I.

Каждый смотритъ на міръ со своей точки зрѣнія и то, что кажется одному обыкновеннымъ и скучнымъ, для другого часто является прелестнымъ.

Для четырнадцатилѣтней Сони Любимовой все было прекрасно на дѣтскомъ рождественскомъ вечерѣ, куда она пріѣхала въ первый разъ въ своей жизни. Красота этого дня, начавшаяся еще рано утромъ, когда она стала завивать себѣ волосы въ клочки газетъ и примѣрять платье, все время усиливалась и усиливалась, и когда Соня пріѣхала въ клубъ, она попала точно въ особое сказочное царство.

Раздѣвшись въ уборной, приколовъ бантики и расправивъ волосы, съ вѣеромъ въ тонкихъ рукахъ, одѣтыхъ въ бѣлыя перчатки, Соня съ мамой вышли въ аванъ-залъ. Было какъ разъ во время -- самый разгаръ танцевъ. Аванъ-залъ былъ полонъ народу, взрослыми и въ особенности дѣтьми. Отовсюду слышался говоръ, смѣхъ, и все это походило на жужжаніе улья. Пройдя въ главный залъ и скользя неувѣренно по блестяще-гладкому полу маленькими ножками, обутыми въ темныя съ помпонами туфли, и стараясь не разъединиться съ мамой, она остановилась около толпы не танцующихъ, полукругомъ плотно облегавшей залъ. Два кадета, увидавъ ее, потѣснились и посмотрѣли на нее сверху, когда она проходила. Она вышла впередъ, въ кругъ, гдѣ танцовали, и остановилась.

Вся огромная зала была залита свѣтомъ, исходившимъ изъ переливавшихся огнями люстръ, привѣшенныхъ къ потолку. Было такъ свѣтло, что она даже на мигъ зажмурилась. Сотни мальчиковъ и дѣвочекъ, начиная съ самыхъ маленькихъ въ разноцвѣтныхъ рубашечкахъ, панталончикахъ, голубыхъ и розовыхъ платьицахъ, гимназистовъ въ синихъ съ серебреными галунами мундирчикахъ, кадетовъ съ красными шитыми золотомъ воротниками и кончая взрослыми барышнями и офицерами съ звенѣвшими шпорами, все это танцовало, кружилось, сіяло и смѣялось. Маленькіе неуклюже перебирали ножками, стараясь не сбиться съ такта, съ серьезными лицами, старшіе скользили легко, плавно, точно плыли. И все это вертѣлось, и все это неслось куда-то, и все было счастливо и прелестно.

"Какъ прекрасно, какъ хорошо здѣсь" -- была первая невыраженная словами мысль Сони.-- "Нужно также мнѣ, какъ всѣ эти мальчики и дѣвочки, вертѣться, сіять и быть счастливой". Она подумала это и улыбнулась мамѣ, точно говоря: ну а когда-же мнѣ начинать?

Высокая полная дама, стоявшая вблизи, обернулась и, увидавъ Анну Семеновну, подошла къ нимъ.

-- И вы здѣсь,-- сказала она, здороваясъ съ Анной Семеновной.-- Вывезли дочку.

-- Да, въ первый разъ,-- сказала Анна Семеновна.-- А вы тоже съ дочкой?

-- Нѣтъ, съ сыномъ. Стою и любуюсь, какъ онъ танцуетъ,-- сказала, смѣясь, полная дама.-- Нѣтъ, право, онъ очень хорошо танцуетъ. Такой кавалеръ. Вы его не знаете? Вотъ онъ, вотъ здѣсь, посмотрите.

Одна пара, дѣвочка въ нѣжно-сиреневомъ платьѣ и красивый пятнадцатилѣтній мальчикъ -- гимназистъ, проплыли скоро-скоро около нихъ. Дѣвочка, опустивъ глаза, смотрѣла на свои быстро мелькавшія ножки и прижималась къ кавалеру. Гимназистъ смѣялся и говорилъ ей что-то.

-- Сережа,-- громко окликнула полная дама, когда они были близко отъ нея.

-- Ахъ, мама,-- сказалъ гимназистъ, увидавъ мать и, улыбнувшись счастливой дѣтской улыбкой, исчезъ уже въ толпѣ. Полная дама провожала его глазами.

-- А вы что-же стоите? -- сказала она Аннѣ Семеновнѣ.

-- Кавалера нѣтъ.-- Надо съ кѣмъ-нибудь познакомиться,-- отвѣтила Анна Семеновна.

-- Вотъ что! Пустяки какіе... Вотъ, позвольте, сейчасъ Сережа подойдетъ ко мнѣ. Тогда будетъ кавалеръ для Сони. Хочешь, Соня?

Соня улыбнулась ей. Она тоже смотрѣла на промелькнувшую пару и проводила ее глазами.

"Какъ хорошо-бы танцовать съ нимъ, какъ эта дѣвочка въ сиреневомъ платьѣ",-- подумала она. Она была совсѣмъ какъ очарованная. Она такъ перенеслась въ этотъ сказочный міръ, глядя на танцующихъ, что совсѣмъ забыла о себѣ, и очнулась только, когда ее громко кто-то позвалъ.

-- Соня, Соня... Вотъ тебѣ кавалеръ,-- услышала она и обернулась. И, обернувшись, она не повѣрила тому, что увидѣла: тотъ прекрасный гимназистъ, что сейчасъ промелькнулъ передъ ней и съ которымъ она пожелала танцовать, стоялъ передъ ней и, улыбаясь, смотрѣлъ на нее темными счастливыми глазами.

-- Это мой сынъ, Сережа, танцуйте съ нимъ,-- сказала полная дама, улыбаясь.

-- Здравствуйте,-- проговорилъ гимназистъ, на скоро пожимая ея тонкую руку.-- Позвольте васъ просить на вальсъ.

И не спрашивая ея согласія, онъ наклонился къ Сонѣ, увѣренно и осторожно обнялъ ее, а другой рукой коснулся ея нѣжныхъ дрожащихъ пальцевъ. И сейчасъ-же Соня, сама не сознавая, что надо дѣлать, невольно, подъ звуки музыки, стала выдѣлывать па. Все закружилось и поплыло мимо нихъ. Но Соня не смотрѣла ни на кого, а опустивъ глаза, невольно прижималась къ кавалеру.

-- Какъ хорошо,-- сказалъ ей гимназистъ, когда они прошли одинъ туръ и дѣлали другой.-- Не правда-ли?

-- Да,-- прошептала Соня.

-- Вы часто бываете здѣсь?

-- Нѣтъ, я въ первый разъ.

-- О, такъ вамъ должно быть весело,-- сказалъ онъ, поворачивая къ ней раскраснѣвшееся веселое лицо.-- А я такъ очень часто... Вы здѣшней гимназіи?

-- Да.

-- Я васъ никогда не видалъ... И я здѣшней... Это хорошо.

-- Да, merci,-- сказала Соня. Они остановились. Голова у нея кружилась и всевертѣлось -- "Что со мной? Гдѣ я"? -- думала она, идя подъ руку съ гимназистомъ къ Аннѣ Семеновнѣ и смотря на быстро мелькавшія передъ ней пары...

Кончился вальсъ. Наступилъ перерывъ, въ продолженіе котораго всѣ гуляли подъ руку и разговаривали... Часть вышла въ гостиныя. Шумъ и разговоры усилились. Сыграли первую ритурнель кадрили. Всѣ забѣгали, засуетились, перевязывали стулья по двое бѣлыми платками. Многіе сѣли на мѣста.

Соня сидѣла въ гостиной и была въ отчаяніи.

Ее никто не пригласилъ на кадриль. Всѣ ея подруги были уже приглашены и ходили, разговаривая, подъ руку со своими кавалерами. Но ея никто не зналъ. Всѣ ходили, суетились, заботились о себѣ и не обращали. на нее вниманія... Сначала еще была надежда. Но время шло и надежды танцовать кадриль дѣлалось меньше... Когда сыграли ритурнель, Соня поняла, что все пропало, и сидѣла убитая. Когда кто-нибудь проходилъ, Соня съ тайной надеждой смотрѣла на него. "Возьмите меня. Я такъ хорошо одѣта, я хорошо танцую и я такая хорошенькая. Вамъ будетъ интересно со мной. Возьмите",-- говорилъ этотъ взглядъ... Но всякій, посмотрѣвши на нее, только проходилъ мимо.

"Всѣ счастливы и всѣ танцуютъ, а я нѣтъ. Боже мой, отчего это на меня такое несчастіе?! Чѣмъ хуже я другихъ, Зины, Кати... Боже мой, ты вѣдь все можешь, сдѣлай такъ, чтобы я танцовала",-- думала Соня. Ей было больно и стыдно. Ей казалось, что всѣ знаютъ, что ее не пригласали, и всѣ потому смотрятъ на нее и смѣются. Ей было теперь все равно и неинтересно: и свѣтъ, и музыка, и танцы, и веселіе всѣхъ. "Ну, теперь все кончено. И зачѣмъ я пріѣхала сюда! И зачѣмъ всѣ радуются, когда такъ скучно",-- думала она. Около нея пробѣжали подъ руку офицеръ съ барышней, улыбаясь.

