Переход

Идеализация может быть названа качеством бесконечности; но первая есть по существу процесс становления и потому переход, подобный переходу становления в существование, на который теперь и нужно указать. Как снятие конечности, т. е. конечности, и как таковой, а равным образом и лишь противоположной ей, лишь отрицательной бесконечности, этот переход есть возврат в себя, отношение к самому себе, бытие. Так как в этом бытии есть отрицание, то оно есть существование, но так как далее это отрицание есть по существу отрицание отрицания, отрицание, относящееся к себе самому, то оно есть то существование, которое называется бытием для себя.

Примечание 1-е. Бесконечное — по обычному смыслу этого слова ложная бесконечность — и прогресс в бесконечность, суть выражение противоречия, которое выдает себя за свое разрешение и за последнее слово. Это бесконечное есть первое возвышение чувственного представления о конечном в мысль, которая имеет однако содержанием лишь ничто, категорически положенное, как несущее; это выход из ограниченности, который не сосредоточивает в себе и не умеет возвратить отрицательного к положительному. Эта незаконченная рефлексия имеет вполне в виду оба определения истинно бесконечного — противоположность конечного и бесконечного и единство конечного и бесконечного, но не соединяет этих обеих {84} мыслей; каждая из них непременно приводит за собою другую, но они только чередуются. Изображение этого чередования, бесконечный прогресс, выдвигается во всех тех случаях, когда останавливаются на противоречии единства обоих определений и их противоположности. Конечность есть снятие себя самой, она заключает в себе свое отрицание, бесконечность; — это единство обоих, — но при этом совершается выход за конечное к бесконечному, как потустороннему относительно его, — это разделение обоих; но за бесконечным есть другое конечное, — потустороннее, т. е. бесконечное, содержащее в себе конечность, — это единство того и другого; а это конечное есть также отрицание бесконечного — это их разделение и т. д. Так в причинном отношении причина и действие нераздельны; причина, которая не производила бы никакого действия, не есть причина, равно как действие, которое не имело бы причины, не есть уже действие. Это отношение приводит таким образом к бесконечному прогрессу причин и действий. Нечто определяется, как причина, но оно, как конечное (а конечно оно собственно также вследствие его отделения от действия), само имеет причину, следовательно, оно есть также действие; тем самым, то, что определяется как причина, определяется также, как действие, — это единство причины и действия. Но определяемое, как действие, вновь имеет причину, т. е. причину нужно отделять от ее действия и полагать, как нечто от него отличное. Эта новая причина есть сама лишь действие — это единство причины и действия; но она имеет нечто другое своею причиною — это разделение обоих определений и т. д. до бесконечности.

Этому прогрессу можно таким образом придать более своеобразную форму; предполагается, что конечное и бесконечное суть некоторое единство; это ложное предположение должно быть исправлено противоположным: они совершенно различны и противоположны. Это предположение вновь исправляется тем, что они признаются неразделимыми, что в одном определении заключено другое, т. е. предполагается их единство и т. д. до бесконечности. Легко установляется то требование, что для проникновение в природу бесконечного нужно иметь сознание того, что бесконечный прогресс, развитое бесконечное рассудка, обладает свойством быть сменою обоих определений, единства и раздельности обоих моментов, и затем иметь дальнейшее сознание того, что это единство и эта раздельность сами нераздельны.

Разрешение этого противоречия должно состоять не в признании одинаковой правильности или одинаковой неправильности обоих предположений — это лишь другой вид остающегося существовать противоречия, — но в их идеализации, при которой они в своем различении, как взаимном отрицании, суть лишь моменты; сказанное однообразное чередование есть фактически отрицание как единства, так и раздельности. В нем фактически дано указанное выше, именно выход конечного из себя в бесконечное, причем первое, выходя также и из последнего, вновь производит само себя и стало быть также возвращается к себе, как это происходит и с бесконечным, так что из одного и того же отрицания отрицания полу {85} чается утверждение, каковой результат и оказывается тем самым их истиною и основанием. Таким образом в этом бытии, как идеализации различного, противоречие не исчезает отвлеченно, а разрешается и примиряется, и мысли оказываются не только полными, но и согласованными. Природа умозрительного мышления обнаруживает себя здесь, как на подобранном примере, в своем определенном виде; она состоит исключительно в понимании противоположных моментов в их единстве. Так как каждый из них и притом фактически в нем обнаруживает в нем самом свою противоположность и в ней возвращается к себе, то утвердительная истина есть это самодвижущееся единство, совпадение обеих мыслей, их бесконечность, — отношение к себе самой, не непосредственное, но бесконечное.

