Осенний день был сумрачен и наводил невыносимую тоску на душу. Нигде во всем ландшафте ни малейшего признака жизни. Даже море, охваченное с трех сторон далеко выступившими скалистыми и лесистыми вершинами северо-западной части Шонена, покоилось в своих берегах так неподвижно, как будто никогда ни одна волна не рябила его поверхности. Тростники и камыши у берега, не колеблемые никаким ветром, словно замерли около угрюмых и голых скал. На прибрежье лежал несчастный челнок - единственный признак близости жилья и присутствия человека среди этой мертвой природы. Изредка взмоет над морем чайка и сделает два-три круга над водой, либо ястреб спугнет диких уток и заставит их попрятаться в камыши. И вне этого - полное молчание, полное отсутствие жизни и в природе, и в этих скалах, покрытых жалким папоротником и вереском, поросших на вершине старым и мрачным лесом.
По этому лесу бродил какой-то одинокий пришелец, нетерпеливо и беспокойно поглядывая на море.
Судя по его одежде, он мог принадлежать и к высшему слою общества, хотя загрубелое лицо его несколько противоречило этому предположению.
Он, очевидно, кого-то ожидал, потому что все кружил около одного места, с которого виден был Норезунд. Он поглядывал вдаль и видел, как многие корабли выходили из Копенгагенской гавани, но ни один из них не направлялся на Шонен.
С досадой отворачивался он от моря, ходил некоторое время по лесной тропинке и проклинал тишину и одиночество, среди которых так громко говорит наш внутренний голос, напоминая все то, что заглушает в нас шум и плеск житейского моря.
С удвоенным нетерпением возвращался он к прежнему месту своих наблюдений... Наконец-то показалось какое-то темное судно, которое направлялось на Шонен. Но оно выходило не из Копенгагена, а шло откуда-то с севера. Пониже Гельсингборга оно остановилось на самой середине течения, спустило лодку, и в ней отплыл от судна какой-то человек. Еще издали он махал рукой и кивал нетерпеливо ожидавшему на берегу человеку, наконец, подплыл к берегу и привязал челнок к старому пню.
- Долгонько вы, - сказал ему ожидавший на берегу.
- Немудрено. Далеко объезжать пришлось! - отвечал новоприбывший, человек очень неказистой и даже неприятной наружности. На его небольшом коротком теле неуклюже была посажена огромная голова. Низкий лоб, резкие скулы, плоский нос и узкие глаза придавали его лицу сходство с монгольским типом. Жидкая бородка и косматые черные волосы дополняли физиономию приезжего.
- Я думал, что вы придете из Копенгагена, - сказал, помолчав, товарищ.
- Нет, мейстер Нильс, - с усмешкой отвечал другой, видимо, смелый и бесстрашный искатель приключений, - я все держался в норвежской столице, в королевском городе Осло.
- В Осло? - повторил Нильс, видимо, разочарованный. - Так разве вы не были в Любеке, не привезли мне необходимых вестей?
- Привез вам и вести, - лукаво подмигнул морской коршун, - да еще почище и поподробнее тех, которые мог бы добыть в самом Любеке.
- Да говорите же толком, Петер Скитте! - с досадой промолвил Нильс.
- А вот вы потерпите немножко, - отвечал с усмешкой Скитте. - Прежде всего надобно бы нам здесь поудобнее усесться.
- Так пойдем в лес, - сказал Нильс, между тем как финн зорко оглядывался кругом, - там найдется для нас довольно каменных лавок.
Скитте поморщился и отрицательно помахал рукой.
- Не люблю я здешнего леса, - сказал он сумрачно, - много там всякой нечисти живет: и леший, и русалки...
- Пожалуй что и так, - заметил Нильс. - Я и сам до леса не охотник: тоска какая-то на меня в лесу нападает. Ну, так усядемся здесь, и расскажите все по порядку.
- По порядку? - повторил финн, усаживаясь на песке. - Ну, так нам придется прежде всего свести наши счеты.
Нильс с досадой глянул на сидевшего.
- Вам бы все только деньги да деньги! - проворчал он. - Вот уж истинно ненасытная утроба!
Собеседник его рассмеялся:
- Что делать? Мне нужна еще кое-какая небольшая сумма денег, а то не придется мне купить мызу у себя на родине, ни хозяйством обзавестись! Ведь мне пора уж и на покой!
- Вам? - спросил недоверчиво Нильс.