Прошелъ высокій толстый кадетъ, высоко и браво неся впереди себя стулъ. Онъ взглянулъ на Соню и, какъ показалось ей, презрительно улыбнулся.-- "Какой ты гадкій. Какъ я тебя не люблю",-- подумала Соня. Она, готова была заплакать. Заиграли вторую ритурнель. Все кончено -- сейчасъ начнутъ кадриль..". Соня встала и пошла въ уборную. Ей хотѣлось убѣжать отъ всѣхъ, скрыться, чтобы никто не видѣлъ ея позора.

-- Позвольте васъ просить... Вы не танцуете? -- раздался знакомый голосъ сзади нея.

Шибко, шибко забилось сердце... Радость охватила ее; Она обернулась: Сережа Истоминъ, съ которымъ она танцовала вальсъ, стоялъ около и смотрѣлъ, ожидая ея отвѣта.

-- Да, танцую... конечно... идемъ,-- сказала Соня, сама не сознавая, что она говоритъ. Она знала только то, что ея несчастье кончилось, что она будетъ танцовать, какъ всѣ. Все сразу измѣнилось для нея. Все сдѣлалось мило и прекрасно. Она подала ему руку и они пошли въ залъ.

"Какъ я рада, какъ мнѣ весело, какъ все прелестно",-- думала она, входя въ залъ подъ руку съ такимъ красивымъ, славнымъ кавалеромъ.

Кадриль началась.

Вездѣ, во всемъ, бываетъ своя высшая точка. Для Сони этимъ зенитомъ счастья на этомъ радостномъ вечерѣ была кадриль. Начиная съ того времени, когда всѣ въ первой фигурѣ, взявшись за руки, плавно побѣяжали впередъ, и кончая тѣми разнообразными фигурами, какія были въ концѣ шестой, когда всѣ, раскраснѣвшіеся, счастливые, точно носились по всему залу -- все это было прелестно, счастливо, свѣтло. Сережа смѣялся, шутилъ и смѣшилъ Соню. Визави ихъ былъ тотъ самый толстый кадетъ, который, какъ показалось Сонѣ, смѣялся надъ ней. Теперь онъ сразу сдѣлался милымъ для Сони. Въ пятой фигурѣ, "вояже", они вчетверомъ, взявшись за руки, сильнѣе всѣхъ скользили по паркету, налетали на другихъ, толкали ихъ и хохотали.

Толстый кадетъ топалъ ногами на всю залу и смѣшилъ Соню. Вся зала была усыпана танцующими дѣтьми въ разноцвѣтныхъ бальныхъ платьицахъ и мундирчикахъ. Ярко сіяли и переливались люстры. Какъ золото, горѣли вычищенныя трубы музыкантовъ. Громко и радостно играла музыка. Вездѣ былъ говоръ, оживленіе, радостныя лица. Все было молодо, счастливо и прекрасно. Вездѣ былъ свѣтъ. Но лучше и красивѣе всѣхъ для Сони былъ ея кавалеръ. Соня все время смѣялась и разговаривала съ нимъ, смотря на него радостными, влюбленными глазами. Зерно нѣжнаго чувства, незамѣтно для нея, было посѣяно въ ней и все разросталось.

II.

Соня Любимова -- Софья Николаевна, какъ ее звали впослѣдствіи -- была дочь статскаго совѣтника Николая Яковлевича Любимова и его жены Анны Семеновны. Николай Яковлевичъ окончилъ гимназію въ 40-хъ годахъ, но не попалъ въ университетъ и, не имѣя никакихъ средствъ, поступилъ на службу мелкимъ чиновникомъ. Онъ былъ однимъ изъ тѣхъ людей, которые, не имѣя никакихъ блестящихъ качествъ, однимъ трудомъ и долгою службой добиваются довольно видныхъ должностей съ окладомъ въ 2--3 тысячи рублей. Николай Яковлевичъ, благодаря родственнымъ отношеніямъ съ губернатеромъ, получилъ эту должность довольно скоро, до 40 лѣтъ. Онъ зналъ, что эта должность была для него предѣльною и, такъ какъ она была достаточно почетна и матеріально обезпечена, онъ и не сталъ желать чего нибудь большого и жилъ, какъ живутъ чиновники его круга, пріятно, прилично и, главное, такъ, что всѣ его сослуживцы уважали его.

Когда Николаю Яковлевичу было 32 года, онъ женился. Сдѣлалъ онъ этотъ важный шагъ въ жизни не потому, чтобы влюбился въ Анну Семеновну -- кромѣ далекаго дѣтства, онъ ни въ кого не влюблялся -- и не потому, чтобы хотѣлъ имѣть себѣ друга въ жизни. Николай Яковлевичъ женился по тому простому разсчету, что нельзя жить всю жизнь безъ жены, холостякомъ, и что рано или поздно всѣ женятся. Выборъ его былъ вполнѣ удаченъ. Анна Семеновна Звѣрева происходила изъ дворянскаго рода, ей было тогда 18 лѣтъ, и она была, какъ разъ то, что нужно: не особенно умна и не глупа, не богата, но и не бѣдна. Лицо ея нравилось Николаю Яковлевичу... И Николай Яковлевичъ женился на ней.

Дальнѣйшая супружеская ихъ жизнь была опять таки какъ разъ то, что нужно. Николай Яковлевичъ и въ молодые годы не волновался "высокими мечтами" и тому подобными "юнощескими глупостями", а когда женился, сталъ жить вполнѣ оолидно, разумно, хорошо. Большихъ радостей и непріятностей не было, за то были радости небольшія, но вѣрныя. День ихъ опредѣлялся чаемъ, завтракомъ, обѣдомъ, гуляньемъ и сномъ, а цѣлая жизнь опредѣлялась полученіемъ ордена, постами, праздниками, поѣздками на дачу. И живя такимъ образомъ, они знали, что устроили свою жизнь хорошо и "какъ слѣдуетъ".

Были у нихъ дѣти: два мальчика и одна дѣвочка. Мальчики умерли еще младенцами, а дѣвочка осталась жива и была названа Соней.

Дѣтство Сони протекло очень обыкновенно, какъ и вообще вся ея жизнь. Это время дѣтства казалось Сонѣ, когда она была ребенкомъ, мало счастливымъ и худшимъ, чѣмъ остальная ея будущая жизнь, которою живутъ взрослые и о которой она тогда очень мечтала. Въ сущности же, это было такое же дѣтство и отрочество, какъ дѣтство и отрочество тысячъ другихъ женщинъ, безцвѣтное и тепличное... И, не смотря на это, оно было въ дѣйствительности самое лучшее и счастливое время ея жизни.

Самое раннее ея дѣтство было, какъ и у всѣхъ почти дѣтей: няня, прогулки съ ней въ общественный садикъ, игры съ другими дѣтьми, приходившими туда же, песочныя котлеты и домики, серсо и мячъ. Были чистыя минуты, когда она молилась о завтрашней погодѣ и о здоровьѣ папы и мамы, няни и бабушки, были свѣтлыя радости, когда была хорошая погода и еще когда бывала имянинницей. Были горести такія же чистыя, какъ и радости, когда пропадалъ мячикъ, умирала кошечка или ее наказывали, оставляя безъ третьяго блюда. Главное же, было хорошо потому, что въ это время не было эгоизма, отравлявшаго всю послѣдующую жизнь. Это было время, когда весь міръ былъ обращенъ къ Сонѣ одною свѣтлою стороной и казался ей безграничнымъ счастьемъ, когда она любила всѣхъ, потому что не умѣла еще не любить. Слезы и радости эти рѣдко повторялись въ жизни и даже потомъ были совершенно забыты.

Когда Соня стала подростать, Анна Семеновна занялась ея воспитаніемъ. На воспитаніе это, какъ всегда бываетъ, вліяли привычки и взгляды того круга взрослыхъ людей среди которыхъ жили ея родители. То, что казалось этому кругу хорошимъ, то тщательно развивалось. То же, что окружающимъ казалось дурнымъ, даже если оно и не казалось такимъ Николаю Яковлевичу и Аннѣ Семеновнѣ, тщательно уничтожалось, какъ что-то дѣйствительно гадкое. Николай Яковлевичъ и Анна Семеновна, какъ и многіе люди, давно разучились думать и дѣлать по-своему. И чѣмъ менѣе они считали что-нибудь разумнымъ и понятнымъ, тѣмъ болѣе они настаивали на выполненіи этого.

Главной заботой Анны Семеновны было то, чтобы дѣвочка была весела, здорова и красива, чтобы у нея красиво лежали волосы и были перевязаны красивой ленточкой. Главной радостью было то, что дѣвочка была хорошенькой, веселила ее и всѣ ею восхищались. Главною мыслью было то, чтобы ея Соня была какъ можно счастливѣе въ жизни, даже если это счастье основывалось на несчастьи другихъ. И путь для этого въ дѣтствѣ для Сони при ихъ средствахъ былъ такой: учиться въ гимназіи, быть здоровой, веселой и, главное, хорошенькой свѣтской барышней, не утруждая себя никакими мыслями изъ тѣхъ, которыя называются серьезными, думать, что все въ мірѣ прекрасно и что нужно жить весело и быть такою же барышней, какъ всѣ ея подруги и какъ приличествуетъ дѣвочкѣ хорошаго дома. Взгляды Николая Яковлевича были такіе же. Такіе же были и у всѣхъ ихъ знакомыхъ.

