Порочный круг
Глава I
Восстание армии мелкой буржуазии
30 июня 1934 г. в казармах и на задворках Мюнхена и Берлина были убиты лидеры германского национал-социализма — Рем, Гейнес, Эрнст и сотни их друзей. Они были умерщвлены по приказанию Гитлера. Этот день ознаменовал начало нового периода в истории Германии, а в истории Европы открыл новые перспективы. Что же произошло 30 июня?
Миру казалось, что перед ним развертывается действие детективного фильма. Ведь убитые были самыми доверенными лицами Гитлера. Все это — люди, которые восемнадцать месяцев назад, 30 января 1933 г., завоевали для Гитлера власть в Германии; это — люди, которые непрерывно в течение десяти лет командовали его армией, организовали поджог рейхстага и довели национал-социалистское движение до его расцвета. Они лежали теперь в собственной крови. И все-таки происшедшее заключало в себе больше чем «дворцовый» переворот. Рем, Гейнес и Эрнст были генералами германской мелкой буржуазии. Это — основное, и в этом причина их смерти.
Во главе армии германского фашизма стояли «генералы» двух родов. Это, во-первых, самые блистательные, самые прославленные, самые могущественные из них, те, на которых опирается официальное правительство Германии, — триумвират Гитлер — Геринг — Геббельс. Это герои 30 января, провозгласившие себя спасителями нации. На деле эти лидеры были прежде всего представителями самой реакционной и самой неразборчивой в средствах группы в Германии. Их подобрала в грязи, увенчала лаврами и поддержала миллионными средствами тайная олигархия королей Рура — угольных и стальных баронов. История о том, как пришли к власти Гитлер и его друзья, уже не является более тайной.
Несмотря на, всю помпу, эти люди и прежде и теперь стушевываются перед мощью капитала. В недрах богатого промышленного Рура в течение десятков лет скоплялась огромная неодушевленная масса капиталов. Душой этого гигантского туловища является империализм. В течение десятков лет Рур держит в своих руках всю Германию и пытается сжимать ее все крепче и крепче для того, чтобы добиться выполнения своих империалистских вожделений. Гитлер, Геринг и Геббельс являются поистине полными выразителями этого концентрированного капитала в его гигантской и неустанной борьбе за расширение своих владений, за выход из Центральной Европы на арену всего континента. Поверхностному взгляду европейского наблюдателя эта борьба представляется политикой «Великой Германии». Но внутри страны среди посвященных она известна как «континентальный план» германской тяжелой промышленности. Это главная сила, незримо вдохновляющая трех лидеров национал-социализма вместе с их приверженцами. Это та сила, в жертву которой они готовы отдать все: республику, свободу германского народа, мир в Европе, права рабочего класса и уж во всяком случае — доверие мелкой буржуазии. Какое значение имеет для них все это? Внутри фашизма эта троица вождей и их сторонники осуществляют волю и закон империализма. Фашистские лидеры мечтали о новом великолепном паневропейском государстве тевтонской расы, им грезилось, что они стоят во главе этого государства как вожди и победители. Они были словно зачарованы этим видением. Ведь именно поэтому они создали и возглавили национал-социалистскую партию. Но, для того чтобы вступить на этот путь, надо было сначала сломить волю тех, кто преграждал здесь дорогу, — волю пролетариата.
Лидерам национал-социалистов пришлось заключить союз с инородной группой, им пришлось прибегнуть к услугам вожаков мелкой буржуазии. Тогда-то и поднялись новые фашистские генералы — Рем и его хунта, командовавшая под конец двумя с лишним миллионами вооруженных коричневорубашечников.
Это были люди различного толка. Они подняли знамя Гитлера и пошли в бой во славу его имени. Однако это были прежде всего сыны взбунтовавшейся мелкой буржуазии, ее непосредственные вожди, ее «герои», ее демагоги. Даже в своих новых разукрашенных мундирах они не перестали до известной степени отражать характер и природу той массы, из которой они вынырнули так внезапно, с такой головокружительной быстротой.
Они говорили языком мясников и содержателей постоялых дворов, языком конторщиков, фермерских сынков и студентов; таинственные империалистические интересы касались их лишь во вторую очередь, за «мистическую» личность Гитлера они не прозакладывали бы и ломаного гроша, ведь они сами его «сделали». Они жаждали новых «великих» подвигов в духе Валленштейна.
Рем, Гейнес и Эрнст были самыми жестокими и беспощадными из всех крупных вождей национал-социалистов — вся Германия содрогалась при виде их кровавых дел. Они выражали — сознательно или бессознательно — бурное анархическое бешенство разоренной мелкой буржуазии, бешенство, которое, однажды разгоревшись, так часто принимает форму необузданного терроризма. Но Рем и его соратники были не только безжалостными палачами. Ведь одновременно они являлись лидерами национал-социалистской партии, и когда они в верхах партии и в государственных учреждениях громко и настойчиво требовали «второй национал-социалистской революции», то их толкали те же мотивы, что и при расправах с рабочими. Чего хотели эти люди и что называли они «второй революцией»? Коротко говоря, они хотели богатств, принадлежащих другим группам и классам: богатств больших универсальных магазинов, богатств еврейской буржуазии, богатств рабочих кооперативных обществ и профсоюзов, богатств крупных землевладельцев; у них разгорался аппетит отчасти даже на священные и неприкосновенные богатства промышленности и банков. Всего этого хотели лидеры только для мелкой буржуазии и для самих себя.
