Когда Стеен остался один в комнате, он в страшном волнении бросился на стул и закрыл себе лицо руками. В таком положении он и оставался несколько минут. Тяжело он дышал, казалось даже, как будто среди его вздохов слышались рыдания. Но когда он отнял руки от лица и мощной рукой оперся о стол, то в глазах его не видно было слез: в них скорее выражалась какая-то дикая решимость. Губы были плотно сжаты, а вздутые на лбу жилы свидетельствовали о страшном гневе, кипевшем в сердце Стеена.
Он злобно засмеялся, но тотчас после того прижал обе руки к сердцу, как бы ощущая в нем жестокую боль, вскочил со стула и поспешно открыл маленькое окошечко. Прохладный ночной ветерок освежил его и на минуту оказал благодатное влияние на его сильно возбужденные нервы.
Но, видимо, новый порыв отчаяния овладел им вскоре после того, и он опять опустился на стул, закрыв лицо обеими руками.
В таком положении застал его Ганнеке по возвращении. Перепуганный, подошел он к хозяину и воскликнул:
- Добрый вы мой, бедный господин Стеен, что с вами такое?
Госвин не мог выговорить ни слова. Он только покачал головой.
- Нет, уж нет, - продолжал Ганнеке в большом волнении, - вы уж, пожалуйста, теперь от меня не укрывайтесь, хоть я и бедный, и простой человек, и вам не ровня! Поверьте, что наш брат иногда вас, господ, лучше понимает, нежели и вы-то сами себя понимаете!
Купец мотнул головой и крепко пожал мозолистую руку честного рыбака.
- Вы мне дороги, господин Стеен, - продолжал Ганнеке (и две крупные слезы текли по щекам его), - так дороги, как если бы вы мне братом были родным, не в обиду вам будь сказано. Ах, господин Стеен, ведь мы-то все только у одного Господа, Спасителя нашего, и находим себе утешение в печалях: он тоже ведь был простой человек. И уж вы не побрезгуйте моей к вам преданностью и привязанностью. Как бы вы были теперь дома, в кругу вашего семейства, так я бы не посмел к вам навязываться с моим участием; ну, а ведь здесь-то вы одиноки, и мне сдается, что вам было бы полегче, как бы вы немножко порассказали.
Госвин Стеен прижал руку рыбака к своему сердцу.
- Ты - добрый, дорогой, преданный мне человек, - сказал он дрожащим голосом, который невольно выдавал его внутреннее волнение, - и, поверь мне, я высоко ценю твои заботы обо мне. Но тебе нечего обо мне тревожиться. Мы все - люди. Все поддаемся иногда тяжелому настроению, но ведь это проходит, минует... Я вот и теперь уже чувствую себя гораздо тверже...
Ганнеке взглянул на говорившего испытующим оком.
- Полно, так ли, господин Стеен? - спросил он с некоторым недоверием.
Купец не ответил. Взор его, выражавший отчаяние, блуждал по стенам маленькой комнатки, руки судорожно сжимались - и вдруг неудержимый стон вырвался из груди его.
- Ой, ой, ой! - вскрикнул перепуганный Ганнеке. - Что же это с вами, господин Стеен! Да ответьте же, Христа ради! - умолял он хозяина, который сидел перед ним как окаменелый. - Ответьте, коли у вас язык не отнялся! Хоть словечко вымолвите!
И он старался растереть руки своего господина, холодные как лед.
Через минуту Госвин Стеен вздохнул глубоко, всей грудью. Лицо его оживилось, и он с удивлением огляделся кругом, а потом взглянул на стоявшего перед ним на коленях Ганнеке и как будто пришел в себя.
- Должно быть, в этот раз поездка по морю меня так растревожила, - проговорил он, стараясь усмехнуться. - Я постараюсь уснуть... Но постой, постой, что бы это могло быть? - быстро добавил он, указывая рукой по направлению к берегу и как будто прислушиваясь.
На берегу слышны были глухой шум и жалобные вопли.
- Верно, какой-нибудь корабль наткнулся на берег? - сказал Стеен. - Или не завязалась ли там какая-нибудь ссора с датчанами?
- Только уж, наверно, наших людей там нет, - заметил Ганнеке, очень обрадовавшись тому, что его хозяин опять оживился. - Наши все мне поклялись, что они будут соблюдать тишину, а на их слово можно положиться.