Восьми лѣтъ ее стали учить. Мысль о томъ, чтобы умѣть читать, какъ взрослые, восхищала ее раньше. Но когда Соню принялись учить русской и французской грамматикѣ, классамъ и разрядамъ чиселъ, она впервые почувствовала отвращеніе къ чтенію, которое сохранила на всю жизнь. Къ десяти годамъ она поступила въ Маріинскую гимназію, каждый день аккуратно учила уроки и аккуратно забывала то, что учила, до экзаменовъ. Къ экзаменамъ это все подзубривалось, выравнивалось, выкладывалось передъ учителями, сидѣвшими за зеленымъ столомъ, и потомъ забывалось и оставляло одно лишь смутное воспоминаніе. Цѣль ученія была простая, легкая и разумная: впитать въ себя, какъ губка, то, чему учатъ въ гимназіи, получить, однимъ словомъ, дипломъ и образованіе, потому что всѣ благородныя барышни дѣлаютъ это. Надо преодолѣть все и узнать, что такое вѣра, надежда христіанскія, благодать искупляющая и предваряющая, церковь, какъ невидимое общество святыхъ, Фридрихъ Барбаросса, крестовые походы, удѣльная система и Ричардъ Львиное сердце, ученіе о трехъ перпендикулярахъ, двугранные углы и равенство призмъ, котелъ Папэна и электричество и многое другое, что написано въ учебникахъ,-- чтобы умѣть поговорить въ обществѣ кое-о-чемъ и... затѣмъ ужъ нечего знать. Ученіе кончено -- какъ хорошо! А затѣмъ уже можно выходить замужъ.

И въ этомъ взглядѣ на сущность женскаго ученія сходились и Соня, и ея подруги, и Анна Семеновна съ Николаемъ Яковлевичемъ, и всѣ другіе родители, и тѣ, кто такъ или иначе думалъ о воспитаніи дѣвочекъ, и гимназическое начальство -- и потому взглядъ этотъ былъ твердъ, вѣренъ и неоспоримъ.

Самая гимназическая жизнь Сони была также очень обыкновенна: маленькіе романы, ухаживаніе за учителями, разговоры о секретахъ и танцы въ свободное время въ гимназіи. Дома: кромѣ ученія уроковъ, занятія музыкой, вышиванія, прогулки съ мамой по городу -- безъ мамы ее не отпускали, что считалось неприличнымъ -- и сонъ, укрѣпляющій десятичасовой сонъ. Иногда приходили къ ней подруги, устраивали игры, танцы, иногда она уходила въ гости. И такъ текла ея жизнь, спокойная, женская, пріятная.

Соня была очень хорошенькая и это было, по мнѣнію Анны Семеновны и всѣхъ знакомыхъ, большимъ счастіемъ. По мнѣнію же Сони,-- это было и счастіемъ, и несчастіемъ. Несчастіемъ это казалось ей въ ея дѣтствѣ, когда она сама не придавала значенія своему лицу, но когда Анна Семеновна и Николай Яковлевичъ придавали ему большое значеніе. Не хотѣли сдѣлать вполнѣ хорошенькой и пріучали ко всему "нарядному и изящному": къ красивымъ, но неудобнымъ платьямъ, къ придающимъ таліи граціозность корсетамъ. И это ей не нравилось въ дѣтствѣ. Но время шло и мало-по-малу она стала привыкать къ этому, и ея платье и бездѣлушки, которыя казались ей прежде такими ненужными, стали ее интересовать. Въ нихъ открылась для Сони новая невѣдомая ей прелесть. И чѣмъ болѣе она выростала, тѣмъ болѣе тайныхъ и новыхъ прелестей открывали ея платья и красота лица. Прежде ей было неловко, когда знакомые Анны Семеновны и Николая Яковлевича говорили ей, что она хорошенькая. Ей хотѣлось тогда убѣжать отъ нихъ и спрятаться куда-нибудь. Теперь ей это стало пріятно и льстило ей. Ей стали нравиться поклоненіе, успѣхъ на вечерахъ и зависть этому успѣху ея подругъ. Она стала долго просиживать передъ зеркаломъ и замѣчать, что ей къ лицу. Чѣмъ дальше, тѣмъ яснѣе она стала сознавать силу своей красоти и больше любить все то, что было связано съ красотой.

Въ этомъ возрастѣ отрочества и юности было одно дѣйствительно хорошее. И это было -- первая любовь.

Соня была тогда въ IV классѣ. Это было то время, когда она приготовлялась душой и тѣломъ сдѣлаться дѣвушкой, но еще не была ею -- время особой, только этому времени свойственной прелести полу-ребенка. Переходъ къ той Сонѣ, которой она сдѣлалась потомъ, назрѣвалъ, но не совершался, и потому все, что въ ней было хорошаго, инстинктивно вырывалось наружу. Это была пора, когда она болѣе всего сопротивлялась взглядамъ родителей и, стараясь не думать о своемъ лицѣ, невольно стала отгадывать его красоту. Она была тогда особенно эксцентрична. То ей хотѣлось быть мальчикомъ и бѣгать, какъ они, то она, сама не зная отчего, стыдилась ихъ.

Какъ уже мы видѣли, она познакомилась со своей первой любовью -- Сережей Истоминымъ на Рождествѣ въ клубѣ. Они условились видаться и, насколько было возможно для Сони, видались, Были у нихъ прогулки, катанія на конькахъ вмѣстѣ, объятія и даже поцѣлуи. И все это было отлично отъ того, что окружало Соню, и было невинно и исполнено той свѣтлой и нѣжной прелестью, которая только бываетъ у невинныхъ, влюбленныхъ первою любовью дѣтей. Окончилось все это просто: Сережа перешелъ въ другую гимназію, и они разстались надолго... навсегда.

Воспоминаніе объ этой любви долго жило въ душѣ Сони. Около того же времени въ ней постепенно совершился поворотъ отъ прежней Сони къ новой, свѣтской и изящной барышнѣ. Она сама не знала, когда и какъ это произошло. Но когда это произошло, она дѣлалась новой съ каждымъ годомъ все болѣе и болѣе. Сѣмена, которыя такъ долго и тщательно сѣяли окружавшіе ее,-- принялись и стали быстро рости.

Она, наконецъ, усвоила себѣ тотъ взглядъ, что она создана для веселой богатой жизни и что главное для женщины -- красота.-- На мужчинъ она стала смотрѣть, какъ на особыя существа, совсѣмъ отличныя отъ женщинъ, какъ на "кавалеровъ". Съ ними нужно было совсѣмъ иначе держаться и единственно возможное отношеніе молодой дѣвушки къ мужчинѣ было отношеніе легкой игры, ухаживанія, флирта. Было неприлично выходить къ молодому мужчинѣ иначе, какъ нарядно одѣтой и въ корсетѣ. Было дурно одной вечеромъ гулять съ мужчиной. И для того, чтобы говорить съ ними, были особые предметы разговора, особый способъ и особый, неизъяснимый и непонятный для того, кто его не знаетъ, языкъ. Это называлось правилами приличія и знаніемъ общественности, и всему этому скоро Соня научилась.

Было еще въ послѣднемъ классѣ гимназіи одно увлеченіе у Сони и это была ея послѣдняя чистая любовь. Это -- любовь къ Катенькѣ Бекманъ, ея подругѣ по классу. Катя была славная, дѣвушка подростокъ со свѣтлыми порывами и мечтами. Не смотря на то, что онѣ во многомъ были полныя противоположности, а можетъ быть именно потому, онѣ очень сошлись. Катенька не то, чтобы ясно знала, въ чемъ было благо, и вслѣдствіе этого знанія стремилась къ нему, но она всѣмъ существомъ своимъ какъ бы чувствовала его значеніе и въ томъ была особенная прелесть. Вездѣ, гдѣ она появлялась, она распространяла атмосферу счастья, смѣха, невинности. Этотъ прелестный подростокъ таилъ въ себѣ безконечныя возможности духовной жизни.

Соня съ первой встрѣчи почувствовала къ Катѣ особое, непонятное ей влеченіе. Видѣть Катю, сидѣть около нея, брать ее за руки и разговаривать было для Сони высшимъ счастьемъ. Скоро онѣ сошлись втроемъ: Катя, Соня и еще одна гимназистка, Вѣра Троицкая. Въ классѣ ихъ звали неразлучными.

Вѣра Троицкая была миловидная брюнетка, дочь помѣщика, веселая, свѣтская барышня. Она совмѣщала въ себѣ и часть тѣхъ качествъ, какія были въ Сонѣ, любовь къ свѣтской жизни и элегантность, и стремленіе къ добру и веселость, какія были у Кати, и потому сошлась съ обѣими.

Это время дружбы было свѣтлымъ лучомъ въ послѣднихъ гимназическихъ годахъ Сони. Сколько было счастливыхъ минутъ и часовъ, которые онѣ проводили вмѣстѣ, сколько безконечныхъ разговоровъ, сколько сладкихъ мечтаній о будущемъ. Все было свѣтло, ярко и счастливо.