Робин Гуды городских окраин, избивавшие евреев и социалистов и не испытывавшие притом ни малейших угрызений совести, считали, что эти их вожделения и являются как раз социализмом. Отсюда яркое, кричащее противоречие между политической программой и личным поведением крупнейших генералов СА (штурмовых отрядов). Проявляя чудовищную жестокость по отношению к левому крылу рабочего класса, они стояли одновременно на самых «левых» позициях внутри национал-социалистской партии.
Правда, Рем, Гейнес, Эрнст и все прочие командиры СА, принадлежащие к мелкой буржуазии, в (своей частной жизни давно уже оторвались от этой группы и возвысились над ней. Многие из них уже успели превратиться в мелких сатрапов, утопающих в роскоши, подобно Герингу и другим чисто капиталистическим лидерам национал-социалистов. Главная квартира СА в Висзее, где находилась вилла Рема, походила на шумный средневековый лагерь разгульных ландскнехтов. И нет никакого сомнения, что — случись этой клике одержать победу и вырвать власть из рук Гитлера — она рано или поздно, подчинившись притяжению со стороны сил олигархии и насытив свои личные аппетиты, покорилась бы ей и стала бы лизать ей руки.
«Социальный фашизм», который так часто провозглашают в качестве символа веры, заключает в самом себе непреодолимое внутреннее противоречие. Это вновь и вновь возникающая фата моргана. И пока мелкая буржуазия гонится за этим призраком она неизбежно будет терять своих вождей — в результате либо расправы над ними, либо их измены.
Но все это могло случиться лишь позднее, после победы в большом сражении. В то время как руководство было в других руках и роль «великого избавителя» с помпой разыгрывал «штатский» триумвират, генералы штурмовиков постоянно испытывали давление со стороны масс. Рем, Гейнес и Эрнст понимали, что роспуск или сокращение коричневой армии, которой они командовали, неминуемо означает их собственное падение. А им хотелось любой ценой остаться генералами этой армии, даже сделаться ее маршалами.
Профессиональные преторианцы фашизма, сыновья лавочников мечтали о том, чтобы все дальше и дальше продвигаться по пути к власти. Генералы штурмовиков лелеяли эти мечты, которые им внушали их безграничное честолюбие и жажда роскоши. Но ничто не было для них более достоверным, чем то, что достигнуть своих целей они могли только с помощью своей армии, во главе ее и под ее лозунгами.
Генералы СА и их лагерь в Мюнхене (Гитлер управлял из Берлина) остались до известной степени, внешне и напоказ, представителями мелкобуржуазных слоев в национал-социалистской партии; эти люди были надеждой мелкой буржуазии, ее деятелями, ее ораторами. Они остались такими и после уничтожения знаменитой «Боевой лиги самодеятельного среднего сословия» — побрякушки, украшавшей речи ораторов радикального крыла. Эта «Боевая лига», мечтавшая о передаче государства в руки гильдий среднего сословия, была распущена вскоре после 30 января 1933 г., и никто даже пальцем не пошевелил в ее защиту.
Теперь генералы СА — Рем, Гейнес, Эрнст, Шнейдгубер, Киллингер, Гейдебрек, Гайн, Деттен, Шмидт, Герд и др. — оказались на деле единственными представителями подобных, более или менее радикальных направлений внутри фашизма. Но эта группа имела в своем распоряжении оружие. И поэтому всякое движение мелкой буржуазии, всякая попытка пожать, наконец, плоды 30 января не могла миновать эту клику. Мюнхенский лагерь со злобой поглядывал на лагерь в Берлине.
Фашистские главари снова раскололись на две группы. Тайный антагонизм между Ремом и Гитлером, существовавший в верхах национал-социалистской партии, оставался долгое время скрытым от международного общественного мнения, но он был неизбежен. За этим антагонизмом, за соперничеством между двумя честолюбивыми кликами наемников скрывалось реальное и притом невероятно напряженное противоречие интересов капиталистической олигархии и мелкого буржуа, империализма и мелкой буржуазии, Рура и маленьких городков. Один из противников должен был победить и, победив, избавиться от врага наиболее удобным по его мнению способом, удалив его из своей «системы», своего «государства». В момент, когда напряженность этого противоречия сделала взрыв неизбежным, в верхушке, т. е. между Ремом и Гитлером, должно было что-то произойти. Этот момент стал очень близок летом 1934 г. Порочный круг замыкался.
* * *
Мелкая буржуазия не могла больше выдержать. Мелкая буржуазия задыхалась, но не понимала, что происходит. Какая-то сила сверху систематически душила ее. Было ясно, что триумвират гражданских вождей уже принял какое-то важное решение, касавшееся не отдельных политических или экономических мер, но означавшее всеобщее коренное социальное переустройство. Мелкая буржуазия могла, однако, только смутно это предчувствовать. Летом 1934 г., на втором году «гитлеровской революции», все категории мелкой буржуазии, за исключением самой привилегированной ее группы, дошли до такого состояния, в котором они никогда не были, оказались в таком положении, которое им никогда до тех пор и не мерещилось.