Многие, уже более освоившиеся с мышлением, часто полагают сущность философии в разрешении задачи, каким образом бесконечное выходит из себя и приходит к конечности. Это, полагают они, не может стать понятным. Бесконечное, к понятию которого мы пришли, в последующем изложении получит дальнейшие определения, и на нем будет во всем многообразии форм показано, каким образом оно, если можно так выразиться, приходит к конечности. Здесь же мы исследуем этот вопрос лишь в его непосредственности и в связи с уже ранее рассмотренным значением, какое может принадлежать бесконечному.

От ответа на этот вопрос вообще зависит решение вопроса, возможна ли философия, и так как его хотят направить именно к такой цели, то полагают, что в этом вопросе имеют дело с некоторым родом досадливой задачи, с неодолимым талисманом, дающим прочное и верное орудие против утвердительного ответа и тем самым против философии и ссылки на последнюю. И относительно других предметов требуется известное развитие для понимания вопросов, тем более относительно философских предметов, так как иначе может получиться ответ, что вопрос бессмыслен. При подобных вопросах справедливость требует не придираться к словам, но тем или иным способом постараться понять, о чем идет речь. Выражения, относящиеся к чувственному представлению, каково, например, приходить и т. п., которые употребляются при вопросе, вызывают подозрение, что он возник на почве обычного представления, и что для ответа на него ожидают также ходячих представлений обыденной жизни и формы чувственного подобия.

Если вместо слова бесконечное, взять слово бытие вообще, то легче понять определение бытия, его отрицание или конечность. Хотя бытие, как таковое, есть нечто неопределенное, но в нем не выражено непосредственно, что оно есть противоположность определенного. Напротив, бесконечное содержит эту мысль определительно; оно есть не -конечное. Тем самым, по-видимому, непосредственно исключается единство конечного и бесконечного; поэтому, незаконченная рефлексия всего упорнее высказывается против этого единства. {86}

Ho было показано и ясно само собою без необходимости вдаваться в определение конечного и бесконечного, что бесконечное в том смысле, в каком оно берется этою рефлексиею, — именно как противоположное конечному — именно потому что оно ему противоположно, имеет в нем свое другое, есть поэтому уже нечто ограниченное, само есть конечное, есть ложное бесконечное. Поэтому ответ на вопрос, каким образом бесконечное становится конечным, состоит в том, что нет бесконечного, которое сначала бесконечно и потом уже должно стать конечным, перейти в конечность, во что оно уже само для себя настолько уже конечное, насколько бесконечное. Между тем как вопрос предполагает, что подлинно реальны, с одной стороны, бесконечное для себя, а с другой стороны конечное, которое отделилось от него, или которое, где бы оно ни было, отделено от него, — то на это следовало бы ответить, что такое отделение непонятно. И такое конечное, и такое бесконечное оба лишены истинности; а то, что ложно, — непонятно. Между тем, равным образом, следует сказать, что они понятны; рассматривать их, даже как они даны в представлении, т. е. находят в одном определение другого, иметь простое воззрение на эту их нераздельность, значит понимать их; эта нераздельность есть их понятие. Напротив, приписание самостоятельности этим бесконечному и конечному вносит в сказанный вопрос ложное содержание и содержит уже в себе ложное отношение между ними. Поэтому следует не отвечать на этот вопрос, но отрицать содержащиеся в нем ложные предположения, т. е. самый вопрос. Через вопрос об истине этих бесконечного и конечного изменяется точка зрения на них, и это изменение переносит на самый первый вопрос ту трудность, которую он стремится породить; этот ваш второй вопрос есть нечто новое для рефлексии, из которой вытекает первый вопрос, так как в последней нет того умозрительного интереса, который сам для себя и прежде всякого отношения к определениям направляется к познанию того, истинны или они так, как они предположены. Но поскольку познана неистинность того отвлеченного бесконечного, а также долженствующего стоять наряду с ним конечного, то о происхождении конечного из бесконечного следует сказать, что бесконечное переходит в конечное потому, что в первом нет никакой истины, никакой самостоятельности, поскольку оно понимается, как отвлеченное единство; равным образом и конечное переходит в бесконечное также по основанию своего ничтожества. Или еще правильнее сказать, что бесконечное от века перешло в конечное, что первого просто нет, так же мало, как и чистого бытия, бытия только для себя, самого в себе без своего другого.