Семнадцати лѣтъ Соня кончила гимназію, побывала въ послѣдній разъ на актѣ, выслушала рѣчи начальника и начальницы, обмѣнялась карточками съ учителями, съ подругами и расплакалась, прощаясь съ Катей и Вѣрой, которыя уѣзжали въ другіе города. Онѣ обѣщали переписываться и никогда не забывать другъ друга...

То, что для Сони составляло въ продолженіе многихъ отроческихъ лѣтъ столь сильное желаніе, въ чемъ она видѣла цѣль всего ученія и достиженіе чего казалось ей такимъ огромнымъ счастьемъ -- кончить гимназію и стать взрослой, то, наконецъ, случилось.

III.

Еще въ послѣднихъ классахъ гимназіи, а тѣмъ болѣе по окончаніи ея, главной мечтой и заботой Сони было выйти замужъ за того, кто ей понравится. Къ этому главному условію Соня присоединяла остальное, менѣе важное, хотя и очень пріятное: хорошее состояніе и хорошую карьеру у мужа. Для Анны Семеновны и Николая Яковлевича, какъ людей, знающихъ жизнь, главная забота была въ томъ, чтобы Соня сдѣлала хорошую партію.

Въ тотъ годъ, когда Соня кончила гимназію, дѣла Любимовыхъ съ матеріальной стороны были особенно плохи. Они уже прожили небольшое приданое Анны Семеновны, и имъ приходилось дѣлать долги, чтобы поддержать ту приличную и комфортабельную жизнь, къ которой они привыкли. По этой причинѣ и еще потому, что наступило самое важное время, когда Сонечку нужно было выдавать замужъ, они стали дѣлать долги, чтобы казаться болѣе состоятельными, чѣмъ были. Для этого служили выѣзды съ дорого стоющими нарядами, для этого хорошая квартира, для этого пріемные дни, на которые звалась молодежь и которые обходились въ 20--30 рублей.

На вечерахъ этихъ всѣмъ было скучно: хозяевамъ и гостямъ. И тѣмъ, и другимъ все это давно надоѣло. Но, не смотря на это, всѣ устраивали вечера и собирались другъ къ другу, потому что такъ было принято. Называлась это jours fixes.

У Любимовыхъ бывало человѣкъ 10--15. Нѣсколько пожилыхъ людей, товарищей Николая Яковлевича, которые все время играли въ винтъ, двѣ-три пожилыхъ дамы, которыя сидѣли весь вечеръ съ хозяйкой, разговаривали и скучали. Молодежь играла въ игры: индюшку, мнѣнія, разговаривала, танцовала и вообще проводила время такъ, какъ проводятъ время на всѣхъ вечерахъ такого рода, Потомъ подавали ужинъ, вино и всѣ расходились.

Изъ всей этой мужской молодежи въ первый же годъ выдѣлились не то, чтобы женихи, но такіе молодые люди, которые могли сдѣлать предложеніе Сонѣ, ухаживали за ней,-- однимъ словомъ, по мнѣнію Анны Семеновны и Николая Яковлевича, могли быть смѣло названы кандидатами въ женихи Сонѣ. Ихъ было трое... почти трое.

Одинъ изъ нихъ былъ путеецъ, Путиловъ, красивый мужчина съ большими бѣлокурыми усами. Оцъ строилъ мостъ недалеко отъ города и потому, что онъ былъ инженеръ,-- получилъ выгодное назначенье, сорилъ деньгами и всѣ маменьки ухаживали за нимъ. Анна Семеновна считала его самымъ лучшимъ, пріятнымъ и желанныхъ женихомъ для Сони.

Вторымъ былъ Быковъ, Иванъ Ѳедоровичъ -- Jean, какъ его звали -- секретарь вновь открытаго въ городѣ суда, милый, воспитанный Быковъ, сынъ Ѳедора Ильича, богатаго уѣзднаго предводителя. Этотъ Быковъ, помимо своихъ другихъ достоинствъ, имѣлъ одно очень важное: онъ былъ "незамѣнимъ въ обществѣ". Нужно ли было устроить интересную игру, развеселить барышень, придать оживленіе разговору,-- Быковъбылъ мастеръ на всѣ руки, и его обожали всѣ дамы. Впрочемъ, онъ не ухаживалъ за Соней и ничѣмъ не выдѣлялъ ее отъ другихъ барышень -- это была его черта: ухаживалъ одинаково за всѣми... но для Анны Семеновны и Николая Яковлевича онъ все-таки былъ кандидатомъ въ женихи для Сони, хоть-бы потому, что былъ женихомъ вообще. Третій кандидатъ былъ Овчининъ, офицеръ. Это былъ собственно кандидатъ не серьезный. Онъ, правда, могъ сдѣлать предложеніе и хотѣлъ сдѣлать -- онъ былъ влюбленъ въ Соню,-- но не удовлетворялъ условіямъ обезпеченности. Онъ былъ, такъ сказать, кандидатомъ въ запасѣ, на случай, если не...

Всѣ эти три жениха, а въ особенности Путиловъ и Быковъ, были въ особенномъ почетѣ у Николая Яковлевича и Анны Семеновны, выражавшемся въ хорошемъ винѣ за ужиномъ, милой, почти родственной любезности и частымъ приглашеніи "бывать за просто". Оба, зная это, дѣлали видъ, что ничего не замѣчаютъ. И это обстоятельство показывало, по общему мнѣнію, ихъ высокую порядочность и воспитаніе.

Среди этихъ пріемовъ, да вечеровъ въ клубѣ, да театральныхъ представленій, какъ дорога среди шоссейныхъ столбовъ, текла жизнь Сони. Теперь, когда она кончила гимназію, ей совсѣмъ некуда было дѣвать время. Она вставала въ 9 часовъ, пила чай, одѣвалась и такъ время проходило до полудня. Въ 12 она завтракала, отправлялась по лавкамъ и, если ничего не нужно было купить, она просто смотрѣла новую матерію, полученную изъ столицы. Придя домой, она иногда читала романы, чтобы убить время. Въ эти часы къ нимъ приходили знакомые запросто или съ визитомъ, а если никого не было, Соня вышивала или работала съ машиной.

Такъ шло время. Наступалъ обѣдъ. Послѣ обѣда, часовъ въ 6, она опять шла гулять съ Анной Семеновной. Вечеромъ же, если никого у нихъ не бывало и сами они не отправлялись куда-нибудь, было скучно. Тогда Соня играла на рояли и старалась какъ можно раньше лечь спать. Такъ проходили дни, недѣли, мѣсяцы. Такъ прошелъ годъ.

IV.

Среди этого однообразнаго сѣраго фона перваго года послѣ гимназіи, какъ лучъ свѣта среди тьмы, только одно было ярко и сильно -- чувство радости отъ физической красоты и все то, что было связано съ нею. Какъ лѣтній цвѣтокъ, Соня съ каждымъ мѣсяцемъ становилась все лучше и лучше. Надежда успѣха и блистанія среди мужчинъ, лелѣянная еще въ гимназіи, начинала сбываться. На вечерахъ, куда она выѣзжала, лколо нея всегда была толпа кавалеровъ. Мужчины ухаживали за ней, говорили комплименты и цѣловали ей руки. Она была рада этому и горда успѣхомъ. Ей нравилось, когда она, немного поднявъ голову, шурша платьемъ, декольте, съ голыми прекрасными руками вступала въ залъ, помахивая вѣеромъ, и проходила среди почтительно уступавшихъ ей дорогу и провожавшихъ ее взглядами мужчинъ. Она замѣчала ихъ и ей была непріятна ихъ циничность и въ то же время пріятно, что любуются ею. Она -- еще такъ недавно дѣвочка-гимназистка, на которую никто не обращалъ вниманія, она теперь знала, что всѣ эти взрослые люди, пожелай только она, сейчасъ подойдутъ, будутъ говорить ей комплименты и радоваться тому, что она съ ними пройдется. Она, какъ пчелка на солнцѣ, грѣлась въ этомъ успѣхѣ.

"Какъ хорошо, что я такъ прелестна,-- думала она иногда сама съ собою.-- Какъ важно для женщины быть красивой. Неправда то, что Вѣра мнѣ говорила, будто красота не главное, а есть какія-то высшія цѣли въ жизни. Вотъ она главная моя цѣль. Я ее чувствую, я ее знаю. Сіять своей красотой, наслаждаться, быть окруженной мужчинами и потомъ быть любимой, да... любимой, и любить его -- вотъ счастіе! Всегда, во всю мою жизнь я буду ставить выше всего красоту. И я буду счастлива всегда. Какъ хорошо, что я красива, какъ хорошо"...

Приходили мужчины, садились около нея, любовались ею и своими словами и отношеніемъ подтверждали, что она права. Она говорила съ ними, смѣялась, кокетничала и наслаждалась.

V.

Но ни это счастье успѣха, ни поклоненіе мужчинъ, ни вся безпечная свѣтская жизнь не могли затмить двухъ тяжелыхъ сторонъ дѣвической жизни Сони. Это -- отсутствіе свободы и денегъ.