Положение мелких лавочников, авангарда мелкой буржуазии, было трагикомическим. Столь горячо ими ненавидимые универсальные магазины, кооперативные общества и торгующие любыми товарами по единой цене «цепные лавки», — все эти заведения, которые они с радостью стерли бы с лица земли, попрежнему держали в своих руках розничную торговлю; эти заведения поддерживали теперь новые фашистские акционеры, а во главе их стояли высокооплачиваемые национал-социалистские управляющие. Тем временем обороты розничных торговцев сокращались под бременем налогового обложения в пользу юнкеров и под тяжестью монопольных промышленных цен. Уменьшился не только общий объем торговли, поскольку растущие цены уменьшили покупательную способность городского населения, но сократился и средний доход мелкого торговца.
В то время как, например, цена на самый дешевый маргарин выросла на 30 марок за англоцентнер, и самый бедный покупатель должен был, таким образом, платить за англофунт маргарина на 30 пфенигов дороже, чем раньше, розничная прибыль бакалейщика упала с 15–18 марок на англоцентнер до 6 марок. Для мелкого люда это было вовсе не пустяковиной, и это заставило лавочников призадуматься: справедливо ли существующее правительство?
Лавочники никогда не были политическими философами. Но стремления их были совершенно ясны. Лавочнику мало иметь свою лавку, ему хочется расширить ее, увеличить ее до размеров большого, внушительного дела. В этом заключалась для лавочника возвышенная цель фашизма. Для этого должен был притти Гитлер. Мелким розничным торговцам хотелось не только продавать свои товары, им хотелось продавать больше товаров и по более выгодным ценам. Мог ли фюрер обеспечить их нужными покупателями? Нет, покупатели становились все реже и денег у них было все меньше. Цены на мясо и овощи выросли тем временем по сравнению с 1933 г. на 50 %, на яйца, молоко и картофель—на 100 %, на масло — на 45 %. Кроме того, вследствие повысившегося уровня цен, мелким торговцам приходилось платить более высокий налог на оборот.
Вдобавок ко всему этому национал-социалистская партия ввела свой собственный частный налог на оборот, заставив торговцев отчислять определенные суммы со всех покупок, делаемых членами партии в партийные фонды, т. е. в пользу хозяев организации. Где же было «богатство», которого ждали мелкие торговцы? Ведь если они сами пытались бороться за свои интересы, повышали цены на свой страх и риск, их немедленно призывали к порядку. Так было, например, в пфальцских городах Винвейлере и Рекенгаузене, где все местные пекари были взяты «под стражу» по приказу местной национал-социалистской организации за повышение цен на 10 пфенигов за булку. На такую меру никогда еще не осмеливалось ни одно правительство.
21 марта всем организациям «федерации мелких торговцев» («N.8.-Н^о») было официально предписано «воздержаться от всяких форм борьбы против кооперативных обществ» (при этом молчаливо подразумевались также и универсальные магазины). Лицам, нарушившим этот приказ, грозило «немедленное снятие с должности». Лавочники понимали, что где-то кроется измена. Но о чем же думал покровитель мелкой буржуазии — Рем?
В тех же кварталах почувствовали беспокойство и собратья лавочников — кустари и хозяева мелких мастерских, которые были прежде такими же горячими приверженцами Гитлера и террористическими противниками социалистических рабочих, как и лавочники. Одним из наиболее типичных и оживленных центров «победоносной» мелкой буржуазии в Германии был Бреславль, город Гейнеса. И вот, в Бреславле например, в середине 1934 г. из 900 парикмахеров города 560 существовали на средства «общественной помощи», потому что не могли платить арендной платы. Из 1 140 сапожников 630 получали вспомоществование. Муниципалитет платил ренту за 480 владельцев постоялых дворов. Многих портных и столяров город поддерживал «общественными работами». Мало-мальски сносное существование вели только хозяева мастерских, соприкасающихся со строительством, и то только благодаря тому, что на государственные средства искусственно стимулировалось строительство, хотя дома и квартиры пустовали. Эта картина была очень типична. Армия принудительного труда с ее специфическими (хотя бы и временными) потребностями в людях и материалах еще не была создана. Крупная же промышленность с ее массовой продукцией и стандартизированными изделиями еще никогда не была так сильна, как сейчас. Она контролировала рынок более жестко чем когда-либо.
Кустари и владельцы мелких мастерских приветствовали 30 января поджог рейхстага, потому что им почудилось, что пламя пожара несет конец их вытеснению, что их ждут впереди восстановление могущественных, независимых гильдий и законы, которые обрекут на гибель современное автоматическое производство. Они ждали новой социальной автономии для ремесленников. В этом заключалась, по их мнению, цель фашизма. И вот, для того чтобы добиться этой цели, кому-то нужно было проделать «вторую национал-социалистскую революцию».
Каковы же были в это время настроения крестьян, огромного класса деревенской мелкой буржуазии, класса, который до сих пор составляет более трети всего населения Германии? Ведь, может быть, именно крестьянство, надеющееся на резкое изменение своей судьбы в будущем, помогло Гитлеру предпринять решительные шаги против республики и рабочих. Большинство крестьян было запугано, пожалуй, еще больше, чем фашистская мелкая буржуазия в городах. Крестьянам и вовсе не предназначалось никаких «богатств».