- Да, мне, - подтвердил финн. - Мне эта разбойничья жизнь уж прискучила. Ведь на каждом корабле, который я с товарищами захватываю, жизнь моя подвергается опасности, да притом и ганзейские города положили за мою голову хорошую награду. Или вы думаете, что рано или поздно не сыщется охотник получить эту сумму?
Нильс пожал плечами и сказал:
- Желал бы я знать, как бы он это устроил. Как бы ухитрился захватить вас, предводителя целой флотилии вольных мореходов?
- Да ведь не всегда же мои товарищи за мной по пятам ходят! - отозвался предводитель пиратов. - И я убежден, - добавил он, смеясь и в виде шутки сильно ударив Нильса по ногам, - что и вы сами не побрезгали бы денежками, если бы сумели меня захватить.
Нильс быстро отскочил в сторону, а Скитте разразился громким хохотом.
- Теперь вы уж знаете, почему я так ненасытен к серебру и золоту, - проговорил он, продолжая смеяться, - так уж не извольте медлить, а просто-напросто отсчитайте-ка мне заслуженную мной награду.
- А я было думал, - возразил Нильс уклончиво, - что вы уже достаточную награду получили, ограбив этот корабль.
Скитте вскочил в бешенстве.
- Да разве мы с вами не делились добычей? - воскликнул он, отвратительно искривляя рот. - Разве вам-то из этой добычи ничего не досталось? Небось вот этот-то богатый наряд, что на вас теперь надет, вы трудом, что ли, заработали? Я требую обещанной мне суммы, а о добыче что нам толковать - она могла и ускользнуть из рук. Так слышишь ли ты, датская собака! - продолжал он угрожающим голосом. - Сейчас же выкладывай мне деньги, не то я дам свисток моим людям, и ты сегодня же отправишься к чертям!
- Уж очень вы горячитесь! - сказал Нильс, стараясь прикинуться веселым и в то же время тревожно поглядывая на темное судно, которое стояло как раз посредине Норезунда. - Получите, получите вашу награду, только наберитесь на час терпения, пока придет сюда с полными карманами тот, для которого, собственно, вы и нападали-то на это судно.
- А кто он таков? - спросил Скитте.
- Это вас не касается.
Пират помолчал с минуту, а затем снова спросил:
- Да товарищ-то ваш сюда придет?
- Да, сегодня обещал здесь быть, - отвечал Нильс. - Потому-то я и условился с вами, что мы здесь в лесу сойдемся. Ну, а уж вы-то не упрямьтесь, сообщите мне все, что знаете. Что там у них в ганзейских городах готовится и что намерены они предпринять против аттердага?
- Или вы меня за дурака считаете? Думаете, что я вам хоть словом обмолвлюсь, прежде нежели вы мне старый долг уплатите? Нет-с, господин ювелир, мы, финны, не так еще глупы, как, может быть, вы предполагать изволите! И у нас ведь тоже есть такая поговорка: сначала деньги на стол, а потом и товар на воз!
Нильс пробормотал что-то себе под нос и стал ходить взад и вперед, между тем как Скитте преспокойно продолжал сидеть на своем месте.
Время тянулось невыносимо медленно, и прошло времени немало... Уже начинало вечереть, и туман стал легкой дымкой отделяться от воды, когда наконец в южном направлении показался парус небольшого одномачтового судна, которое и бросило якорь вблизи того места, где находились Нильс и Скитте.
С этого судна сошел Кнут Торсен. Им было судно нанято специально для этой поездки.
Нильс пошел навстречу подплывавшему Торсену, который прибыл прямо из Любека, в нескольких словах сообщил ему о происшедшем в доме Госвина Стеена и закончил словами:
- Сын порвал всякие связи с отцом - и я, значит, отмщен!
- Точно так же, как и я отплатил за себя на Визби! - сказал Нильс, посмеиваясь с торжествующим видом. А затем самым тихим шепотом добавил: - А что? Стеен выплатил вам деньги?
Торсен утвердительно кивнул головой.
- Ну, и прекрасно, потому Петер Скитте ожидает своей награды.
Хотя финн никогда еще не видывал Торсена, но раскланялся с ним как со старым знакомым. Когда Торсен выплатил ему условленную сумму, то его рожа искривилась даже в какое-то подобие улыбки.
Зоркий и сметливый Нильс тотчас заметил по выражению лица Кнута Торсена, что общество финна ему не особенно приятно. Поэтому он постарался отвлечь его внимание на другой предмет и обратился к Торсену с вопросом:
- А как там вообще в Любеке?
