Мы уже упоминали о том, что Афины являлись для обитателей других областей Греции пристанищем, в которое стекалось весьма разнородное население. В Афинах сочетались различные направления человеческой деятельности: земледелие, промышленность, торговля, преимущественно морская, но это вызывало многие раздоры. Рано возникла противоположность между древними и богатыми родами и более бедными. Затем образовались три партии, различие между которыми вытекало из местных особенностей и из стоявшего в связи с ними образа жизни населения: пэдиеи, жители равнины, богачи и аристократы; диакрии, жители гор, занимавшиеся виноделием и разведением оливковых деревьев и пасшие стада, – самая многочисленная часть населения; между теми и другими находились паралии, обитатели прибрежных местностей – умеренные. Политический строй колебался между аристократией и демократией. Солон достиг своим разделением граждан на четыре класса по их имущественному положению смягчения противоположностей; все они вместе составляли народное собрание для обсуждения общественных дел и принятия решений относительно них; но занимать административные должности могли лишь граждане трех высших классов. Замечательно, что еще при жизни Солона, даже в его присутствии и несмотря на его протест, Пизистрат захватил верховную власть; конституция, так сказать, еще не вошла в плоть и кровь, она еще не укоренилась в нравственной и гражданской жизни. Но еще замечательней, что Пизистрат ничего не изменил в законодательстве и что, когда против него было возбуждено обвинение, он сам явился в ареопаг. Господство Пизистрата и его сыновей по-видимому было необходимо для того, чтобы уничтожить могущество знатных фамилий, клик и чтобы приучить их к порядку и миру, а граждан – к законодательству Солона. Когда это было достигнуто, господство должно было представляться излишним, и должно было обнаружиться противоречие между законами, гарантировавшими свободу, и властью пизистратидов. Пизистратиды были свергнуты, Гиппарх убит, а Гиппий изгнан. Но тогда опять выступили партии: алкмеониды, руководившие восстанием, симпатизировали де {244} мократии, наоборот, спартанцы поддерживали враждебную им партию Изагора, которая придерживалась аристократических тенденций. Алкмеониды, во главе которых стоял Клисфен, одержали верх. Клисфен придал конституции еще более демократический характер; до тех пор существовали только четыре филы, а он увеличил их число до десяти, и результатом этого явилось ослабление влияния родов; наконец Перикл сделал государственный строй еще более демократическим, так как он значительно ограничил власть ареопага и передал дела, которые до тех пор разбирал ареопаг, народу и судам. Перикл был государственный деятель, отличавшийся пластическим античным характером: посвятив себя государственной деятельности, он отказался от частной жизни, не принимал участия ни в каких празднествах и пиршествах и неуклонно стремился к своей цели быть полезным государству; благодаря этому он достиг такого влияния, что Аристофан называет его афинским Зевсом. Мы не можем не восхищаться им в высшей степени: он стоял во главе легкомысленного, но чрезвычайно утонченного и вполне культурного народа; он достиг власти над этим народом и его уважения исключительно благодаря своим личным свойствам и благодаря внушаемому им убеждению в том, что он – человек вполне благородный, думающий лишь о благе государства, и в том, что он превосходит остальных умом и познаниями. Мы не можем указать ни одного государственного деятеля, который равнялся бы ему по мощи своей индивидуальности.
При демократическом строе вообще открывается наибольший простор для развития сильных политических характеров; ведь этот строй не только дозволяет индивидуумам проявлять свои дарования, но и особенно побуждает их к этому; но в то же время отдельное лицо может выдвинуться лишь в том случае, если оно способно доставлять удовлетворение как духу и взглядам, так и страсти и легкомыслию культурного народа.
В Афинах существовали живая свобода и живое равенство в быту и духовном развитии, и если было неизбежно имущественное неравенство, то оно не доходило до крайностей. Наряду с этим равенством и при этой свободе всякая неодинаковость характера и дарований, всякие индивидуальные различия могли в высшей степени свободно проявляться и находить в окружающем обильнейшие побуждения к развитию, потому что в общем моментами афинского характера являлись независимость отдельных лиц и культурность, проникнутая духом красоты. По инициативе Перикла были созданы те вечные памятники скульптуры, немногие остатки которых вызывают восхищение {245} потомства; пред этим народом ставились на сцене драмы Эсхила и Софокла, а позднее – и драмы Эврипида, которые однако уже не имели такого же пластического нравственного характера и в которых уже более сказывается начало упадка. Пред этим народом произносились речи Перикла, из него произошел круг людей, которые стали классическими для всех веков, потому что к числу их кроме вышеупомянутых принадлежат Фукидид, Сократ, Платон, далее Аристофан, который в эпоху упадка сохранил в себе всю политическую серьезность своего народа и писал и творил, вполне серьезно заботясь о благе отечества. Мы находим у афинян оживленную деятельность, развитие индивидуальности в сфере нравственного духа. То порицание, которое мы находим у Ксенофонта и Платона, относится больше к более поздним временам, когда уже наступили бедствия и упадок демократии. Но если мы желаем найти суждение древних о политической жизни Афин, мы должны обратиться не к Ксенофонту и даже не к Платону, а к тем, которые несомненно компетентны в вопросах, относящихся к существующему государственному строю, которые заведывали государственными делами и считались величайшими руководителями этого государства, а именно – к государственным людям. Среди них Перикл является Зевсом в божественном кругу афинских индивидуумов. Фукидид приписывает ему наиболее глубокую характеристику Афин в речи, произнесенной по поводу торжественного погребения воинов, убитых во второй год Пелопоннесской войны. Он говорит, что он хочет показать, за какой город и ради каких интересов они умерли (таким образом оратор тотчас же переходит к существенному). Затем он характеризует Афины и то, что он говорит, в высшей степени глубокомысленно, правильно и истинно. Мы любим прекрасное, говорит он, но без хвастовства, без расточительности; мы философствуем, не делаясь вялыми и недеятельными (потому что, когда люди увлекутся своими мыслями, они перестают заниматься практическим делом, общественной деятельностью). Мы храбры и настойчивы и при своем мужестве отдаем себе отчет в том, чтò мы предпринимаем (мы относимся к этому сознательно); у других, наоборот, мужество вытекает из недостаточной культурности; мы лучше всего можем судить о том, чтò приятно и чтò тяжело, и тем не менее мы не уклоняемся от опасностей. Таким образом Афины являлись государством, по существу жившим для прекрасного, вполне сознательно относившимся к серьезным общественным делам и к интересам человеческого духа и жизни и соединявшим с этим мужество и практически действенный смысл. {246}