В деревне явно начинались какие-то другие процессы. В то время как тарифная политика берлинского триумвирата была явно направлена на пользу крупных землевладельцев; в то время как, благодаря проводимой правительством политике безработицы, помещики снабжались почти даровым трудом десятков тысяч присылаемых им из городов крепостных рабов; в то время как не было даже признаков создания, благодаря конфискации земель магнатов, новых, свободных земель для крестьянской колонизации; в то время как новый, введенный правительством контроль над продажей яиц, молока и картофеля чрезвычайно затруднял сбыт этих основных продуктов, оттягивая зачастую на недели или месяцы получение выручки, — в это самое время гитлеровский министр земледелия Дарре провозгласил новый «фундаментальный» «закон о наследовании крестьянских дворов». В чем суть этого закона?
Этот закон не коснулся основного факта, характеризующего распределение земли в Германии, где около двух третей ее (65 %) принадлежит юнкерам и крупным фермерам: вся остальная земельная площадь приходится на долю 4.5 миллионов семейств крестьян или мельчайших арендаторов, располагающих участками до 5 га (в большинстве случаев от 0.5 га до 2 га). В намерения Гитлера, повидимому, вовсе не входила приостановка процесса медленного разрушения беднейших и самых шатких в экономическом отношении хозяйств. Напротив. Стало совершенно ясным, что Гитлер намеревается произвести основательный отбор в рядах среднего и даже наиболее зажиточного крестьянства, отрезав большую часть этих крестьян и их семей от земли, словно ударом меча. На земельные участки в 7.5 га и выше было вновь введено исключительное право первонаследования (право наследования старшего сына). Таково было содержание аграрной реформы.
Это означало прежде всего глубочайшее расстройство в экономическом и социальном положении крестьянства. Десятки тысяч младших сыновей фермеров оказались вскоре согнанными с земли их отцов, были совершенно необеспечены, и они были зачастую на ножах со своими старшими братьями. И все это для того, чтобы расчистить путь избранной группе привилегированных и разбогатевших крестьян, новой касте аграрных национал-социалистских аристократов, ряды которой пополнялись, главным образом, из среды друзей и родственников членов личной охраны Гитлера, черных охранных отрядов СС (200 тыс. членов).
Смысл всей реформы абсолютно ясен. Группа Гитлера преследовала в деревне те же цели, что и в городе: в качестве непосредственного оплота для новой олигархии она намеревалась создать систему узких, привилегированных, «аристократических» каст. Это составляло квинтэссенцию политики триумвирата. Но куда же было деваться прочим крестьянам и крестьянским сыновьям? Это оставалось тайной гитлеровской компании. А ведь именно от решения этой центральной проблемы зависело будущее Германии. Будущее это рисовалось не таким, как об этом мечтали фашистски настроенные массы крестьянства.
Правительство открыто заявляло (устами, например, помощника Дарре, доктора Куммера), что «ограниченная площадь земли в Германии вынуждает в будущем к строжайшему отбору будущих крестьян». Сколько миллионов крестьянских семейств считалось избыточными? И сколько солдат Гитлера и Рема были крестьянами?
Уже имелись случаи, когда фашистские лидеры давали понять жителям целых районов с особенно бедным и распыленным крестьянским населением, что их земля скоро будет экспроприирована, а сами они будут высланы в другие места. Так было, например, в районе Рен, в Центральной Германии, где по плану национал-социалистов, так называемому «плану Гельмута», предполагалось выслать 100 тыс. «избыточных» мелких крестьян для того, чтобы устроить на этой земле 6 тыс. «наследственных дворов» фашистских аристократов.
До сих пор лишь городских безработных отрывали от их семей и посылали как скот на принудительные работы в деревню. Теперь та же участь постигла и малоземельных крестьян Западной Германии, которых отсылали в отдаленные негостеприимные районы Восточной Германии с совершенно иными экономическими, социальными и бытовыми условиями. Не было никакого сомнения в том, что решительная ломка будет проводиться без всякого снисхождения. Повидимому, только юнкера и кулаки могли чувствовать себя в полной безопасности.
Было объявлено, что, прежде чем будут устроены «наследственные дворы», должны быть погашены старые крестьянские долги, составляющие огромную сумму в 7–8 млрд. марок. Ипотечные банки не были, понятно, подготовлены к открытию новых кредитов. Какое количество крестьян должно было благодаря этому разориться? По всей Германии имели место случаи, когда целые деревни продавались с молотка. Плохой урожай кормов летом 1934 г. еще более ухудшил положение. Многим крестьянам пришлось из-за нехватки кормов продавать скот по ничтожным ценам. Чем все это должно было кончиться?
Все эти события имели решающее значение. Положение большей части германского крестьянства стало настолько критическим, что оно не могло не оказать влияния на политическое положение в стране. Либо при Гитлере и его помощниках должно было начаться постепенное — тайное или явное — бегство с земли определенной части деревенского населения — ведь больше ему ничего не оставалось — и тогда этим крестьянам надо дать какие-то другие «функции», либо нужно было немедля поддержать и укрепить их хозяйства за счет земель богатых помещиков и юнкеров. В последнем случае фашистской верхушке пришлось бы выработать и проводить в жизнь совершенно новый план переустройства фашистского государства. Реальность классовых отношений настойчиво выдвигала эту проблему и категорически требовала ее немедленного разрешения. От разрешения этой проблемы нельзя было ускользнуть — силы, стоящие друг против друга, более не позволяли этого. Контуры надвигающейся варфоломеевской ночи становились все отчетливее.