Бросив еще раз взгляд в сторону финна, который жадно пересчитывал полученные деньги, Торсен отвечал:
- У меня не было ни времени, ни охоты исследовать настроение города, в котором, как вы знаете, после взятия Визби к нам, датчанам, никто особенно не расположен.
- Ха! Ха! - отозвался Скитте, с величайшим удовольствием набивая карманы полученным золотом. - Вы не знаете? Так я вам могу сообщить все любекские новости.
- Так говорите же! - подстрекал его Нильс.
- Почему и не сказать, если вы не пожалеете за мой сказ заплатить как следует.
- Ненасытная утроба!
- Я ведь тоже кой-какого ума от ганзейцев понабрался: знаю, что товар следует продавать как можно дороже.
- Да мы от вас никакого товара и не требуем! - с досадой огрызнулся Нильс.
- Товара не требуете, а слова желаете услышать, которые для вас дороже всякого товара! Вы эти слова потом самому королю аттердагу на вес золота продадите! Знаю я, что вы его ищейки!
Нильс вскипел, а финн продолжал, смеясь:
- Вы ужасно как смешны, когда обозлитесь! Может быть, вы еще и шутом не служите ли при дворе-то?
Нильс стиснул кулаки, но пират стал хохотать еще громче. Он поднялся с песка, потянулся и, ухмыляясь, заявил, что ему уж пора возвратиться на корабль.
- Так повремените же еще немножко, - с досадой проговорил Нильс. - Сколько же, собственно, желаете вы получить за сообщение мне известий о положении дел в ганзейских городах?
Скитте тотчас принял вид человека чрезвычайно равнодушного и заломил порядочную сумму. После некоторого торга Нильс сошелся с ним на какой-то сумме, и, когда он отсчитал финну определенное количество золотых, тот начал так:
- Между шведским королем Магнусом, его сыном Ганоном Норвежским и ганзейскими городами решено заключить союз. Магнус и Ганон вчера только что вернулись из Грейфсвальда, где происходило большое совещание. Мой родственник состоит на службе при королевском дворе, и с его-то помощью мог я пробраться в замок и там, из-за двери, слышал, что в Грейфсвальде много было споров между посланцами различных городов прежде, нежели они пришли к соглашению. Затем решено было воевать.
- Так неужели же ганзейцы дерзнут напасть на аттердага? - спросил Торсен с изумлением.
- Ну, что же! И останутся с длинным носом, - посмеялся Нильс. - Рассказывайте дальше, Петер Скитте.
- А вот тут-то и начинается самое любопытное, - заявил Скитте с таким хитрым выражением лица, что он действительно напоминал собой лисицу. - Недурно бы только, господин ювелир, получить с вас еще хоть червонец.
Такой неожиданный переход ужасно взбесил Нильса, но его гнев очень скоро прошел, когда финн заявил, что это он пошутил, чтобы еще раз потешиться - посмотреть, как мейстер Нильс изволит гневаться.
- Уж очень он смешон, когда сердится, - смеясь, заметил он Торсену и затем продолжал свой доклад: - Магнус и Ганон обязались еще до дня святого Мартина выставить две тысячи рыцарей и вооруженных кнехтов, с кораблями и всем воинским снаряжением, для борьбы против Вольдемара и морских разбойников на Шонене, Эланде и Готланде...
- Неужели так и было сказано? - перебил его Нильс. - Или это уж вы от себя придумали?
- Я повторяю только то, что я слышал своими ушами, - утверждал Скитте, - и я признаюсь, что мне трудно и неприятно произносить это слово: "разбойники"... Выражение глупое и несправедливое, которое так и напоминает о секире палача! - Он с отвращением поморщился и продолжал: - Короли на тот случай, если бы им не удалось собрать сумму, необходимую для покрытия военных издержек, заложили ганзейцам свои замки и даже обещали, что если Шонен будет освобожден от датского владычества, то они уже никогда более никому его не заложат без разрешения со стороны ганзейских городов.
- Ого! - насмешливо заметил Нильс. - Да эти немецкие лавочники, кажется, уж хотят стать выше самих королей!
- А какие же обязательства приняли на себя ганзейцы? - спросил Кнут Торсен.
