со всѣми его степенями грѣховъ и различными наказаніями, невольно вспоминаются средневѣковыя изображенія мукъ грѣшниковъ въ аду.
Такимъ образомъ, отъ первыхъ вѣковъ христіанства до этихъ позднѣйшихъ произведеній тянется одна непрерывная традиція. Читая эти грубо-чувственныя представленія о мукахъ отверженныхъ и безцвѣтныя описанія райскаго блаженства, мы еще разъ убѣждаемся, насколько выше всего этого апокалипсисъ Іоанна. Въ немъ, несмотря на близкія отношенія къ современной ему и болѣе древней литературѣ, т. е. вопреки всей книжной мудрости, безконечно больше силы и свѣжести, чѣмъ въ параллельныхъ ему явленіяхъ. Онъ не копается въ тонкостяхъ различныхъ вопросовъ, какъ это дѣлаетъ современная ему еврейская апокалиптика, онъ не изощряется въ рафинированномъ изображеніи адскихъ мукъ: онъ смѣло бросаетъ вызовъ владычеству Рима, онъ клеймить великій Вавилонъ именемъ великой блудницы. Полный могучей фантазіи, онъ въ то же время проникнутъ чувствомъ истины, христіанства и какой-то восторженной надеждой на близкій конецъ міра. Недаромъ -- хотя и послѣ жестокой борьбы -- Откровеніе было причислено къ канону христіанскихъ книгъ; наше изображеніе юнаго христіанства было бы отнюдь неполно, если бы мы не упомянули о немъ, этомъ лучшемъ типѣ всѣхъ вообще апокалипсисовъ. Христіанство, какъ мы уже замѣчали неоднократно, вовсе не шло по своему пути страданій, терпѣливо вынося нападенія и дикія преслѣдованія со стороны враговъ; если бы это было такъ, то оно осталось бы простой силой, какъ многія другія. Нѣтъ, оно также бросало вызовы, или, вѣрнѣе, даже первое бросало вызовы и нападали. И въ этой борьбѣ слово принадлежало не только призваннымъ, литературнымъ представителямъ, какими были апологеты, но прежде всего энтузіазму только что разсмотрѣнныхъ нами произведеній фантазіи. Тамъ, гдѣ уступалъ разумъ, гдѣ недоставало человѣческой силы, тамъ заклинались силы неба, безпощадные обитатели адскихъ ущелій; мы не ошибемся, если назовемъ все это дышащее мрачной суровостью направленіе періодомъ "бури и натиска" христіанства.