Силы, находившиеся в распоряжении ганзейских городов, были далеко не достаточны для борьбы с такой грозной державой, какой была Дания в описываемое нами время. Не следует забывать, что и тактика морской войны в ту пору была совсем иная - нимало не похожая на тактику последующих столетий, в которую такие важные перемены были внесены введением огнестрельных орудий. В описываемое нами время нельзя было рассчитывать ни на быстрые повороты судов, ни на меткие действия артиллерии их - и вся борьба сводилась к единоборству одного судна с другим. Старались сцепиться корабль с кораблем, и экипажи сцепившихся судов дрались. Атака, производимая на неприятельский флот, только отчасти могла быть поддержана блидами, то есть тяжелыми метательными машинами, и стрелками, которые размещались на двух возвышенных палубах, расположенных в носовой и кормовой частях корабля или же в просторных крытых салингах (нечто вроде корзинок) наверху мачт. Оттуда могли они, уже на близком расстоянии, осыпать неприятеля градом стрел.
При такой первобытной тактике морская война, как и сухопутная, главным образом сводилась к численному превосходству, и на чьей стороне это превосходство оказывалось, тот и брал верх в борьбе. Вот почему важнейшие приморские торговые города и старались собрать у себя как можно больше наемных солдат и ландскнехтов, принадлежавших в большей части случаев к обедневшему дворянству. Это войско стоило городам очень недешево. Но в описываемый нами поход, предпринятый ганзейцами против Дании, Иоганн Виттенборг вводил в первый раз в дело совершенно особый род войска, а именно команду огневых стрелков, вооруженных "диковинными огненными трубами", а также умевших метать в неприятеля каменные ядра из некоторого подобия морских орудий, вроде мортир и бомбард. На эту-то команду главным образом и возлагались ганзейцами все их надежды и расчеты на успех.
Май месяц еще только подходил к концу, когда любекский военный флот поднял паруса и вышел из гавани на соединение с эскадрами других городов близ Норезунда.
Настроение как у отплывавших на войну, так и у покидаемых ими было самое твердое, близкое к уверенности в неизбежном успехе. Конечно, дело не обошлось без слез, и, например, наш добрый приятель Ганнеке немало их пролил, прощаясь с своей Марикой и Яном; но всякие печали и страдания разлуки были разом забыты, когда толпа радостными и громкими криками приветствовала главного командира всей флотилии - Иоганна Виттенборга, отправлявшегося на свой корабль. Радостная надежда всех оживила, и все с гордостью взглянули на любекский флаг, развевавшийся на адмиральском корабле; с этим бодрым чувством и проводили любечане своих сограждан, смело выступавших на борьбу с грозным аттердагом.
Небольшой эскадры, отделенной от главного флота ганзейцев, было достаточно, чтобы отнять у аттердага Эланд и Готланд и захватить врасплох датского фогта в Визби. Слухи об этих успехах могли достигнуть Любека прежде, нежели даже ганзейцы соединенными силами вошли в Норезунд.
Плавание флота было не вполне благоприятное для намеченных ганзейцами целей. Почти все время плавания к Норезунду и даже после того, как они в него вступили, им мешали встречные ветры и сильное волнение, с которыми им приходилось бороться, что значительно замедляло их движение. Ни одно датское военное судно не смело показаться в море, и только издали видели ганзейцы те легкие суда, которые, укрываясь в бухтах и между островами, наблюдали за движением неприятеля и спешили улепетнуть от него на всех парусах для передачи вестей аттердагу.
Когда ганзейский флот поравнялся с южной оконечностью острова Амагера, небольшое легкое судно отделилось от берегов Шонена и быстро стало приближаться к адмиральскому кораблю, выкинув белый флаг в знак мирных намерений экипажа. Через полчаса к адмиральскому кораблю подошла шлюпка; в ней сидел мужчина средних лет в шведской военной одежде; он изъявил желание быть представленным Иоганну Виттенборгу.
Приезжий оказался посланцем короля Ганона и привез от него любекскому бюргермейстеру известие о том, что король уже выступил в поход со своим войском и думает присоединиться к ганзейцам под стенами Гельсингборга.
Виттенборг принял это известие с великой радостью, приказал королю Ганону передать поклон и сказать, что от Копенгагена все ганзейские силы направятся к вышеупомянутой крепости. Тотчас после того швед раскланялся, сел в шлюпку и направился к своему легкому судну.
Ганзейский адмирал собрал всех командиров судов и сообщил им неожиданное приятное известие, которое всех обрадовало несказанно.