В заключение еще одно событие подлило масла в огонь еще до того, как он вспыхнул над фашистской Германией и ярким пламенем осветил все беды и мучения ее народа: к крайнему левому крылу мелкой буржуазии примыкала великая армия безработных, среди которых события приняли характер подлинной трагедии. Здесь действовали те же силы. Чтобы освободить «место» в городах, Гитлер продолжал уничтожать не безработицу, а безработных. Он дошел до того, что не находил более места даже для «мертвой», выкинутой из общества, массы безработных. Созданное им государство лишило три или четыре миллиона безработных права на работу, превратило их в поставленных вне закона париев или попросту объявило их несуществующими (массы «невидимых», т. е. незарегистрированных, безработных). Теперь это государство не могло более предоставить безработным даже права на кров, простого права на существование. Проект здания новой системы не позволял этого.
Момент для создания новой великой армии завоевания, которая быстро поглотила бы всю мелкобуржуазную, а в том числе и безработную молодежь для того, чтобы сначала запереть ее в казармы, а затем рассеять по полям сражений Европы, — этот момент еще не настал. Франция была еще относительно слишком сильна, а во главе германской армии пришлось бы в тот момент поставить Рема.
Террор, привычное средство для удаления целых частей общества, — преследование социалистов и изгнание евреев — нельзя было продолжать до бесконечности; ведь можно было арестовать или убить десятки тысяч, но не сотни тысяч. А «балласт» безработицы все еще существовал, он нависал, как страшная тяжесть, и таил в себе скрытые опасности. Единственное, что оставалось сделать, это — отрезать по крайней мере часть этой человеческой массы, кусок живого тела армии безработных, убрать эту часть из городов и оставить ее разлагаться не в городе и не в деревне, но где-то между ними. Именно так и поступил триумвират.
В течение нескольких недель в предместьях германских городов творились дела, неслыханные со времен средневековья. 15 мая 1934 г… правительство ввело, впервые за несколько столетий, закон, воспрещающий в поисках работы свободно передвигаться по стране. Безработные оказались, таким образом, прикрепленными к месту своего жительства, как когда-то были прикреплены к земле крепостные. Воспрещалось также нанимать на работу в городе безработных, «годных для сельскохозяйственного труда». «Законная основа» была заложена. А затем началась следующая операция.
Во всех наиболее значительных и крупных городах официальные бюро труда ввели нечто вроде порядкового списка зарегистрированных безработных, состоявших, главным образом, из молодежи и незамужних женщин — категорий наиболее многочисленных и наиболее неустойчивых с социальной точки зрения. Теоретически, таким образом, насчитывалось 2 млн. человек, составлявших большинство из числа тех, кто еще не был помещен в различные трудовые лагери и не был лишен пособия по безработице, сохранив право на поиски работы. Эти безработные ныне фактически попали под действие закона военного времени об эвакуации.
Бюро труда отдавали приказы о высылке и начали систематическую — не обращая внимания на профессию, семейные обстоятельства, связь с данной местностью — высылку из городов на «сельскохозяйственные» принудительные работы. Это было поразительное зрелище.
Мужчин в мирное время отрывали от их семей, а юношей снимали с работ, на которых они находились, и грузили в товарные вагоны, как скот. Душераздирающие сцены стали обыденным явлением. Всякому неявившемуся или пытавшемуся под тем или иным предлогом избежать подобной участи грозило не только, как это было раньше, немедленное лишение пособия, но и перспектива попасть в исправительный дом. Игнорировались по большей части даже медицинские удостоверения. Только в Берлине, где вся эта операция была прозвана «планом Геринга», и во Франкфурте-на-Майне десятки тысяч молодых рабочих, служащих и приказчиков должны были бросить свой привычный труд для того, чтобы отправиться в какие-то другие места.
Другая колонна этой процессии состояла из отрядов безработных незамужних женщин: машинисток, продавщиц, школьных учительниц, фабричных работниц и др. Как рекрутов, их осматривали группами по пять человек и скопом признавали «годными». В городском платье, в шелковых чулках, не имея ни малейшего понятия о своей новой работе, они рассеивались по всей стране, чтобы сделаться батрачками и служанками у юнкеров и кулаков. Эта работа предполагала на деле неограниченные рабочие часы, грубое обращение, дурную пищу и «месячное вознаграждение», равное в лучшем случае 20 маркам. После шести месяцев такой работы женщину регистрировали, как «работницу сельскохозяйственного труда», и она теряла почти всякую надежду на возвращение к своей прежней профессии и, вдобавок, всякое право на помощь по безработице: по гитлеровским законам сельскохозяйственные рабочие не получают пособия. Были созданы трудовые лагери для женщин, в которых — это было засвидетельствовано комиссиями иностранцев, посетивших лагери — вскоре по прибытии туда около 90 % присланных из городов женщин беременели.
Во многих районах (например, в Южной Баварии) фермерам разрешалось, как в свое время на рынках негритянской работорговли, выбирать людей наиболее крепких физически. Были случаи бегства из-под стражи во время переездов; некоторые бюро труда подвергались нападениям безработных и их семей. Связь человека с данной местностью игнорировалась. Жителей Рейна, уроженцев германского Запада, везли в Восточную Пруссию, в суровые провинции за Эльбу, немцев-южан с юга отправляли в Померанию. Зачастую пришельцы занимали в этих районах места извечных польских «сезонных рабочих» — эмигрантов, которых германские юнкера нанимали из поколения в поколение вследствие беспримерной дешевизны их труда и полнейшей беззащитности. По уровню своих материальных потребностей и по отсутствию классового самосознания польские «сезонные рабочие» напоминали чуть ли не китайских кули.
