Та тесная внутренняя связь, которая существовала между всеми немецкими купцами уже в течение целого столетия, выражалась отчасти и в одинаковом устройстве городов и городского быта, напоминающих в значительной степени американские и австралийские города, выстроенные как будто по одному общему образцу и плану. И дома, и улицы ганзейских городов поразительно были схожи между собой, как это можно и теперь еще видеть, в старых кварталах Любека, Страсбурга и Данцига.
Все они были обнесены толстыми стенами с зубцами и башнями, обведены глубоким рвом и за стенами вмещали в себе целый лабиринт узких улиц, обстроенных домами из обожженного кирпича, высокими, мрачными, с высокой кровлей. На всех углах и перекрестках можно было наткнуться либо на часовню, либо на больницу, либо на карантин для зачумленных, и над всей путаницей улиц и домов возвышались стройные, тонкие, островерхие башенки множества церквей, возносивших к небу свои кресты и колоколенки. И улицы, и торговые площади ганзейских городов были куда как некрасивы и бедны на взгляд: не было в них ничего похожего, ничего напоминающего роскошь и богатство южных и средненемецких городов, в которых все площади были украшены изящными водоемами и фонтанами, то мраморными, то бронзовыми и по работе принадлежавшими лучшим современным мастерам. Одним словом, немецкому северу был вовсе чужд тот тонкий художественный вкус, который развился в южной Германии вследствие частых сношений с Италией.
Но зато улицы ганзейских городов были постоянно полны шума и движения, в особенности в тех кварталах, которые были населены ремесленниками. Пока благоприятное время года давало к тому какую-нибудь возможность, они обыкновенно переносили свои мастерские из душных и тесных помещений на улицу: и медник, и сапожник, и даже портной - все работали на открытом воздухе с утра и до вечера. Только сукновальщики должны были продолжать под крышей свою тяжелую, но прибыльную работу.
Если мы себе представим эти узкие, извилистые улицы, еще более стесненные различными выступами, входами в погреба, навесами и лавчонками всякого рода, да притом еще припомним ту деятельность, которой постоянно кипели эти улицы, то мы должны будем прийти к тому убеждению, что картина уличной жизни того времени хотя и не согласовалась с нашими нынешними полицейскими правилами благоустройства и благочиния, однако же представляла собой очень живую, пеструю и яркую картину жизни тогдашнего вольного бюргерства. Среди маленьких, узких домишек ремесленников и рабочего люда очень гордо возвышались высокие и обширные каменные здания, принадлежавшие именитым ганзейским купцам. Украшенные по фасаду цветными поливными кирпичами, эти дома и внешней постройкой своей, и внутренним устройством напоминали вестфальские крестьянские избы, с которых и был заимствован первоначальный образец их постройки.
В таком же точно доме помещалась и контора, и жилые комнаты торговой фирмы "Госвин Стеен и сын", принадлежавшей к старейшим в городе: она вела свое начало от XI столетия. Этот торговый дом счастливо пережил все невзгоды, постигавшие город в течение почти двух веков. Только в 1138 году глава этой фирмы перенес свое местопребывание (после всеобщего опустошения города) из старого Любека в новый Любек. Затем, в середине XII века, помещение торгового дома "Госвин и сын" еще раз потерпело от пожара, дотла уничтожившего весь новый Любек. Но любекские купцы не потерялись от этой беды: они только решили на месте деревянных воздвигнуть каменные постройки. И с той поры город пошел богатеть и процветать и стал во главе постепенно складывавшегося союза нижненемецких купцов.
Богатства частных лиц возрастали и возрастали, и вместе с тем все более и более возрастало число железных сундуков, которые должны были служить хранилищем денег и сокровищ для местных богачей купцов. Граждане ганзейских городов были очень умеренны в своих потребностях; им некогда было и думать о наслаждениях, так как вся жизнь их складывалась из одного нескончаемого труда. Так копили они постепенно богатства свои, большей частью переходившие от отца к старшему сыну, который, в свою очередь, также почитал своей священной обязанностью увеличить во чтобы то ни стало основной капитал своего дома.
Целые поколения Стеенов начали и окончили свое земное существование в нижнем этаже своего обширного дома (расположенного невдалеке от городской ратуши), работая в тесной конторе, при скудном освещении, проникавшем внутрь ее сквозь толстые круглые стеклянные оконницы. А рядом с конторой помещалась та обширная общая зала, или главный склад торгового дома, в которую свободно могла бы въехать и повернуть карета, запряженная четверкой лошадей. Там, на стене, вблизи громадных входных дверей, висели шлем, меч и воинские доспехи хозяина дома, рядом с запасами сушеной трески, наваленными грудой, рядом с сельдяными бочонками, с бочками пива и с целыми горами любекских сукон. Недаром же Госвина Стеена звали сельдяным рыцарем!
Яркое августовское солнце освещало улицы славного города Любека, и один из его лучей, словно нечаянно, заглянул и в мрачную контору известного нам любекского купца, который сидел за своим письменным столом и с неудовольствием подвигал в сторону свои бумаги и счетные книги, чтобы избежать докучавшего ему солнечного луча. И, удаляясь от этого светлого случайного гостя, он ворчал про себя: "Не так ли точно преследует нас и судьба, упорная и безжалостная, вплоть до последнего нашего часа?"
