С тех пор как ганзейцы стали готовиться к войне против аттердага, трудно было даже узнать улицы и площади Любека, всегда полные суеты и движения, - так изменился город под влиянием ожидавшихся грозных военных событий! От Гольстенских ворот и до самой Мариинской торговой площади толпилась сплошная масса народа, видимо чем-то возбужденная до крайности и занятая толками о современных событиях. Торговая и ремесленная деятельность совершенно прекратились - они никому и в голову не шли; теперь в гавань шли люди только затем, чтобы посмотреть, как продвигается постройка судов на верфях, да полюбоваться на работы блиденмейстера [ Блидами, или баллистами, назывались метательные машины ], который устанавливал на палубах судов тяжелые метательные машины и рядом с ними громоздил балки и камни, предназначенные для метания в стены неприятельских замков и в неприятельские суда.
Во всех горожанах как-то разом проснулось стремление к войне, к кровавой борьбе с исконным врагом - датчанами. Всюду только и было разговоров, что о предстоящих битвах, и всюду громкими, восторженными криками встречал народ бюргермейстера Виттенборга, который, главным образом, побудил ганзейцев решиться на борьбу с аттердагом. И если при общем одушевлении союзные города все еще медлили вступать в борьбу, то виной этому, с одной стороны, было неблагоприятное для плавания осеннее ненастье, а еще более - раздоры, возникшие между главными союзниками Ганзы - королем шведским и сыном его, королем норвежским.
Но даже и это досадное замедление не охлаждало воинственного пыла ганзейцев, которые всю зиму продолжали свои военные приготовления и занимались обучением навербованных ими солдат и матросов.
Наступил, наконец, и май месяц, в течение которого решено было начать войну. Но прежде чем начать ее, пришлось, согласно старинному германскому обычаю, шумно и весело отпраздновать майский праздник, который и в этот год, как и в прошлые, сопровождался различными процессиями, символической борьбой весны против зимы, воинскими играми, стрельбой в цель из арбалетов и пляской мечей. Под вечер, когда пиво и вино щедро лились во всех погребах и пивных города Любека, в винном погребе ратуши, в особом укромном уголке, за занавесом, сошлись за бутылкой доброго вина двое старших представителей города.
- Не празднуется нынче как-то! - сказал Иоганн Виттенборг своему сотоварищу Бруно фон Варендорпу. - Все нейдут у меня из головы приготовления к походу! Так и кажется, что не мешало бы нам майский-то праздник отложить до первой победы над аттердагом.
- Вас не то тревожит! - смеясь, заметил Бруно фон Варендорп.
- А что же? - спросил Виттенборг.
- Да уж полноте, не прикидывайтесь! Или вы думаете, что я не знаю о ваших тайных испытаниях нового огневого зелья, которое теперь уже применено в Италии и в Испании к военным потребностям? Ведь стоит только постоять у Гольстенских ворот, чтобы услышать, как это зелье-то пощелкивает!
- Так, так! Что же мне от вас-то скрываться, друг Варендорп, - сказал бюргермейстер, - я надеюсь этим новым зельем распугать грозных панцирников аттердага. Большая, я вам скажу, сила заключается в этом черном порошке. Я почти уверен в том, что нам вскоре придется совсем оставить наши блиды... Однако же я не решусь открыто заявить об этой новинке, прежде чем не буду вполне убежден в успешном действии этого зелья.
- Особенно опасайтесь Госвина Стеена, - предостерегал Варендорп, - он ведь враг всякого нововведения...
- Но его мнение уже не оказывает теперь такого решающего влияния на мнения остальных членов городского совета, как в былые годы. Да притом же он стал редким гостем на наших собраниях.
- Откровенно говоря, - сказал Варендорп, по-приятельски положив свою руку на руку товарища, - я этого Стеена никак не пойму! Я все-таки еще предполагаю, что он человек честный; но если верить всем тем слухам, которые ходят по городу насчет его самого и его сына, то...