Первое въ особенности быле тяжело. Какъ всякому живому существу, ей хотѣлось зависѣть только отъ себя самой, подчиняться только своимъ взглядамъ и самой распоряжаться своимъ временемъ. Но этого-то у нея, какъ и у всѣхъ ея подругъ, не было. Сколько бы она ни выростала, какой бы ни становилась развитой и опытной, все равно она не могла прибавить себѣ самостоятельности ни на одну іоту, и была подъ вѣчнымъ контролемъ у родителей. Они, всегда только они одни говорили: сдѣлай то-то и то-то,-- то прилично и можно молоденькой дѣвушкѣ, а этого нельзя. И всегда оказывалось нельзя то, что было пріятно и съ точки зрѣнія Сони разумно, и всегда было можно то, что тяжело. Изъ за попытокъ къ этой свободѣ были столкновенія, были слезы. Но ни ссоры, ни слезы эти, ничто не могло измѣнить дѣла. Она похожа была на бѣлку въ клѣткѣ, которая можетъ бѣжать все только въ одномъ направленіи. Кузенъ Петя, студентъ, разсказывалъ ей часто о своихъ шалостяхъ съ товарищами, и всегда Сонѣ было завидно и досадно слушать его.-- "Петѣ все возможно, и онъ свободенъ, хотя онъ моложе меня, а мнѣ нельзя".-- Она чувствовала себя во власти родителей, какъ звѣрекъ въ сѣткѣ.

Другая темная сторона этого года жизни Сони было отсутствіе своихъ денегъ и полная зависимость въ этомъ отношеніи отъ родителей. Нужно ли было купить; новую шляпу, или выбрать матерію на платье, или поѣхать на извозчикѣ, за всѣмъ этимъ приходилось обращаться къ папа. Николай Яковлевичъ, хотя никогда не отказывалъ ей въ деньгахъ, но, видимо, былъ недоволенъ. Онъ старался скрыть, но Соня чувствовала это и это было ей непріятно. Сегодня, завтра все обращаться, все просить, и такъ всегда и вѣчно, чувствовать себя какъ бы ребенкомъ, не имѣющимъ ничего своего, въ восемнадцать лѣтъ, съ стремленіемъ къ самостоятельности -- все это мучило Соню и часто заставляло ее думать о томъ какъ, наконецъ, измѣнить все это.

И на вопросъ, все чаще и сильнѣе требовавшій разрѣшенія, на жгучій вопросъ, какъ сдѣлать, чтобы быть свободной и имѣть свои деньги -- былъ одинъ только отвѣтъ: выйти замужъ.

Соня раньше, какъ многія дѣвушки, имѣла о замужествѣ свое особое представленіе. Ей казалось, что жизнь замужнихъ женщинъ исполнена какой-то особой, необъяснимой, ей только свойственной прелести и она слогка мечтала о ней и хотѣла выйти замужъ, навеселившись вдоволь сначала. Теперь же, когда она поняла, что только въ замужествѣ она можетъ найти деньги и свободу и что все веселье дѣвичей жизни есть только одинъ обманъ, она больше, чѣмъ когда нибудь, захотѣла быть замужней. Нужно было какъ можно скорѣе выйти замужъ и нельзя было ждать, когда представится тотъ, кого полюбишь. И она нечувствительно для себя отбросила свое первое требованіе: выйти за любимаго человѣка. Ища богатаго мужа, она стала смотрѣть на всѣхъ мужчинъ, съ кѣмъ встрѣчалась, только съ этой точки зрѣнія. И всѣ подруги, и родныя, и знакомыя, желавшія ей добра, одобряли этотъ ея взглядъ.

VI.

Въ клубѣ былъ семейный вечеръ. Собралось много народу и было очень оживленно. Оркестръ игралъ кадриль. Дирижеръ-артиллеристъ, высокій блондинъ, окончивъ шестую фигуру, весь потный и красный, съ измученнымъ лицомъ, обмахиваясь платкомъ, бѣгалъ по залѣ, звеня шпорами, и кричалъ танцующимъ окончательно охрипшимъ голосомъ, по-французски, эволюціи новой, имъ придуманной фигуры. Но отъ того ли, что его не было слышно или всѣ устали и никто не обращалъ вниманія на его слова, никто не слушался и вышелъ безпорядокъ. Одни должны были поднять руки и во время не подняли, другіе не сдѣлали должное chaîne и зашли не туда, куда нужно было. Все смѣшалось, спуталось и всѣ, наконецъ, остановились, смѣясь этому безпорядку и отчаянію дирижера.

Соня танцовала съ дирижеромъ. Ей было весело. Она чувствовала, что она сегодня хороша и была довольна этимъ и тѣмъ, что она танцуетъ съ дирижеромъ у всѣхъ на виду, и радовалась своему обычному успѣху и блистанію красоты. Когда кончилась кадриль и она вышла изъ уборной, гдѣ, взглянувъ на зеркало и полюбовавшись собой, она слегка напудряла лицо, она пошла отыскивать Анну Семеновну и нашла ее въ столовой за чайнымъ столомъ. Анна Семеновна сидѣла не одна. Около нея были съ правой стороны толстый отставной военный генералъ, давнишній знакомый, и слѣва какой-то незнакомый Сонѣ мужчина, среднихъ лѣтъ, въ пенснэ, съ сухимъ выраженіемъ лица.

-- Ну, что, натанцовалась? -- сказала ей Анна Семеновна, когда она подошла.-- Устала? Хочешь чаю? Садись. Да, вѣдь ты не знакома,-- прибавила она, видя, что господинъ всталъ,-- Николай Александровичъ Пушкаревъ. Новый гость въ нашемъ городѣ...

Соня сѣла около Пушкарева и стала обмахиваться вѣеромъ. "

-- Устала,-- сказала она, улыбаясь матери.

-- Да?-- проговорила Анна Семеновна, не смотря на нее и слушая внимательно генерала. Соня стала снимать перчатку съ лѣвой руки и оглядывала проходящихъ. Снявъ перчатки и положивъ свои полныя прелестныя руки на столъ, она стала медленно прихлебывать чай. Анна Семеновна, воспользовавшись тѣмъ, что генералъ остановилъ на минуту свою рѣчь, обернулась къ ней и, взглянувъ на нее любящимъ взглядомъ, сказала:

-- Гдѣ же ты своего кавалера оставила?

-- Онъ занятъ, бѣдный, дирижерствомъ. Совсѣмъ измучился,-- сказала Соня, улыбаясь.

-- Ну ничего. Тебя Николай Александровичъ не откажется завять,-- сказала Анна Семеновна тѣмъ тономъ, который былъ понятенъ только Сонѣ и говорилъ ей: ну, вотъ тебѣ новый кавалеръ.

Николай Александровичъ сдѣлалъ утвердительное движеніе, которое должно было показать, что онъ всѣмъ сердцемъ принимаетъ это предложеніе. Но, не смотря на это, онъ продолжалъ молчать. Когда это молчаніе стало длиться слишкомъ долго, такъ что сдѣлалось неловко, Соня, удивляясь въ душѣ этому странному невѣжливому молчанію, сама завязала тотъ легкій салонный разговоръ, вести который ей было такъ легко и привычно.

-- Вы недавно въ нашемъ городѣ? -- спросила она, не поворачиваясь къ нему, но глядя разсѣянно вдаль.

-- Три дня только.

-- И долго думаете пробыть?

-- Право, не знаю. Это будетъ зависѣть отъ многихъ обстоятельствъ,-- произнесъ онъ, не подымая глазъ и смотря на ея полную руку, игравшую ножомъ.-- Какъ мнѣ понравится.

-- Если такъ,-- сказала Соня, чуть улыбаясь и чувствуя, что она по своей привычкѣ начинаетъ оживляться разговоромъ,-- то вы, вѣроятно, скоро уѣдете. Веселья вы здѣсь не найдете.-- Она стала смотрѣть на лицо Николая Александровича. Она такъ углубилась въ это разсматриваніе, что не слыхала его отвѣтовъ и, чтобы не дать замѣтить это, улыбнулась этому отвѣту неопредѣленной улыбкой.

Они замолчали. И снова молчаніе сдѣлалось настолько долгимъ, что оба почувствовали его неприличіе и старались найти предметъ разговора.

-- Отчего вы не танцуете? -- спросила первая Соня, переведя на слова первую попавшуюся ей мысль.

-- Я не умѣю, т. е. не умѣю хорошо, а плохо танцовать, по моему, не стоитъ.

-- Вотъ пустяки! Кто здѣсь хорошо танцуетъ? Всѣ какъ-нибудь.

-- Я совсѣмъ не умѣю,-- сказалъ Николай Александровичъ.

Они замолчали. Соня взяла виноградъ и, ощипывая ягоды длинными красивыми пальцами, сидѣла такъ, какъ будто она была очень занята своимъ дѣломъ.

-- Я васъ оставляю. Пойду посмотрѣть съ генераломъ, какъ танцуютъ,-- сказала Анна Семеновна.

Это "васъ" ни для кого не было замѣтно и не могло быть замѣтно, но для Сони оно было исполнено особаго опредѣленнаго смысла. И Соня, смотря на Анну Семеновну, улыбнулась этому смыслу.