- А все же этот шум меня тревожит! - сказал Госвин. - И он не стихает, а все усиливается.
- Может быть, там в таверне на берегу завязалась драка?
- Нет, нет, - возразил хозяин, - не похоже на это! Скорее, может быть, не пришли ли сюда какие дурные вести? Посмотри, что там такое?
- Не хотелось бы мне оставлять вас одного, господин Стеен, - тревожно заметил Ганнеке.
- Ну, так я пойду с тобой вместе, - решил купец и добавил, когда они оба вышли на воздух: - Смотри-ка, смотри - не одних нас поднял на ноги этот шум: все проснулись в нашей витте.
И он указал на массу рыбаков и работников, выбежавших из-под тех навесов, которые служили им прибежищем для ночлега.
В это время к воротам витты подбежало разом несколько человек, разгоряченных и запыхавшихся от поспешного бега. Они еще издали кричали:
- Датчане вторглись на Готланд! Они взяли Визби!
Крик ужаса раздался им в ответ.
Госвин Стеен едва удержался на ногах. Он ухватился за руку Ганнеке и едва мог выговорить:
- Кто... кто привез эту весть?
- Сейчас корабль пришел, - заговорили в один голос прибежавшие (это и были те самые рыбаки, которые выехали в море на ночной лов). - С этим кораблем и весть пришла. Некоторые из жителей Визби, которым удалось оттуда убежать, приплыли сюда на этом корабле. Да вот и все они сюда идут; мы только их бегом обогнали.
Страшная весть быстро облетела все витты. Поспешно собрались все хозяева, чтобы заодно выслушать рассказ беглецов и затем между собой посоветоваться.
Все уже давно смутно предвидели, что король Вольдемар затевает нечто неожиданное. Все как бы давно уже ожидали этой дурной вести; и все же весть о захвате Визби оказалась для всех такой неожиданностью, что во всех виттах произвела ужас и смущение. Никому и в голову не приходило, что хитрый аттердаг дерзнет наложить руку и на Визби, главный и старейший центр немецкой торговли и мореплавания, город, в котором немцев было так много, что они не только пользовались такими же правами, как и сами готландцы, но и принимали участие в самом управлении городом.
- Как хотите, а мне все еще не верится, чтобы можно было решиться на такое безбожное дело! - воскликнул штральзундский купец Эвергард фон Мор, когда вступил в кружок ганзейцев, собравшихся около Госвина Стеена, почти потерявшего сознание.
- Как же не верить, когда это уже совершилось? - спросил другой.
- Да ведь это же оплеуха, которую всем нам, ганзейцам, дает датский король! - горячо воскликнул фон Мор. - Ведь это насмешка над всем нашим союзом, которая должна непременно быть отмщена.
- Госвин Стеен, кажется, чувствует себя получше? - заговорили в толпе, видя, что Стеен медленно подымается, опираясь на своего верного Ганнеке.
- Вам бы следовало прилечь, успокоиться, - сказал Стеену штральзундец. - Прикажите отвести вас в вашу комнату.
- Не надо, - сказал купец, - теперь я себя опять чувствую крепким. Я хотел бы знать подробности, как было дело?
По-видимому, он говорил правду: на лице его появился румянец, лихорадочная дрожь не пробегала более по его членам. И он уже спокойно взглянул на подходившую толпу новоприбывших, сопровождаемых рыбаками, ремесленниками и работниками; эта толпа заняла всю площадку перед любекской виттой, и начался подробный и печальный рассказ.
Первым выступил из толпы седой старик штурман, который был лично известен большинству присутствовавших любекских купцов, так как он из года в год постоянно плавал между Ревелем и Висмаром, своей родиной.
- Мы уже плыли обратно, - так повел он свой рассказ, - и свежий норд-ост крепко сбивал нас в сторону от нашего курса, так что нам поневоле пришлось пройти у самого берега Готланда. На берегу, близ Форёзунда, видим большую толпу людей: и руками нам машут, и всяческие знаки делают. Мы подплыли к берегу, но должны были принять меры предосторожности против устремившейся к нам толпы, так как все лезли к нам на корабль и все кричали: "Спасите нас от датчан - они у нас перебили отцов наших и братьев!" Только тут заметили мы, что толпа главным образом состояла из женщин и девушек.
- Так, значит, действительно аттердаг осмелился отнять у нас Визби? - воскликнул Эвергард фон Мор.