- Мне кажется, что я тут понимаю главную суть дела, - сказал Виттенборг. - Разрыв Стеена с его сыном ясно доказывает, что последний виноват в гибели Бойской флотилии. И если что мне действительно темно и неясно в Стеене-отце, так это то загадочное долговое обязательство, о котором я еще недавно говорил вам.
- Да если, зная это, - горячо заметил Варендорп, - сообразить, что Стеен дал в долг эту большую сумму датчанину, то, пожалуй, нетрудно уже будет уяснить себе и то, почему он выказывал такое отвращение к войне против датчан! Я доказать этого не могу, но мне сдается, что этот старик не более и не менее, как тайный сторонник наших врагов!
- Ну, нет! Вы смотрите на это уж слишком мрачно, - заметил Виттенборг и вдруг оборвал речь на полуслове и спросил, указывая на один из соседних столиков: - Кто бы мог быть этот иноземец, которого привел с собой думский писарь Беер!
Писарь Беер был высокий, худощавый малый лет тридцати, с весьма приятным лицом, которое, однако же, не располагало к доверию. И он, и чужой гость, введенный им, уселись рядом с мейстером Детмаром (одним из зажиточнейших ремесленников Любека), его женой и хорошенькой дочкой Елисаветой; а по другую сторону поместился наш старый знакомец Ганнеке, с женой и сыном Яном, высоким и красивым юношей.
Ганнеке и вся окружавшая его компания были (после многократных возлияний вина и пива) более чем веселы. Честный рыбак даже начинал уже от веселья переходить к тому грустно-сентиментальному настроению, которым у него обыкновенно выражалась значительная степень опьянения.
- Да, вот тут сидишь теперь, - заговорил он под влиянием этого настроения, обращаясь к собеседникам, - сидишь, а сам и не знаешь: приведет ли Бог еще когда-нибудь попраздновать в таком хорошем обществе! Кто знает, - продолжал он, разнеживаясь и поднимая кверху бокал рейнвейна, - увидят ли мои глаза...
Голос его оборвался, а его нежнейшая половина уже стала всхлипывать.
- Вот он все теперь так говорит! - шепнула она жене Детмара. - Кто знает, это, может быть, предчувствие?..
Собеседница Марики, дама более или менее образованная и далекая от всяких предрассудков, заметила только довольно сухо, что "в предчувствие она не верит и полагает, что каждому следует заботиться о своей шкуре".
Но грустное настроение Ганнеке только отчасти происходило от вина и от "всяких предчувствий" будущего: его гораздо более расстраивало то настоящее, которое происходило у него перед глазами, которое занимало его каждый день, с утра и до ночи. Несмотря на то что Ян - его возлюбленный сынок - был оставлен на службе при конторе Госвина Стеена в Любеке, жизнь в доме старого купца становилась для Ганнеке день ото дня более и более невыносимой. О Реймаре не было ни слуху ни духу, он словно погиб да пропал! Самое имя его никто в доме не смел произносить. А между тем Госвин Стеен с каждым днем становился все более и более желчным, раздражительным и придирчивым. Он совсем отдалился от семьи и большую часть дня и вечера проводил у себя в конторе, углубившись в мрачные размышления. Даже и неожиданный приезд его брата Ансельма не принес ему ни облегчения, ни рассеяния, так что Ансельм, пробыв несколько дней в семье Госвина, поспешил удалиться в Лондон, в свою мирную келью. Госвин, видимо, более и более приближался к тому мизантропическому настроению, которое так близко граничит с мрачной ипохондрией. Такое тяжкое душевное настроение хозяина при постоянной мертвенной тишине во всем доме, прерываемой только глубокими вздохами его жены и дочери, ужасно тяжело действовало на всех домашних. Ганнеке был даже рад военной тревоге, избавлявшей его от этого тяжкого гнета, и только мысль о разлуке с женой и сыном его несколько тревожила. Но зато тем сильнее, тем неудержимее и ярче горела в его груди ненависть к датчанам, в которых он видел не только врагов отечества, но и нарушителей счастья всей семьи Госвина Стеена.