Анна Семеновна и генералъ ушли. И сейчасъ же Соня почувствовала, что надо было скорѣе приводить въ исполненіе это "васъ".

-- Вы любите танцы? -- спросилъ вдругъ самъ Николай Александровичъ. Этотъ вопросъ былъ такъ неожиданъ, что Соня смутилась. Она думала о томъ, что вотъ теперь ей снова приходится смотрѣть на этого молодого человѣка, какъ на многихъ другихъ раньше, какъ на возможнаго жениха. И въ этомъ смыслѣ было это "васъ". И глядя на него, она испытывала сложное чувство непріятности и какойто удовлетворенной радости въ одно и то же время.

-- Да, очень,-- сказала она, отвѣчая на вопросъ Николая Александровича.

-- Счастливицы вы, женщины, въ этомъ отношеніи,-- сказалъ оживленно Николай Александровичъ:-- мы, мужчины, обыкновенно лишены этого удовольствія.

-- Кто же вамъ мѣшаетъ?

-- Какъ вамъ сказать; мы отвыкли отъ этого. Я говорю про штатскихъ. Посмотрите,-- большинство не танцуетъ, военные...

-- Военные лучше васъ,-- перебила Соня. И улыбнувшись ему и блестя глазами, добавила:-- по крайней мѣрѣ въ танцахъ.

-- Въ танцахъ -- пожалуй, вы правы. Это ихъ единственно неотъемлемыя достоинства.

-- Вы не любите военныхъ?

-- А вы?

-- Я? -- сказала Соня, смотря на него широко-раскрытыми блестящими глазами, какъ будто удивляясь, какъ можно спрашивать объ этомъ. -- Я? да, я люблю ихъ.-- Она засмѣялась. Нѣтъ, вы не можете понять, какой смѣшной вопросъ вы мнѣ задали! -- сказала она сквозь смѣхъ. -- Развѣ можно ихъ не любить?

-- Если бы я былъ женщиной, то я бы тоже предпочиталъ ихъ штатскимъ. Мы хороши -- простите за откровенность -- какъ мужья, но не какъ кавалеры.

-- Нѣтъ, это неправда. Я шучу. Я заступлюсь за васъ, если вы не умѣете сами за себя заступиться, я лично,-- она подняла глаза и остановила взоръ на Николаѣ Александровичѣ,-- стала бы охотнѣе танцовать со штатскими, чѣмъ съ военными.

Она полуобернулась къ нему, чтобы взять ножикъ, и красота ея плечъ поразила Николая Александровича. Онъ смотрѣлъ и любовался ихъ бѣлизной, ихъ округленностью, ласкавшею глазъ, изяществомъ линіи поворота шеи и тѣмъ мѣстомъ, гдѣ идетъ между плечъ продольный манящій разрѣзъ -- смотрѣлъ на все это влюбленными въ это тѣло глазами и не хотѣлъ, и не могъ оторваться, точно красота ихъ заворожила его.

-- Да... развѣ такъ,-- медленно, какъ будто что-то припоминая, произнесъ онъ, когда Соня обернулась и нарушилось очарованіе.-- Но во всякомъ случаѣ вы предпочли бы танцовать съ военнымъ, чѣмъ разговаривать со штатскимъ?

-- Смотря съ кѣмъ,-- сказала она, взглянувъ прямо на него и дразня его этими словами. Она вдругъ встала. Грудь ея колыхалась, и ея обнаженность жгла его.-- "Да очень, очень красива",-- мысленно сказалъ онъ себѣ.

-- Идемте ходить,-- предложила она. И они пошли въ залъ. Зеркало отразило ихъ вмѣстѣ, его сухую высокую фигуру во фракѣ и ея стройное, въ бальномъ платьѣ, молодое, мистами обнаженное тѣло и ея прелестную съ взбитыми по модѣ волосами голову. Глаза ихъ встрѣтились въ зеркалѣ и глаза Николая Александровича сказали то, чего не могли сказать губы.

-- Вы говорите: смотря съ кѣмъ. Ну... а если бы со мной?.. Признайтесь, вы бы предпочли танцовать съ кѣмъ-нибудь, чѣмъ ходить со мной,-- засмѣялся непріятно и натянуто Николай Александровичъ.

-- Я васъ такъ мало знаю,-- отвѣтила уклончиво Соня.

-- И потому предпочли бы танцовать,-- докончилъ онъ полу-шутя, полу-серьезно.

-- Вы хотите, чтобы я вамъ доказала, что нѣтъ.

-- Я увѣренъ, что вы не докажете,-- сказалъ онъ, чувствуя, что ему ужасно хочется другого.

-- Ну, хорошо. Давайте пари,-- сказала она, улыбкой показывая, что она исполняетъ его желаніе.

-- О чемъ?

-- О чемъ хотите... Впрочемъ, нѣтъ. Если вы проиграете, вы должны въ наказаніе сидѣть со мной цѣлый вечеръ,-- сказала она, думая про себя, что какъ ни непріятно, но все же нужно дѣлать это важное и понятное для нея дѣло. "Выйти замужъ -- свобода, счастье... влюбить его и выйти",-- проносилось въ ея головѣ.

-- Дайте вашу руку,-- сказала она. -- Пойдемъ.

Они пошли и оживленно разговаривали, пробиралсь въ гостиную среди другихъ паръ. Около нихъ ходили, смѣялись, шумѣли, и вездѣ было шуршаніе платьевъ, блескъ туалетовъ и обнаженныхъ тѣлъ, тихія слова, улыбавшіяся лица и вездѣ яркій, рѣжущій глаза свѣтъ.

VII.

Былъ третій часъ ночи. Музыканты играли безконечную кадриль-монстръ.

По четыремъ стѣнамъ зала сидѣли длинными рядами танцующіе: фраки, мундиры смѣнялись женскими бальными платьями. Но не смотря на этотъ поздній часъ, внѣшнее, кажущееся веселіе. не уменьшалось, и съ еще болыинмъ стараніемъ скользили танцующія пары, еще болѣе покраснѣли лица и обмахивались вѣерами и платками отъ жары. Было очень душно, и какая-то тонкая пыль носилась въ воздухѣ.

Въ одной изъ гостиныхъ, мягко освѣщенныхъ цвѣтными фонарями, сидѣли на мягкихъ креслахъ съ кривыми ножками Соня и Николай Алексайдровичъ и разговаривали о томъ, о чёмъ часто говорятъ мужчина и женщина -- о любви. Въ гостиной было уютно и тихо и всѣ звуки бала, долетавшіе сюда, таяли здѣсь. Изрѣдка проходили пары -- и на минуту нарушали ихъ уединеніе.

-- Любовь -- это такая серьезная вещь для насъ, женщинъ, и такая ничтожная для мужчинъ,-- говорила Соня, смотря внизъ на свои маленькія ножки въ бѣлыхъ туфелькахъ, положенныя одна на другую.

-- Но почему же только для васъ? Развѣ мы не любимъ? Нѣтъ, мнѣ скорѣе кажется наоборотъ. Это мы, мужчины, способны искренно любить. Я не знаю, лучше ли это, или хуже, но это такъ.

-- Нѣтъ, не говорите этого. Вы не правы. Когда женщина любитъ, она вся отдается любимому человѣку, она о немъ только думаетъ, а мужчина... а мужчина... Я, право, не знаю, какъ мужчина... -- сказала Соня, засмѣявшись. И когда она засмѣялась, съ ней засмѣялось все: и носъ, и губы, и, главное, большіе, прекрасные, наивно-смотрѣвшіе на него глаза.

-- Мужчина не отдается женщинѣ. Онъ беретъ ее и даетъ ей себя, свою силу, власть,-- сказалъ Николай Александровичъ, пораженный красотой ея смѣха.

-- Власть, какую власть?

-- Власть души, ума.

-- Ума? -- переспросила машинально и удивленно, какъ бы не довѣряя значенію его словъ, Соня. Ей вспомнился при этихъ словахъ кузенъ Петя, и она сейчасъ перевела, по привычкѣ не думать, эту мысль на слова:-- Вотъ интересно, какую это власть ума передастъ своей женѣ мой двоюродный братъ Костя,-- сказала она, улыбаясь и какъ бы сдерживаясь, чтобы не разсмѣяться.

-- Вы думаете, я пойманъ? Это исключенія.

-- Они такъ часты.

-- Вы находите?

-- Не знаю.

-- Какъ не знаете?

-- Такъ, не знаю... Однако уже вальсъ играютъ,-- сказала Соня разсѣянно, прислушиваясь къ звукамъ музыки.

-- Вы хотите танцовать?

Соня улыбнулась.

-- Нѣтъ, вѣдь я ваша плѣнница. Нѣтъ, не хочу...-- и когда она это сказала, сейчасъ же подумала о томъ, какъ скучно сидѣть съ этимъ человѣкомъ и какъ пріятно было бы потанцовать немного. Но она всѣми силами старалась показать, что ей весело и интересно говорить съ Николаемъ Александровичемъ. Она такъ привыкла къ этому постоянному обману, что, какъ хорошій актеръ, иногда позволяла себѣ шалость, отступленія отъ строгости роли, потому что сознавала въ себѣ власть, когда нужно, снова возвратиться къ игрѣ. И теперь она, сдѣлавъ эту шалость, не слушала его.