- Датчанин не станет спрашивать, - отвечал с усмешкой старый штурман. - Ведь вот хоть бы и Эланд - пришел да и взял.
Известие о захвате и этого шведского острова, лежащего на юго-востоке от Готланда, вызвало изумление у слушателей; но ганзейцы заставили старика продолжать рассказ о виденном на Готланде.
- Немудрено сообщить вам то, что мы слышали от удрученных горем жителей Готланда. Только что с Эланда пришла весть о том, что аттердаг занял Боргхольм, как уж в Визби стало известно, что он высадился со своими войсками в Эйст-Закене. Тщетно пытались готландцы оказать ему сопротивление: в двух стычках они были разбиты. Однако же они еще раз собрались с силами, чтобы дать ему отпор под стенами Визби. Перепуганные граждане, вместо того чтобы выжидать врага за своими стенами, вздумали также соединиться с готландцами и сражаться против датчан, однако же те их одолели, и восемьсот готландцев полегли в этой битве.
- Вот и у меня эти датские псы растерзали отца и троих братьев, - воскликнул находившийся среди матросов юный готландец, проливая горькие слезы. - Но я им это попомню и отомщу - видит Бог!
Все с участием посмотрели на юношу, который произнес клятву, подняв к небу правую руку.
После краткого молчания штурман продолжал:
- После этого поражения аттердагу были открыты ворота Визби. Но он не пожелал войти в город через ворота, а велел разбить и повалить часть стены и въехал в город как победитель. Самого-то города враги не грабили, но зато церквам и монастырям от них не было пощады: им должны были выдать все церковные сокровища. Даже из мраморных изваяний святых датские воины не постыдились выломать драгоценные камни.
- О, да разве одни только церкви и монастыри пострадали от них! - перебил старика один из граждан Визби, спасшийся на висмарском корабле вместе с женой и ребенком. - Досталось порядком и купеческим конторам! Небось тоже взвыли! Там воины аттердага хорошо похозяйничали. Недаром король обещал им, что сведет их в страну, где и свиней из серебряных корыт кормят, а бабы лен на золотых прялках прядут.
- Это, верно, кто-нибудь другой королю в уши напел, - заметил второй из бежавших визблян, - и я даже знаю, кто именно! Верно, золотых дел мастер Нильс и его гордая доченька, которой все женихи не по плечу казались, так что, наконец, все ее на смех поднимать стали. Она на это озлилась, и когда ее отец возвратился из Англии, то и он, и дочка его вскоре после того покинули Визби и отбыли в Копенгаген. Там Нильс сумел втереться в доверие к королю Вольдемару, расписал ему неслыханные богатства Готланда и тем самым возбудил алчность аттердага до высшей степени. Он рассказал ему о литых медных дверях, о золоченых оконных решетках, о залах с колоннами, о мраморных каминах, о богатстве монастырей и церквей и о неслыханном высокомерии купцов!
- Вот почему, - продолжал первый гражданин, - тотчас по вступлении в Визби аттердаг приказал выставить на торговой площади три самые большие пивные бочки и объявить во всеуслышание, что наш город сохранит свои старые права и вольности только в том случае, если эти бочки в течение трех часов будут наполнены золотом и серебром. Само собой разумеется, что мы с перепугу стали откапывать все, что у нас было подороже, и наполнили бочки. А так как и при всем нашем старании они все же оставались не полны, то я вместе с другими земляками и решился искать спасения на чужбине.
- В то самое время, - начал опять свой рассказ старый штурман, - как я принимал на борт этих несчастных готландцев, и аттердаг тоже стал собираться в обратный путь, в Данию, и нагрузил свои корабли всеми похищенными им драгоценностями. И мы сами были свидетелями того, как корабль, нагруженный самыми большими сокровищами, - корабль, на котором плыл сам король Вольдемар, затонул вблизи острова Карло, и аттердаг лишь с трудом смог избежать гибели.
- Это уж, видимо, была Божья воля! - воскликнули в один голос визбляне. - Но Бог пошлет ему наказание еще не такое в будущем!
- Он нашей рукой его накажет! - сказал Эвергард фон Мор. - Потому что это было бы неизгладимым пятном для всего нашего союза, если бы мы не отомстили за неповинные страдания несчастного родственного нам города. Наглый датчанин оскорбил нас в наших старейших правах и, ограбив Визби, нанес прямой ущерб многим из наших сотоварищей.