И вот подручные монтеров и ученики парикмахеров из Берлина, продавщицы универмагов и секретарши из Гамбурга и Кельна стали получать у землевладельцев по пять пфенигов в час (до 14 марок в месяц) за работу под палящим солнцем с половины седьмого утра до пяти часов пополудни. Их кормили картофельной похлебкой и предоставляли им на ночь плохо освещенные и плохо вентилируемые, напоминающие конюшни, бараки прежних польских батраков. Общие расходы, включая содержание и зарплату, составляли, по расчетам германского министерства труда, 1,71 марки в день на безработного юношу или девушку, в то время как расходы на одного заключенного составляют в Германии 1,85 марок.
Было ли это эксплоатацией? Нет, это было истребление, плановое низведение до нищенского уровня и физическое и социальное уничтожение той группы безработных, которая должна была быть устранена, так как она считалась избыточной. Это был тот же процесс, но лишь в более открытой и в более резкой форме, которому в большей или меньшей степени подвергались все группы мелкой буржуазии, сопровождавшийся такой блистательной «победой» над демократией и пролетариатом.
Но кто такие были безработные с социальной точки зрения? Помимо чисто пролетарских элементов, это были сыновья и дочери всех упомянутых выше групп мелких буржуа — мелких торговцев, кустарей, крестьян. Среди них находилась также очень влиятельная и многочисленная группа служащих и детей работников свободных профессий. Это была четвертая крупная категория мелкой буржуазии, которую никак нельзя было не принимать в расчет, — группа, которая с необычайным рвением, подлинным фанатизмом и готовностью на все шла за «спасителем» Гитлером.
Служащие, студенты, офицеры, инженеры, техники и прочие отпрыски интеллигентных или полуинтеллигентных семей составили самый «просвещенный» элемент, слой, который с самого начала оплодотворял и «пробуждал» самосознание других групп мелкой буржуазии, заражая их ядом своей страстной ненависти и отчаяния. Они составляли первые отряды национал-социалистской партии, из их среды вышло подавляющее большинство командиров СА, это они должны были получить самое большее из «богатств», доставшихся в наследство от республики. Ведь они рассчитывали сделаться политической бюрократией фашистского государства, составить его чиновничий и офицерский корпус. Такова была мечта и символ веры молодых конторщиков и счетоводов из Берлина, пропитавшая их таким презрением к демократии и рабочим. Теперь сами они пополняли ряды предназначенной к истреблению армии безработных.
Только очень ограниченная, избранная часть, связанная, как правило, благодаря своему социальному положению или лично с капиталистическими кругами или с кликой Гитлера, была допущена в новую привилегированную правящую касту, которая и здесь, в области государственного управления, была образована национал-социалистскими лидерами. Это номера «1—500000» по списку членов национал-социалистской партии («Старые бойцы»), в момент всеобщей высылки безработных получившие монопольное право на работу. Применение их труда частными фирмами или государственными учреждениями было сделано по правительственному декрету обязательным.
Эти «старые бойцы» заполнили в особенности ряды «П. О.» (политическая организация) — замкнутую корпорацию руководителей низших и средних национал-социалистских организаций, в руках которых находилось фактически управление государством. Все остальные оказались лишними, и для избавления от них все средства были хороши.
Неудивительно, после всего этого, что «непобедимая» двухмиллионная армия коричневых неожиданно оказалась в плохом положении. Эта группа была вооружена. Но это не играло роли. Тугосоображающие недоросли, надменные «солдаты», никогда в действительности не дравшиеся, но считающие себя величайшей силой в государстве, а может быть и в мире, силой, призванной гордо стоять на страже собственных интересов и интересов их отцов и вечно вести жизнь бесчинствующих, объедающихся наемников — ибо именно таким представлялся им «фашизм», — эти наемные солдаты видели, что делают с их отцами. Вопрос теперь заключался в том: долго ли им самим придется пробыть в своих казармах? СА не было предоставлено никаких реальных функций или обязанностей. Не они, а привилегированные СС и геринговская полицейская армия составляли новую полицию; у них была отнята и роль «вспомогательной полиции». Не они, а рейхсвер, во главе со старыми генералами, попрежнему занимал положение официальной армии.
Но что же в таком случае оставалось делать коричневой армии? Теперь им не разрешалось даже демонстрировать, а ведь они так любили это занятие, что даже ошибочно считали его политической борьбой. Когда 1 мая 1934 г. штурмовики в Бремене попытались, как в доброе старое время, с криком ринуться на улицы, напав по пути на здание богатого Карштадтского треста универмагов, они были немедленно рассеяны отрядами префекта полиции, их главный штаб был занят, а их лидер смещен (сведения об этих инцидентах ни разу не были опубликованы в печати). Множество родных и друзей членов штурмовых отрядов находилось в лагерях принудительного труда. В казармах царила жестокая муштра, а на оплату отпускалось так мало, что число штурмовиков, регулярно исполнявших свои обязанности, сократилось больше чем на половину.
Уже в первой половине 1934 г. из штурмовых отрядов было исключено 20 тыс. человек; кое-кто из штурмовиков попал в концентрационные лагери и тюрьмы, и уже тогда были случаи тайных казней ко—ричневорубашечников. Это была та самая армия, которая незадолго перед тем наводнила из конца в конец всю Германию, армия, приветствовавшая Гитлера как своего императора, армия, царствование которой было, казалось, нескончаемым и непоколебимым. Армия эта находилась теперь в крайнем смятении. Было ясно, что в ближайшем будущем произойдет официальный роспуск или «реорганизация» СА.