-- Если вы находите этотъ плѣнъ для васъ стѣснительнымъ, то вы можете прекратить его,-- проговорилъ, краснѣя, Николай Александровичъ.

-- Не хочу. Мнѣ съ вами вовсе не скучно.

-- Но и не весело.

-- Посмотрите, какая хорошенькая!... -- сказала Соня, не отвѣчая ему и указывая вѣеромъ на одну барышню, шедшую по залу.-- Не правда ли?

Она подняла при этомъ плечи и повела шеей, какъ будто придерживая спустившееся съ плечъ платье. Она обернулась нѣсколько въ профиль и опять, какъ раньше, маленькія горѣвшія уши и нѣжный контуръ ея шеи поразили Николая Александровича неожиданной прелестью. Ему вдругъ страшно захотѣлось приложить губы къ атласу этихъ плечъ, и онъ ничего не слышалъ, смотрѣлъ и не понималъ.

-- Вы не слушаете,-- сказала Соня, поворачиваясь къ нему.

Декольте ея было низко, и онъ видѣлъ разрѣзъ ея груди, видѣлъ, какъ она колыхалась при дыханіи и словно нарочно дразнила его... И ему захотѣлось, какъ животному, обладать этой красотою, цѣловать ее, наслаждаться.

-- Нѣтъ, да, такъ... -- сказалъ онъ, самъ не понимая, что говоритъ.

-- "Я понимаю тебя: ты любуешься мною. Ну любуйся и знай, что все это можетъ быть твоимъ",-- говорила она, ея взглядъ, улыбка.

-- Послушайте, такъ вы все-таки находите, что одни вы, мужчины, способны искренно любить? -- сказала Соня, окончивъ свою шалость и теперь снова возвращаясь къ своей роли.

-- Вы не можете судить правильно о женской любви... Вы... простите, я буду говорить прямо -- вы, конечно, никого еще не любили, и это понятно, вы такъ молоды,-- сказалъ Николай Александровичъ, одушевляясь разговоромъ.

-- Я?..-- произнесла Соня, останавливая на немъ свои глаза и будто удивляясь его вопросу,-- зачѣмъ вамъ это знать?

-- Простите, но это не простое любопытство. Это... Впрочемъ, не отвѣчайте, если не хотите. Я такъ спросилъ, невольно...

-- Почемъ вы знаете, быть можетъ, я была влюблена. Этого не говорятъ. Вотъ вы бы не сказали, если бы я у васъ спросила объ этомъ.

-- Нѣтъ, отчего же, я бы сказалъ. Что тутъ такого?

-- Ну скажите...

-- Вы хотите этого?

-- Ну да, хочу... Ну, я жду... Что-жъ вы?..

-- До сихъ поръ... нѣтъ.

-- До... сихъ... поръ,-- медленно повторила Соня.-- Ну а теперь?... -- Соня смѣло взглянула на него.

-- "Теперь ты мнѣ нравишься" -- такъ явственно сказали его глаза, что она не стала настаивать на отвѣтѣ и замолчала. Они сидѣли другъ противъ друга, смотрѣли и не находили больше словъ. То, что нужно было сказать,-- уже сказано, то, что нужно было дѣлать, принадлежало будущему. Оба они чувствовали, что, не смотря на незначительность разговора, между ними установилась какъ-то особая неизъяснимая связь. И оба не понимали, какъ и когда это случилось.

VIII.

Въ сосѣдней комнатѣ послышался смѣхъ и отдѣльныя громкія слова. Зашуршала и отдернулась портьера, и Анна Семеновна съ другой дамой вошла въ гостиную. Дама эта была извѣстная всему городу Nadine Безбѣдова, одна изъ самыхъ богатыхъ и самыхъ неудачныхъ въ поискахъ за женихами старыхъ дѣвъ.

Nadine Безбѣдова принадлежала къ тому разряду взрослыхъ дѣвицъ, которыя, обладая отъ природы недурной наружностью и хорошимъ приданымъ, тѣмъ не менѣе не нравятся мужчинамъ и никакъ не могутъ выйти замужъ. Она стала выѣзжать съ 17-ти лѣтъ, чтобы сдѣлать партію, и не пропускала ни одного вечера, ни одного развлеченія. Все, самое модное, красивое изъ новостей женскаго туалета, прежде всего было на Nadine. Но, не смотря на все это, Nadine, выѣзжавшая уже 12 лѣтъ и сильно подурнѣвшая, все такъ же безуспѣшно стремилась къ своей цѣли и не только не примирилась со своей судьбой, но теперь на каждаго мужчину смотрѣла лишь, какъ на возможнаго жениха.

Увидавъ Соню и Николая Александровича вмѣстѣ, она улыбнулась, по привычкѣ думая, что ея улыбка такъже красива, какъ и раньше, и пошла къ нимъ.

-- Ахъ, Соня, вы здѣсь. Я васъ ищу, а вотъ вы куда забрались... -- говорила она, показывая желтые зубы,-- очень рада.. Вы пріѣзжій? -- сказала она, когда ей представили Николая Александровича.

-- Да, я недавно здѣсь...-- отвѣтилъ Пушкаревъ.

-- И надѣюсь, не будете скучать. Мы...-- она взглянула на Соню,-- мы сумѣемъ развеселить васъ. Это наша обязанность. Ну, разсказывайте намъ, какъ вамъ понравился нашъ городъ?-- проговорила она, садясь и, очевидно, готовясь веселить Николая Александровича.

-- Я слишкомъ мало знакомъ съ нимъ,-- сказалъ Николай Александровичъ. И слово за слово они завязали разговоръ.

Анна Семеновна взглянула на Пушкарева и на Соню. Соня тоже посмотрѣла на нее. Ихъ взоры встрѣтились и сказали другъ другу то, чего не могли вымолвить губы.

-- Ну что, тебѣ весело? -- спросила громко Анна Семеновна.-- "Ужъ не скучаешь ли ты съ нимъ и не хочешь ли танцовать? Какъ знаешь, но это будетъ очень глупо",-- говорили ея глаза.

-- Да, очень,-- отвѣтила Соня и взглядъ ея тоже сказалъ: "Мнѣ скучно, но я знаю, для чего это нужно. И я исполню это".

Анна Семеновна обратилась къ Nadine:

-- Пойдемте, Надежда Осиповна. Мнѣ еще вамъ нужно кое-что сказать. Мы не докончили разговора.

-- Нѣтъ, подождите. Мы докончимъ это потомъ. У насъ начался такой интересный разговоръ съ Николаемъ Александровичемъ,-- сказала Nadine. Она боялась, что ей не дадутъ поговорить съ этимъ новымъ мужчиной, быть можетъ, впослѣдствіи ея женихомъ.

-- Мы сейчасъ придемъ, Надежда Осиповна. Тогда вы наговоритесь. Теперь только на минутку,-- сказала, стараясь быть спокойной, Анна Семеновна.

Nadine не обернулась къ ней, и въ ея взглядѣ было столько рѣшимости ни за что не выпустить на этотъ разъ кавалера, что Анна Семеновна поняла, что ей не удастся долго оставить Николая Александровича съ Соней наединѣ. Она вздохнула и сѣла.

-- Такъ вы, значитъ, утверждаете, что счастье въ жизни создается нами;-- говорила Nadine, теперь все забывъ, кромѣ разговора съ Пушкаревымъ.-- Нѣтъ, я никогда не соглашусь съ этимъ. По моему, счастье зависитъ отъ случая.

Анна Семеновна и Соня сидѣли и смотрѣли другъ на друга молча. Nadine весело болтала. Николай Александровичъ отвѣчалъ нехотя и смотрѣлъ на Соню. Когда это стало продолжаться слишкомъ долго, Анна Семеновна еще разъ вздохнула и съ видомъ готовности на все встала и подошла къ Nadine.

-- Такъ пойдемте, Надежда Осиповна. Вы мнѣ не отдали еще мои вещицы, а я сейчасъ уѣзжаю,-- произнесла она такимъ рѣшительнымъ тономъ, что Nadine поняла, въ свою очередь, что разговору приходитъ конецъ.

-- Сейчасъ, два слова,-- обернулась она къ Аннѣ Семеновнѣ, хватаясь какъ утопающій за соломенку. Но въ это время Николай Александровичъ всталъ, подошелъ къ Сонѣ и заговорилъ съ нею.

Анна Семеновна посмотрѣла на Nadine.-- "Вы видите, онъ самъ къ ней идетъ",-- говорилъ ея взглядъ. Nadine подошла къ Николаю Александровичу и подала ему руку.

-- До свиданія, надѣюсь еще увидаться. Я съ большимъ удовольствіемъ съ вами бесѣдовала,-- сказала она, все улыбаясь.

Когда онѣ ушли, Соня посмотрѣла имъ вслѣдъ и вдругъ ей сдѣлалось непріятно и отъ обращенія съ Nadine, и отъ того, что она завлекаетъ Николая Александровича, не любя его, и что она унижаетъ себя этимъ. Она вспомнила другой вечеръ, когда она выѣзжала въ первый разъ, гдѣ все было такъ хорошо и свѣтло -- она вспомнила все это и вздохнула.