- Любек взялся снарядить двенадцать шнек с шестьюстами воинами, со всяким метательным снарядом и штурмовым материалом; остальные вендские города взялись поставить то же: Гамбург - две шнеки с двумястами воинами, Бремен - половину, а Киль, Кольберг, Щецин и Анклам обязались доставить судов и войска, сколько будет возможно. Ганзейцы надеются собрать войско тысячи в три человек, а если это им удастся, тогда, конечно, аттердагу несдобровать.
- Да мы еще увидим, что это войско лавочников сможет сделать против панцирной рати короля Вольдемара! - заносчиво заявил Нильс.
- И кто же берет на себя покрытие военных издержек? - осведомился Торсен.
- Конечно, жители городов, - отвечал Скитте. - Любекский бюргермейстер Виттенборг даже и ввел уже новую пошлину, так называемую весовую, которую должны платить и иностранные купцы при ввозе своих товаров в ганзейские города и при вывозе из них ганзейских товаров.
- Настоящие лавочники! - презрительно заметил Нильс.
- Как бы там ни было, а это умно придумано! - сказал Торсен, которого втайне оскорбляло презрение, высказываемое Нильсом по отношению к купцам, еще недавним сотоварищам Торсена. - Виттенборг - умная голова. Я его терпеть не могу, так как он вместе с Госвином Стееном подал в совете голос за мое исключение из ганзейцев, но что правда, то правда, и аттердаг умно поступит, если не слишком станет пренебрегать этими "лавочниками", как вам угодно называть ганзейцев.
Это замечание навело Нильса на раздумье. Когда после этого финн пронзительным свистком дал знать своему разбойничьему кораблю, чтобы тот готовился к отплытию, то Нильс сказал ему:
- А не захотите ли вы с вашими ребятами оказать помощь аттердагу?
- Нет, - отрезал Скитте, - я только того хочу, что приносит мне прямой барыш.
- Не даром же твоих услуг требуют, финская лисица! - с досадой вскричал Нильс.
- Опять горячится! - проговорил со смехом пират, толкая Торсена в бок. - Клянусь честью, до смерти он смешон, когда сердится, и я даже в заслугу себе ставлю, что так ловко умею его выводить из терпения: кабы не я, так никто бы не сумел расшевелить его желчи!
И он опять рассыпался мелким, дрянным смехом и смеялся, пока Нильс не сказал ему грубо:
- Ну, так и черт с тобой, если тебе заработок не нужен; а между тем тут мог бы ты зашибить порядочную сумму.
Тогда финн перестал смеяться.
- Ну, говорите скорей: чего от меня потребуют? - сказал он скороговоркой. - Я готов и способен на все, что может привести меня к прибытку.
- Вот теперь вы говорите разумно, - заметил с удовольствием Нильс. - Если действительно ганзейцы дойдут до такой дерзости, что пойдут против аттердага, то они, конечно, должны будут войти со своим флотом в Норезунд. Ну, а вы в нем хозяйничаете, как у себя дома. Там вы ведь уж не один корабль сцапали!
- Так-то так, да вот против военных-то кораблей еще никогда не случалось мне действовать, - заметил морской разбойник.
- Ваши быстроходные суда могут сразиться с любым кораблем! Ну, так что же? Хотите помогать королю вашими судами и экипажами? Еще раз напоминаю вам, что вас ожидает большая награда.
Финн кивнул головой и с удовольствием стал потирать руки.
- Ну, и прекрасно! - сказал Нильс. - А теперь перевезите меня в Эльсинор, где, собственно, и находится аттердаг. Завтра здесь же опять сойдемся и обо всем переговорим подробно.
- Тогда уже захватите с собой и ручательство в уплате обещанной мне награды, - сказал предусмотрительный пират.
- Если Вольдемар даст вам свое королевское слово, то, я полагаю, вы будете достаточно обеспечены.
- А почем я знаю, можно ли еще на него положиться! Ведь уж сколько же раз ваш аттердаг преступал клятвы, в которых клялся именем вашего христианского Бога.
- Может быть, оно и так, - сказал Нильс. - Ну, а свое-то королевское слово он выше всякой клятвы ценит.
- Прекрасно! Так я вас сейчас же перевезу к королевскому замку, - сказал финн, отвязывая от пня свой челн, в который и сел вместе с Нильсом.
Торсен при расставании с Нильсом обменялся с ним несколькими тайными словами и также направился в челне на свою яхту, намереваясь немедленно отплыть в Визби.
Оба судна разом снялись с якоря и вскоре исчезли из виду под нависшим пологом вечернего сумрака.