В целом положение вырисовывалось совершенно четко. Положение одной части мелкой буржуазии только отражало положение других ее частей.
* * *
Действительный смысл происходящего был все еще неясен только близоруким, запуганным, оглушенным мелким буржуа. Они не понимали, что это не обычный кризис, не случайное или временное положение, а начало гигантского эксперимента, который должен раз и навсегда решить их судьбу. Триумвират Гитлер — Геринг — Геббельс, который уже ударил по рабочему классу и парализовал его, начал методически выталкивать значительную часть мелкой буржуазии из социального организма нации. Таково было содержание действительного процесса.
Это делалось для того, чтобы на месте этих групп установить иерархию узких привилегированных каст и обеспечить их будущее. Только эта иерархия должна остаться в «очищенной» и «освеженной» стране, иерархия, полностью располагающая всеми материальными средствами и ресурсами, иерархия, «потребности» которой будут удовлетворены, иерархия, которая составит единую суб-аристократию, признающую над собой в государстве только одну власть: невидимую власть капиталистических олигархов Тиссена и К0, действительного экономического центра, располагающего огромными средствами производства, и видимую, окутанную таинственностью власть «великого фюрера».
Таков был план фашистского государства, пришедшего на смену старому либерально-демократическому государству. Именно таким представлялся он гитлеровской клике фашистских генералов, агентам Тис сена, решившимся провести его во что бы то ни стало, любой ценой, а если понадобится, то железом и кровью. Для фашизма любой национальности поистине нет иного пути.
Этот план был сам по себе вполне последователен. Он означал, что изгнанная из общества часть мелкой буржуазии и рабочего класса — балласт аристократического государства. — будет так или иначе брошена на произвол своей новой судьбы. Но какой судьбы? Здесь начиналась вторая «органическая» часть эксперимента, быть может идущая еще дальше, чем первая. Очевидно, что эти массы нельзя просто уничтожить физически. Еще менее можно было рассчитывать на то, что «историческим преобразователям» германского народа удастся попросту выбросить за борт эти массы. Оставался единственный путь.
Изгнание из общества миллионов рабочих и мелких буржуа неизбежно рано или поздно должно завершиться и географическим их изгнанием, т. е. изгнанием из пределов Германии. Все происходившее до сих пор было практически только прелюдией к этому этапу. Грандиозный акт широчайшей социальной высылки можно как нельзя лучше использовать для проведения столь же грандиозной внешней операции, для расширения владений «тевтонской системы» за пределами современной Германии. Триумвират мог удачно применить один рычаг своей политики для того, чтобы привести в действие другой. Фашистская аристократия выталкивает «избыточную» массу, масса завоевывает для фашистской аристократии новую империю!
Вначале эта масса примет форму гигантской армии, которая, под влиянием своих собственных насущнейших нужд, неизбежно вырвется за границы Германии и разольется по континенту. Затем, после победы, та же масса примет вид беспрерывного потока «колонизации» германских наемников, крестьян и безработных далеко на юго-восток и восток Европы. Таким рисовался выход, и выход этот достоин «гения фашизма». По этой схеме гибель старой мелкой буржуазии Германии превращается непосредственно в небывалый триумф германского империализма — одним махом решаются обе проблемы.
Гитлер одержим этой идеей.[3] Для него она оправдывает все — даже самые страшные — жестокости. Все проекты, законы и теории Дарре, Розенберга, Шахта и прочих вертятся вокруг этой скрытой генеральной концепции, показывая ее с разных сторон. Это предприятие было безумным. Но люди, которые затеяли его, держат в своих руках страну с семидесятимиллионным населением. Мог ли этот план быть реализован? Рабочий класс, демократический, социалистический и пацифистский, который один только мог противостоять этому плану, был побежден и разоружен. Но ведь оставался еще Рем.
Существовали только две возможности. Либо триумвират успешно доводит до конца начатый им процесс, и тогда вся политическая пирамида власти, еще находящейся в руках мелкой буржуазии с Ремом на вершине, будет разбита и разрушена до основания. Это означало смерть для Рема. Либо, в противном случае, мелкая буржуазия защищает свое существование — и в этом случае Рем спешно выдвигает свой собственный контрплан создания фашистского государства и посылает триумвират, вместе с его покровителями, к чорту. Таково было соотношение классов. Вот почему атмосфера в Германии была в то время такой напряженной.[4] До сих пор Гитлер держал в своих руках все карты. Его хватка делалась с каждым днем все крепче. Если Рем собирался когда-либо выступать, то его черед пришел именно сейчас.
* * *
На авансцену выступил генералиссимус штурмовых отрядов. Этот грубый и неразборчивый преторианец фашизма, лишенный политических идей, не испытывающий ни малейшего уважения или преданности к «фюреру» и его клике, безнравственный даже с точки зрения официальной фашистской «морали» — этот человек вместе со своими товарищами был брошен в самый водоворот событий самим их развитием. Он знал, что он все еще зависит от мелкой буржуазии и более всего от СА. Точно также как Гейнес, Эрнст и другие старые командиры фашистских масс, он понимал, что находится между двух огней, что ему грозят и аристократический переворот клики Гитлера — Тиссена и разгорающаяся «вторая революция» низших слоев мелкой буржуазии.