Только штральзундский ратсгер Эвергард фон Море покачал с некоторым сомнением головой и заявил:
- Не очень-то я доверяю Ганоновой исправности и аккуратности. Вся их семья - люди переменчивые, прихотливые, и положиться на них нельзя. Он датчан боится и потому не слишком будет спешить вступить с ними в борьбу. Так не лучше ли будет, если мы не станем рассчитывать на чужую помощь, а более на свои собственные силы?
- Я тоже держусь того же мнения! - воскликнул Готшальк фон Аттендорп, командовавший одним из самых больших и тяжелых любекских кораблей. - Главное, господин Виттенборг, не дайте себя отвлечь этим известием со шведской стороны от первоначального вашего военного плана, который всеми одобрен на общем собрании нашей думы.
- Время покажет, как надобно будет действовать, - горделиво отвечал Виттенборг. - Если мне понадобится спросить вас о вашем мнении, то я, конечно, вас попрошу его высказать. Но прежде всего мы должны произвести высадку близ Копенгагена и этот датский город захватить и ограбить, в отмщение за Визби!
- Да, да - месть за Визби! - воскликнуло большинство командиров судов, и на этот клич мести громко откликнулся весь экипаж адмиральского корабля, а затем и всех остальных судов.
Но фон Море и Аттендорп не разделяли общего порыва и, весьма недовольные, возвратились на свои суда.
Гордый военный флот ганзейцев поплыл далее. И нигде не видать было ни одного датского военного корабля, и весь берег неприятельской страны казался как бы вымершим: на нем не было заметно ни малейшего оживления.
А между тем король-аттердаг, несомненно, подготовился к войне и даже собрал все свои силы для нее; но все эти силы (в особенности морские) оказались слишком ничтожными по сравнению с могущественным флотом, который ганзейцы нашли возможность против него выставить. Только теперь пришлось ему на опыте убедиться в том, как могуществен оказывался союз нижненемецких купцов, к которому князья и бароны относились вначале с таким пренебрежением! Союз оказывался силой, с которой даже и король датский был не способен бороться. Аттердаг удалился в свой крепкий замок Эльсинор, который был отчасти защищен собранными под Гельсингборгом военными силами, так как эта крепость была отделена от королевского замка только проливом версты в четыре шириной.
"Месть за Визби!" С этим воинским кличем ганзейские суда причалили к датскому берегу и тотчас же повели атаку на Копенгаген. Датчане вдоль всего побережья копенгагенской гавани воздвигли много разных земляных окопов и укреплений и твердо выжидали за окопами нападения ганзейцев. Словно стена стоял строй закованных в железо ратников аттердага, готовясь до последней капли крови защищать лежавший у них в тылу замок и город. Однако же огонь, открытый ганзейцами из пищалей, каменные ядра, выбрасываемые их бомбардами, а главное, оглушительный, подобный грому гул выстрелов - все это подействовало самым сокрушительным образом на датское войско. Порох с его "таинственной" силой был им неизвестен, и ганзейцы, вооруженные бомбардами и пищалями, представлялись им чародеями, которые заключили союз с нечистой силой. И вот заколебались ряды датчан и показали спины ганзейцам! Некоторое время их еще сумел сдержать храбрый сын аттердага, принц Кристоф, принявший на себя начальствование одним из отрядов; но ненадолго... Едва только подошли ганзейцы на расстояние выстрела, едва успели сделать залп по укреплениям, как все наемное датское войско было охвачено новой паникой и снова побежало врассыпную, покинув принца на произвол судьбы. Насилу успел несчастный принц Кристоф, тяжело раненный камнем из бомбарды, избежать плена и спрятаться в каком-то скрытом убежище, в котором он чуть не истек кровью.
Тогда уже неудержимо двинулись вперед победители, и грозно раздались их крики: "Месть за Визби!" - и они бурными потоками ворвались в улицы Копенгагена.
Город был разграблен жестоко; все сокровища и все самое ценное движимое имущество было из города вывезено, и даже колокола с колоколен были сняты и свезены на корабль, специально приготовленный для добычи и в тот же день отплывший обратно в Любек.
Теплая июньская ночь спустилась над городом, и широко кругом запылали по всему берегу огни победоносного войска ганзейцев. Все они веселились вокруг этих огней, между тем как наемные дружины ганзейцев угощались из награбленного в Копенгагене запаса вина и пива.
Костры еще не совсем погасли, как уже отдан был приказ всем садиться на суда и готовиться к отплытию. Восходящее солнце застало уже ганзейский флот величаво направляющимся к Гельсингборгу.