- Он нам за это дорого заплатит! - в один голос воскликнули присутствующие ганзейцы; и тотчас же было решено ярмарку на Шонене немедленно закрыть и на следующий же день покинуть полуостров; а уж там, в родных своих городах, сообща посовещаться о том, какие следует в ближайшем будущем принять меры против аттердага. Госвин Стеен как в то время, когда визбляне рассказывали об ограблении Визби, так и при дальнейшем совещании держал себя в высшей степени спокойно. Только тогда, когда он обратился к готландцам с вопросом, не знают ли они чего-нибудь о судьбе, постигшей его торговый дом в Визби, - только тогда его голос дрогнул. Но никто не мог ему сообщить ничего определенного. Все только знали вообще, что датские воины бродили по всем важнейшим купеческим конторам и по всем товарным складам и шарили всюду.
- Ну, значит, и моего дома не обошли! - мрачно произнес Госвин.
- Однако же людей-то не убивали при конторах и складах? - осведомился Ганнеке, который, конечно, тревожился о судьбе своего сына Яна.
- А разве же это не люди были те восемьсот граждан, которые пали под стенами города Визби? - возразили рыбаку готландцы.
- Что и говорить! Страшно подумать даже! - отозвался Ганнеке. - Но я, собственно, говорю о том, не убивали ли и потом, когда аттердаг уже вступил в город?
Ему отвечали только неопределенным пожатием плеч.
- Мы были настолько озабочены нашей безопасностью, что уж ни о чем другом и помышлять не могли. Ну, на сегодня спокойной вам ночи желаем - пойдем на корабль к своим дочерям и женам.
И готландцы удалились.
Ганнеке посмотрел им вслед, качая головой. Он никак не мог понять ни равнодушия, ни спокойствия этих шведов, точно так же, как не мог привыкнуть к скучному однообразию их природы.
- Не остаться ли мне у вас сегодня на ночь? - спросил рыбак своего хозяина, проводив его до дверей комнатки.
- Нет! - отвечал Стеен. - Мы оба сегодня слишком многое пережили, и тебе так же нужен покой, как и мне. Будем спать; да, спать!.. И счастлив тот, кому не придется вовсе проснуться назавтра!
Печально удалился Ганнеке под навес, где и выискал себе местечко на соломе и уснул среди толков и тревожных разговоров того рабочего люда, с которым он разделял ложе труда, достаточно покойное для труженика.
Немного часов пришлось спать ганзейцам и рабочему люду. Вместе с зарей жизнь закипела в виттах, и закипела шумнее обыкновенного, потому что почти все население собиралось в обратный путь на родину. Ночной улов сельдей был посолен и уложен в бочки, а затем движение, шум и говор в виттах стали заметно слабеть.
Длинные ряды возов двинулись с рыбной кладью к берегу, у которого в несколько рядов стояли тысячи кораблей и мелких судов.
Датский фогт в этот день не показывался. Но Кнут Торсен стоял на берегу во время погрузки судов, и странная, почти сатанинская улыбка змеилась на его губах.
Один за другим корабли подымали якоря и распускали паруса. Когда, наконец, и шнека Госвина Стеена была готова к отплытию, Ганнеке стал прощаться с своим шурином.
- Дай Боже, - сказал честный береговой сторож, - увидеться подобру-поздорову!
- Бог даст, - сказал со вздохом Ганнеке, утирая глаза широкой ладонью, - авось и увидимся, если только мой сыночек-то, Ян...
Он дальше и говорить не мог; только пожал еще раз руку шурину и затем поскорее вступил на борт шнеки.
Легкий бриз вздул паруса кораблей, которые величаво стали удаляться от берега по морским волнам. Любекская шнека отваливала от берега в числе самых последних. Госвин Стеен стоял на палубе и твердым голосом отдавал приказания матросам. Но его брови мрачно насупились, когда он увидел там на берегу вдвойне ему ненавистного датчанина, который осмелился ему поклониться полуприниженно, полунасмешливо.
Гневным движением отвернулся от него Госвин Стеен и только тогда вздохнул свободно, когда исчез вдали берег Шонена, теперь опустевший... Там только и остались что вооруженные сторожа и их злые собаки. Жизнь и движение, еще вчера так пестро и шумно оживлявшие берег, исчезли как сновидение.