Чувствительному настроению Ганнеке положен был предел приходом думского писца и спутника его.
- Извините, - поспешил заявить Беер, пожимая руку Детмара, - мы хотя и не приглашены к вашему столу, а все же надеемся, что вы нам позволите здесь присесть. Нам приятно будет провести часок в таком приятном обществе.
И он усиленно изгибался и раскланивался на все стороны.
- Что ж! Садитесь! Места хватит, - отвечал Бееру польщенный его любезностью мейстер Детмар, - да и в вине, и в пиве тоже недостатка не будет.
- А! - продолжал с глубоким поклоном писец. - Тут и почтеннейшая супруга господина Детмара, и красавица дочка! Давно, давно не имел чести видеть, потому в последнее время уж очень много навалили мне, бедному писцу, всякой работы. Но если позволите, в первое же воскресенье непременно посещу...
Фрау Детмар приняла эту цветистую речь весьма благосклонно; но фрейлейн Елисавета наморщила носик. Думский писец был ей очень противен, и она гораздо охотнее продолжала беседу со своим соседом Яном, любуясь его удивительными белокурыми кудрями. И Яну тоже очень было приятно и весело с хорошенькой дочкой мейстера Детмара, почему он и не обратил внимания ни на Беера, ни на пришедшего с ним чужого гостя.
- Так, значит, у вас не на шутку затевается дело с аттердагом? - вступил в беседу этот гость.
- Само собой! - утвердительно ответил мейстер Детмар, - еще несколько дней, и наш городской военный флот отплывет к Зунду.
- Дело, конечно, рискованное, смелое, - заметил один из компании Детмара, - но так как наш бюргермейстер Виттенборг сам принимает главное начальство над флотом, то можно, конечно, надеяться на успех.
- Вы, должно быть, тоже принадлежите к тем, - с досадой заметил говорившему Детмар, - которые не очень доверяют нам, горожанам. Так вот вы и увидите, как побегут датчане от немецкого-то кулака! Да, пускай бы вот они сегодня-то посмотрели бы, как наша молодежь отличалась в воинских упражнениях, как она с мечом-то обращаться умеет! Тогда бы, пожалуй, и не так бы заговорили о нас, горожанах...
- Да я вовсе этого и не предполагал... - начал было отнекиваться собеседник.
- Как не предполагал, когда сказал? - шумел Детмар. - Нет-с, мы, ремесленники, тоже помним, что мы граждане достославного города Любека и даже еженедельно упражняемся в стрельбе из арбалета, помним, что у нас на гербе гильдии написано: "Кто в Любеке быть хочет гражданином, тот знай и ремесло, и меч не забывай!.." Нет-с, извините, никому не позволю легкомысленно отзываться о нашем городском ополчении!
Мейстер Детмар, произнося эту речь, так разгорячился, что вся кровь бросилась ему в голову.
- Я, однако же, думаю, - вступился гость, пришедший с Беером, - что любечане этому от брюггенцев научились. Ополчение ополчением, а все же, я полагаю, что любой ландскнехт лучше может владеть оружием, нежели честный ремесленник.
- Та-а-ак? В самом деле? - гневно крикнул Детмар, опираясь на стол обоими кулаками и наклонив вперед голову. - Это вы так решили? А позвольте-ка узнать, откуда вы такой умник выискались?
- Помилуйте, да я не для спора это сказал, - заметил гость совершенно спокойно. - Я только насчет того хотел намекнуть, что нелегко будет любечанам и их союзникам управиться с Данией без помощи Швеции.
- А я вам сейчас скажу, как мы с ними управимся, - горячо возразил мейстер Детмар, стараясь, сколько возможно, смягчить голос, так как он заметил обоих бюргермейстеров, сидевших неподалеку за своим столиком. - Я сегодня сам слышал на празднике, как наш Иоганн Виттенборг сказал Аттендорпу - прошлогоднему любекскому графу, - что наш военный флот вовсе не задержится под Копенгагеном, а прямехонько весь обратится к ихнему крепкому замку Гельсингборгу и им сначала овладеет. Вот тогда-то мы и посмотрим, что запоют господа датчане. Зададут им там перцу! Ха! Ха! Ха!