-- О чемъ вы? -- спросилъ Николай Александровичъ.

-- О чемъ?... такъ ничего... о прошломъ.

-- Что жъ, оно было развѣ такъ интересно? -- спросилъ насмѣшливо Николай Александровичъ.

-- Очень.

-- И вы бы желали возвратить его?

"Поздно, поздно теперь раскаиваться,-- подумала Соня, отвѣчая себѣ на какой-то вопросъ.-- Нужно не думать, но дѣлать то, о чемъ думала давно".-- Ахъ, вы спрашиваете...-- сказала она, спохватившись.-- Да, конечно, желала бы, впрочемъ... не знаю.

-- Но вы не сказали, нравится ли вамъ кто-нибудь теперь? -- спросилъ Николай Александровичъ, вопросительно взглянувъ на нее и потомъ опуская свой взоръ на полъ.

Соня ничего не отвѣтила Она чувствовала такую непріязнь и легкое отвращеніе къ тому, съ кѣмъ она принудила себя говорить нѣсколько часовъ, такъ ей захотѣлось кончить эти разговоры и, главное, такъ было стыдно за себя, что она не могла себя принуждать больше и встала.

-- Вы куда? -- спросилъ Николай Александровичъ.

-- На минутку въ уборную,-- сказала она, уходя.

-- Такъ вамъ никто не нравится? -- повторилъ настойчиво Николай Александровичъ, вставая.

Она опять ничего ему не сказала и даже не обернулась. Шурша шелковой юбкой, она быстро шла по гостиной. Николаю Александровичу были видны ея покатыя, красивыя плечи, сильно обнаженныя сзади, и прядь тонкихъ волосъ, поднятыхъ надъ шеей къ прическѣ. И эти волосы, и плечи, и мускулистая, словно выточенная, шея раздражающе дѣйствовали на него. Онъ смотрѣлъ, какъ она шла, здоровая, изящная, красивая и какъ она исчезла въ уборной.

"Конечно..." -- сказалъ онъ мысленно себѣ, отвѣчая на какой-то возникшій въ его умѣ вопросъ. Онъ посмотрѣлъ на себя въ зеркало и, нахмурившись, отвернулся и сталъ ходить взадъ и впередъ.

Теперь -- кто ей теперь нравится, какъ бы я желалъ это знать. Какъ бы я хотѣлъ быть имъ,-- подумалъ онъ. Онъ прошелся нѣсколько разъ.-- Какъ она молода и прекрасна. Неужели это то? -- подумалъ онъ, ощущая въ себѣ новое неуяснимое чувство какого-то счастья, жизни, сумасшествія.-- Быть не можетъ.-- Онъ сказалъ это себѣ, но въ глубинѣ души почувствовалъ, что это уже совершилось, и ему оно было пріятно и страшно. И онъ не сталъ больше объ этомъ думать, а сѣлъ въ кресло и сталъ припоминать ее, ея слова, движенія, радуясь чему-то пріятному, что было уже въ нихъ, и тому, что это пріятное и прекрасное сейчасъ снова, лишь она войдетъ, начнется. Онъ облокотился на столъ рукой и шепталъ про себя: "какъ хорошо, хорошо"!..

IX.

Войдя въ уборную, Соня подошла къ зеркалу, посмотрѣла на себя спереди, полуобернулась, поправила ленточку и улыбнулась себѣ. Идти назадъ къ Николаю Александровичу она не хотѣла. Послѣ долгаго разговора съ нимъ, который она вела безъ всякаго удовольствія, она испытывала радость освобожденія отъ узъ, связывавшихъ ее. Она прошлась нѣсколько разъ по уборной, подошла къ двери, которая выходила въ аванъ-залъ, и стала смотрѣть на проходящихъ. Хорошенькій, очень молодой, только что выпущенный изъ училища офицеръ, знакомый Сонѣ, вошелъ въ столовую, блестя золочеными украшеніями новаго сюртука. Увидѣвъ Соню, онъ улыбнулся и, звеня шпорами и скользя въ тактъ доносившимся звукамъ вальса, подбѣжалъ къ ней.

-- Пойдемте танцовать, Софья Николаевна,-- издали закричалъ онъ ей веселымъ молодымъ голосомъ, сжимая ей крѣпко руку, когда подошелъ ближе.

Соня покачала головой.

-- Что, вы не хотите?.. Почему?

-- Такъ, не хочется.

-- Да не можетъ быть! Вотъ удивительно, чтобы молоденькая барышня не хотѣла танцовать. И вдобавокъ такая хорошенькая,-- сказалъ онъ просто и прямо, глядя на нее добрыми смѣющимися глазами, увѣренный въ томъ, что нельзя сердиться на его комплименты.-- Вотъ ни за что не повѣрю, идемте, право, а?..

Если бы кто-нибудь изъ мужчинъ сказалъ Сонѣ то, что сказалъ этотъ офицеръ, то Соня бы разсердилась. Но съ этимъ молоденькимъ веселымъ офицеромъ у Сояи съ перваго же дня знакомства установились такія простыя отношенія, что Соня не могла себѣ представить, какъ бы она стала сердиться на него, до того онъ былъ простой, добренькій офицеръ. И не только съ Соней -- со всѣми барышнями онъ былъ въ такихъ простыхъ, дружественныхъ отношеніяхъ, такъ что его даже не считали мужчиной, а просто кавалеромъ для танцевъ.

-- Какой вы странный!.. Мнѣ не хочется,-- сказала Соня, невольно улыбаясь ему.

-- Вотъ, улыбаетесь. Навѣрно шутите, ха, ха! Не повѣрю, ни за что не повѣрю, хотя убейте. Un tour вальса. Хорошо? Вашу руку,-- говорилъ онъ, засыпая Соню вопросами.

-- Я, право, не знаю...-- сказала Соня, сдаваясь. Ей очень хотѣлось потанцовать, но вмѣстѣ съ тѣмъ было неловко заставлять Николая Александровича такъ долго ожидать себя. Эти чувства боролись въ ней. И первое естественное чувство дѣлать то, что хочется, какъ всегда, побѣдило.-- "Что изъ того, что я разъ пройдусь. Вѣдь не пьяница же я, въ самомъ дѣлѣ",-- подумала она и, подавъ руку офицеру, пошла въ залъ.

Сдѣлавъ два тура, съ закружившеюся немного отъ танца головой, она снова вошла въ уборную. Въ уборной передъ зеркаломъ стояла подруга Сони по гимназіи, Лиза Куломзина, недурненькая брюнетка, уже вышедшая замужъ и скоро уѣзжавшая въ другой городъ.

-- Что, танцовала? -- сказала Лиза, не оборачиваясь и видя Соню въ зеркалѣ.

-- Да, немного... прелесть,-- проговорила Соня, испытывая волнующее пріятное ощущеніе нѣги и головокруженія, которое она всегда испытывала во время танцевъ.

-- Я тоже танцовала. Жара какая. Мужъ тащитъ домой, а я не хочу.

-- Останься.

-- Да... а ты?

-- Елизавета Алексѣевна... Софья Николаевна. Мы за вами!..-- раздались голоса.

Въ двери уборной стояли два офицера: одинъ -- тотъ, съ которымъ Соня только что танцовала, другой -- постарше. Они смотрѣли на уборную, не отваживаясь туда войти, но вмѣстѣ съ тѣмъ показывая своимъ видомъ, что, если понадобится, они войдутъ туда и сдѣлаютъ это неприличіе съ такой милой шаловливостью, что на нихъ нельзя будетъ сердиться.

-- Что это, господа. Какъ не стыдно, точно дѣти. Дамы одѣваются, а они входятъ,-- притворно сердито сказала Лиза.

-- Pardon, Елизавета Алексѣевна, но уже сейчасъ кончаютъ вальсъ. Насилу упросилъ дирижера продолжить на пять минутъ только для васъ.

-- А то опоздаемъ...-- смѣясь, замѣтилъ офицеръ постарше.

-- Ну развѣ поэтому только,-- сказала Лиза, выходя.-- А ты, Соня, пойдешь?

-- Не знаю,-- колебалась Соня.

-- Идемъ, что ты!..-- сказала Лиза.

-- Идемте, Софья Николаевна, а то я безъ васъ не уйду. Стану на колѣнии не уйду,-- сказалъ молоденькій офицеръ.

-- Ну хорошо,-- согласилась Соня, рѣшивъ, что можно еще поталцовать и что она затѣмъ примется за исполненіе скучной обязанности. Она положила руку въ изогнутую кольцомъ руку кавалера и пошла въ залъ, испытывая съ новой силой прелесть освобожденія хотя на минуту отъ непріятныхъ узъ.

-- Pardon, pardon,-- закричалъ ея кавалеръ, расталкивая толпу, стоявшую у входа, беря Соню за талію и раскачиваясь, дѣлая первыя па вальса. Въ глазахъ Сони закружились предметы и лица съ увеличивающеюся быстротой, и все это окунулось въ волны бѣлаго рѣжущаго глаза свѣта.