Вопрос, каким образом бесконечное переходит в конечное, может содержать в себе еще дальнейшее предположение, именно, что бесконечное в себе включает в себя конечное и таким образом есть в себе единство себя самого и своего другого, так что затруднение состоит в сущности в их разделении, которое противоречит предположенному их единству. В этом предположении противоречие, которое хотят удержать, имеет только {87} другой вид; единство и различие отделены и изолированы одно от другого. Но если первое берется, не как отвлеченное неопределенное единство, но, как и в первом предположении, как определенное единство конечного и бесконечного, то в нем уже дано различие обоих, — различие, которое таким образом не есть уже вместе с тем распадение их на отдельные самостоятельности, а сохраняет их единство, как идеализованных. Эти единство бесконечного и конечного и их различение столь же неразделимы, как конечность и бесконечность.

Примечание 2. Положение, что конечное идеализовано, составляет идеализм. Философский идеализм состоит не в чем ином, как в том, что конечное не признается истинно сущим. Всякая философия есть по существу идеализм или имеет последний по крайней мере своим принципом, и вопрос состоит лишь в том, в какой мере последний действительно проведен. С философиею в этом отношении происходит то же, что с религиею; ибо религия также не признает конечности за истинно сущее, за последнее, абсолютное, или иначе за не-положенное, несотворенное, вечное. Поэтому противоположность идеалистической и реалистической философии не имеет значения. Философия, которая приписывала бы конечному существованию, как таковому, истинное, последнее, абсолютное бытие, не заслуживала бы названия философии; принципы древней или новой философии, как то вода, или материя, или атомы, суть мысли, общее, идеализованное, а не вещи, как они даны непосредственно, т. е. в чувственной единичности. Даже вода Фалеса не такова, ибо, хотя она есть опытная вода, она есть сверх того вместе с тем бытие в себе или сущность всех прочих вещей; и эти последние не самостоятельны, не обоснованы внутри себя, но положены в зависимости от другого, от воды, т. е. идеализованы. Если поэтому принцип, общее, именуется идеализованным, то тем более должны быть названы идеализованными понятие, идея, дух; и так как обратно отдельные, чувственные вещи, идеализованные в принципе, сняты в понятии, еще более в духе, то при этом надлежит предварительно обратить внимание на ту двойственность, которая обнаружилась относительно бесконечного, именно на то, что, с одной стороны, идеализованное есть конкретное, истинно сущее, а, с другой, его моменты точно также суть идеализованное, снятое в нем, в действительности же только единое есть конкретное целое, от которого моменты неотделимы.

Под идеализованным подразумевается обыкновенно форма представления, и идеализованным называется то, что вообще есть в моем представлении, или в понятии, или в идее, или в воображении и т. д., так что идеализованным вообще считается воображаемое, — представления, которые не только отличаются от реального, но по существу не должны быть реальным. Действительно дух вообще есть по существу идеалист; в нем, уже когда он ощущает, представляет, еще более, когда он мыслит, понимает, содержание не есть уже так называемое реальное существование; в единстве я такое внешнее бытие остается лишь, как снятое, оно есть для меня; идеализовано во мне. Этот субъективный идеализм, высказы {88} вается ли или установляется он, как бессознательный идеализм сознания вообще или как сознательный принцип, относится лишь к форме представления, по которой некоторое содержание есть мое; эта форма в систематическом субъективном идеализме утверждается, как единственно истинная, исключающая форму объективности или реальности, внешнего существования сказанного содержания. Такой идеализм имеет характер формальный, так как он не обращает внимания на содержание представления или мышления, которое (содержание) может при этом оставаться в представлении или мышлении совершенно в своей конечности. С принятием такого идеализма ничто не теряется, как потому что сохраняется реальность этого конечного содержания, существования, наполненного конечностью, так и потому что, поскольку от него отвлекается, в такое содержание само по себе ничто не должно быть вложено; но с ним ничего и не выигрывается, именно потому что ничто не теряется, так как представление я, дух, остается наполненным тем же содержанием конечности. Противоположность форм субъективности и объективности есть конечно одна из конечностей; но содержание, как оно принято в ощущение, возрение или также в более отвлеченный элемент представления, в мышление, содержит в себе полноту конечности, которая не может быть утрачена при устранении лишь одного рода конечности — формы субъективного и объективного, ни тем менее утратиться сама собою.