Он видел, как со сцены один за другим исчезают или прячутся в укромные места даже последние «штатские» вожди радикального крыла — Энгель, Штер (бывшие организаторы фашистских профсоюзов), фон-Рентельн, Кох, Брюкнер. На арене событий оставался уже только он один вместе со своими соратниками и военными ресурсами, но вопрос заключался в том, сколько времени еще продлится такое положение. Коричневый Валленштейн был напуган. Он не принял откровенно радикальной объективно революционной программы недовольной мелкой буржуазии и безработных национал-социалистов — для этого сам он был слишком фашистом и сатрапом.
Но он открыл клапан для оппозиционной демагогии штурмовиков и масс, группирующихся вокруг них. Он издал, например, приказ, возглашавший, что «некоторые социальные условия сложились таким образом, что штурмовики не могут более пассивно наблюдать происходящее». Он, официальный член правительства, осмелился сопоставить большие дивиденды, выплачиваемые капиталистическими компаниями, с отчаянным положением безработных штурмовиков и говорить, как весной 1933 г. — во время первого периода национал-социалистского террора, о возможности новых революционных выступлений СА.
«С непостижимой снисходительностью правительство не решается безжалостно расправиться со сторонниками и агентами старой, очень старой системы… Но мы без сомнения сломаем им (т. е. агентам) шеи, если они попытаются на практике проводить свои реакционные воззрения».
Так писал лидер штурмовиков через 18 месяцев после «их» революции.[5] Это была угроза снова спустить с цепи коричневорубашечников. Но против кого? В качестве объектов нападения не осталось более ни «евреев», ни «марксистов». Поэтому со стороны казалось, что атака СА должна ударить по «феодальной» реакции — монархистам, юнкерам, приверженцам фон-Папена и откровенно капиталистическим министрам в правительстве (Шахт, Шверин, Шмидт); и все-таки это было лишь «тактической» маскировкой, лишь фоном. На этом фоне начала очерчиваться новая, поразительная идея: «государство СА».
Государство, высшая власть в котором принадлежит коричневорубашечникам! Непосредственный захват власти и государственного аппарата суровыми батальонами фашистской военщины, достаточно многочисленными, чтобы захватить в свои руки все и избавиться от штатской бюрократии; «солдатское государство», стоящее на страже интересов мелкой буржуазии! Такова была «теория государства», которой поклялись служить Рем и его собутыльники для того, чтобы спасти свою шкуру. Это была наивная фантазия, типичный продукт творчества этих наемников. Но, во всяком случае, это был контрлозунг, который быстро завоевал себе сторонников в отрядах СА. Рем придумал даже политический постулат господства «вечного солдата».
Казалось, что лидеры СА действительно предпринимают какие-то практические шаги, чтобы расчистить путь «солдатскому государству». Ядром его должен был стать их собственный генеральный штаб, прототип будущего верховного правительства. Вокруг «высшего руководства СА», главной квартиры Рема в Мюнхене, начали образовываться своеобразные политические учреждения. Они не имели никакого отношения к военному делу, но совершенно явно дублировали функции постоянных органов берлинского штатского правительства. Штаб СА организовал специальное «министерство», с целым штатом секретарей и т. д., являющееся частным политическим органом Рема. Таким образом, уже заранее было обеспечено законное включение главы штурмовиков в кабинет. Специальный «отдел печати СА» действовал независимо от геббельсовского министерства пропаганды, осуществляющего правительственную монополию в области печати.
Основным было, однако, то, что Рем, Гейнес, Эрнст и другие генералы штурмовиков категорически требовали теперь концентрации всех вооруженных сил нации под их центральным командованием. СА должны были, конечно, при этом поглотить рейхсвер и Стальной шлем. Именно это требование было непосредственной целью шумливой кампании, поднятой против «реакции» и монархистов. Рему и в самом деле удалось добиться насильственного включения 400 тыс. наиболее активных членов Стального шлема в СА. Теперь он настаивал на окончательной ликвидации Стального шлема и требовал, не больше не меньше, как официального назначения его, Рема, министром рейхсвера. Если бы ему удалось добиться своего, он стал бы действительно несокрушим, и враг был бы побит его же оружием. В конце концов под его командованием все еще находилась армия в 2 млн. человек — армия, достаточная для мировой войны. Казалось также, что некоторые руководители СА тайно заготавливают оружие.
В начале июня Гитлер решил начать борьбу. Он издал декрет об «отпуске» для СА «на один месяц». Тогда же Рем издал приказ по СА, оканчивавшийся следующими словами: «Если враги СА лелеют надежду, что СА после отпуска не соберутся вновь или соберутся лишь частично, то пусть пока тешатся. Нужно, чтобы в соответственный момент они получили должный ответ по этому поводу. Судьба СА теперь, как и прежде, неотделима от судьбы Германии». Этот приказ был опубликован во всех германских газетах.
Снова эти люди разыгрывали из себя наполеонов. Одновременно Рем разослал подчиненным ему командирам секретный циркуляр, в котором писал: «Что бы ни случилось, мы останемся сплоченными. Мы будем попрежнему шагать плечом к плечу и сумеем поэтому постоять друг за друга». Лидеры фашистской мелкой буржуазии держали себя так, как будто они в силах дать сражение олигархии и ее гвардии.