Госвин Стеен, который сегодня в своей конторе предавался таким мрачным мыслям, вовсе не напоминал своей внешностью того Госвина, которого мы несколько дней тому назад видели на палубе шнеки, твердо и спокойно отдававшего приказания матросам. Вместо фрисландской куртки корабельщика на нем была надета богатая, опушенная мехом одежда, а на его богато украшенном купеческом поясе висела красивая денежная сумка с перстнем и вырезанною на перстне печатью - маркою торгового дома, которая выжигалась на бочках, выставлялась на тюках с товарами, отпечатывалась на деловых бумагах и актах. Но богатство одежды не могло заменить той свежести и силы, которыми еще недавно отличалась вся внешность Госвина, производившая на всех такое внушающее впечатление. Его спина сгорбилась, выражение лица его было печально и озабоченно, и в глазах его не было прежнего огня и блеска.
Из Визби все еще не приходило никаких вестей, и это еще более убеждало купца в том предположении, что датчане, вероятно, хорошо похозяйничали там в его конторе.
Когда Ганнеке, в последнее время постоянно занятый на складе, помещавшемся под крышей дома, или старый верный слуга Даниэль входили в течение дня в контору Госвина, то они обыкновенно заставали своего господина около открытых сундуков: он все как-то тревожно пересчитывал находившиеся там деньги.
И очень он изменился за последнее время - этот богатейший именитый купец. Это более всего ощущали жена его и дочь, которые теперь с грустью должны были сознавать, что веселая и приятная семейная жизнь, еще так недавно оживлявшая весь дом, разлетелась прахом. С тех пор как Реймар Стеен не сумел защитить Бойской флотилии от нападения морских разбойников, счастье отлетело от богатого дома Стеенов. Отношение отца к сыну сделалось натянутым, и эта натянутость еще возрастала постоянно от разных недоразумений. С обеих сторон проявлялась какая-то странная обидчивость, так что самого ничтожного слова было достаточно, чтобы раздуть тлевшую под пеплом искру в сильное пламя. Место прежнего мира и счастья заступил раздор, и ни госпожа Мехтильда, ни ее дочь Гильдегарда никак не могли примирить отца с сыном. Несмотря на всю свою любовь к Реймару, они обе вздохнули свободно, когда он покинул дом отцовский и отправился в Визби, чтобы там принять в свое управление местную контору Стеенов. Они надеялись, что время примирит их, зная притом, до какой степени отец был привязан к сыну. Такая связь беззаветной любви и преданности может временно ослабевать, но не может оборваться.
Между тем настроение главы дома и после отъезда Реймара нисколько не изменилось, а со времени его возвращения с Шонена оно даже в значительной степени ухудшилось. Обыкновенно столь спокойный, Госвин стал тревожным и лихорадочно беспокойным. Чуть где-нибудь дверью хлопнут, он уже пугается. Когда ему случалось выходить из дома, то он постоянно по возвращении справлялся с какой-то особенной поспешностью, не заходил ли к нему какой-то иноземец.
Любящая супруга с волнением следила за Госвином; ей было слишком ясно, что какая-то тяжелая забота угнетала его душу. Но как ни приступала к нему фрау Мехтильда, как ни упрашивала, чтобы он открыл ей свое сердце, он не проговаривался ни единым словом и по-прежнему был углублен в свои мрачные думы. Это было тем больнее переносить доброй жене, что она до того времени, в течение многих и многих лет, всегда делила с мужем все его радости и все печали. А теперь Госвин Стеен, очевидно, шел какой-то неведомой ей тропой и в груди скрывал от своей возлюбленной супруги какую-то страшную тайну.
Сначала мать и дочь думали, что тяжелое настроение отца вызвано заботами о будущем, которое, во всяком случае, могло возбуждать различные опасения благодаря своевольному образу действий датского короля. Однако же они должны были прийти к убеждению, что их предположения были совершенно ошибочны, так как Госвин Стеен мало заботился о политических событиях и даже стал очень неаккуратно посещать общие собрания купцов в ратуше.
Ганнеке, много и часто беседовавший со старым Даниэлем о душевном настроении хозяина, держался того взгляда на вещи, что настроение Госвина должно будет измениться, как только придут успокоительные известия из Визби. В этом толковании могла быть известная доля правды, так как фирмой на устройство и на быстрое возрастание готландской отрасли ее торговых дел были употреблены весьма значительные капиталы. Если бы оправдалось известие об ограблении купеческих контор датскими солдатами, то причиненные этим грабежом убытки могли бы наделать немало хлопот Госвину Стеену. С этим взглядом отчасти соглашались и мать, и дочь и потому с нетерпением ожидали возвращения Реймара, втайне надеясь на то, что благоприятные известия, привезенные им, быть может, поведут к новому сближению отца с сыном.
Не менее их нетерпеливо ожидал и Ганнеке вестей из Визби, потому что очень тревожился о своем Яне. Дома он не смел даже и заикаться о своих тревогах, чтобы еще более не растравить горе жены, которая уже отчаялась увидеть своего сына в живых.
Одинокий солнечный луч, который сегодня утром так докучал Госвину за его работой, уже значительно передвинулся и образовал длинную, резкую, светящуюся линию, диагонально пересекавшую темное пространство конторы. Миллионы мельчайших пылинок носились в этом солнечном луче... Госвин Стеен опять придвинул свой стул к окошку и все продолжал выписывать и подводить какие-то громадные итоги на отдельном листке бумаги. Задача, которую он решал, была, видимо, не из легких, и он с недовольным видом покачал головой, когда наконец закончил свои вычисления.