Чужой гость усмехнулся с некоторым недоверием, чем еще более рассердил мейстера Детмара и еще более заставил его выболтаться. Дело дошло до того, что Детмар сообщил ему и о новоизобретенных орудиях, и о новом огневом зелье, которое цех стрелков собирался пустить в ход во время предстоящей кампании. А между тем гость все только слушал да улыбался и все так же сомнительно покачивал головой, так что, наконец, мейстер Детмар не выдержал - грохнул кулачищем о стол и заревел:
- Да что за черт! На смех, что ли, вы к нам пожаловали? Подумаешь - мудрец какой! Ничему верить не хочет! Откуда вас нелегкая к нам занесла?
В это самое время кто-то коснулся плеча Детмара. Он оглянулся и увидел, что Ян наклоняется к нему и шепчет ему на ухо:
- Господин Детмар! Да ведь я этого чужого-то гостя теперь узнал! Это золотых дел мастер Нильс, тот самый, что прежде был в Визби.
У Детмара кровь в жилах застыла.
- Да ты точно ли в этом уверен? - спросил он чуть слышным голосом.
- Да ведь я же Нильса-то каждый день видел. Его и мастерская-то была близехонько от нашей конторы.
- А! - громко вскричал Детмар. - Так я же теперь понимаю, почему этот господин старался задеть меня за живое своей недоверчивой улыбкой! Он хотел меня поддеть - заставить высказаться, чтобы потом все довести до сведения своего возлюбленного короля-аттердага, у которого он состоит на службе!.. Так вот это кто! Это шпион Нильс из Визби!
Это имя, всем одинаково ненавистное, тотчас вызвало целую бурю. Виттенборг бросился из-за своего стола, чтобы захватить негодяя... Но тот был не промах: как только заметил, что Детмар шепчется с Яном (а Ян был хорошо известен Нильсу), как он уже поднялся со своего места и юркнул в толпу. Полумрак погреба ратуши оказался как нельзя более удобным для того, чтобы улизнуть незаметно; и в то время как все сидевшие за столиками разом поднялись и бестолково стали бросаться из стороны в сторону, Нильс уже успел взбежать вверх по лестнице и очутился на торговой площади, когда сзади него раздались голоса: "Стой! Стой! Держи шпиона!" Но было уже поздно: Нильс успел исчезнуть в лабиринте темных улочек.
- Как вы осмелились, - строго заметил Виттенборг, обращаясь к Бееру, - привести сюда этого злого и опасного негодяя?
Писец рассыпался в извинениях, уверял, что он сам не знает, как к нему этот неизвестный человек навязался в спутники; рассказал, что он с ним целый день ходил по городу и все благодарил его за то, что он не отказывается показывать ему городские диковинки...
Виттенборг сурово глянул на него и добавил:
- Будьте на будущее время осторожнее с иноземцами, а не то вы лишитесь вашего места.
Беер низко-пренизко поклонился, а бюргермейстер повернулся к нему спиной и потому не мог видеть того взгляда глубочайшей ненависти, который послал ему вслед думский писец.
Этот эпизод совершенно разрушил общее веселое настроение всех собравшихся в погребке. Детмар с своей компанией направился домой пасмурный и сердитый; и все разошлись по домам в невеселом и тяжелом настроении.
Виттенборг принял все меры к отысканию шпиона, но напрасно. Нильс исчез бесследно, хотя никому не дозволено было в течение ночи проходить через городские ворота. Оставалось предположить, что у Нильса в самих стенах города Любека есть какой-нибудь укромный уголок, в котором он скрывается.
На следующий день и писец Беер не явился на службу. Он прислал сказать, что извиняется, не может прийти по болезни - лежит, мол, в постели. Так сильно подействовал будто бы на него испуг, когда он узнал, что привел в думский погреб датского шпиона!