— Чу-чу-чу-чу, чу-чу-чу-чу, чу-чу-чу-чу — громыхают колеса. Мимо окошек бегут деревья, домишки, столбы, веером развертываются разноцветные полоски полей, — где черные, где едва-едва зеленые, где серые. Покажется ветряк, взмахнет крыльями, точно рукавами, и убежит прочь. Речонка скользнет в камыши. Шарахнется в сторону рыжая корова. В окно кажется, будто там всюду — сильный, сильный ветер.
Мишка Волдырь лежит на верхней полке и в лад колесам твердит:
— Чу-чу-чу-чу, чу-чу-чу-чу, чу-чу-чу-чу…
Через полку от него лежит лопоухий парнишка, Корненко.
Корненко вдруг начинает петь чудные слова:
Че-ре-па-ха, че-ре-па-ха,
без во-лос, без во-лос,
ру-мя-ни-тся, pу-мя-ни-тся,
во весь нос, во весь нос.
И сейчас же Мишка, Шурка Фролов и другие ребята подхватывают.
Весь вагон, все, как один, дружно, в лад погромыхиванию колес, тянут:
Че-ре-па-ха, че-ре-па-ха,
без во-лос, без во-лос,
ру-мя-ни-тся, ру-мя-ни-тся,
во весь нос, во весь нос.
Звончей всех — голоса Корненки и Ленки — Мишкиной приятельницы. Ленка поет вполголоса, но ее пение среди других голосов, как василек во ржи.
«Ай, девчонка, — думают ребята, — молодец девчонка!»
Под вагонами грохнуло, застучало; потом рвануло вперед и поезд стал.
— Станция Березань, кому надо вылезай! — гнусит Гундосый. Ребята валом повалили из вагона.
* * *
Мишке не охота слезать. Он перегнулся через край полки и смотрит вниз. Внизу у столика сидят два буржуя и уплетают большущую рыбину. У одного — толстенького, красного, с головой, похожей на колено, — пальцы короткие, точно обрубки, и по ним течет жир. Морду он тоже замусолил чуть не до ушей. А другой — опрятный, Он худой, на голове у него пробор, волосы на две стороны расчесаны, будто собака прилизала. Пальцы у него длинные, руки в манжетах, губы утирает салфеткой.
С рыбою справились.
— Нужно пойти, купить чего-нибудь, — сказал жирненький, отер руки газеткой и ушел со своего места.
Второй аккуратно прибрал со стола, спрятал хлеб в корзинку, переложил ногу через ногу и стал ковырять в зубах перышком. Потом перышко сунул в кармашек, достал листок почтовой бумаги и карандаш.
— Разглядеть бы, чего он там пишет, — думает Мишка Волдырь.
Перегнулся, свесил голову пониже, видит: кругленьким почерком тот выводит:
— Предложи Круглову пять лошадей за 95 червонцев, если одну продал 20 червонцев.
Телеграмма, значит.
— Спец! — думает Мишка.
В проходе толкотня. Ребята гурьбой валят в вагон.
Бам-бам-бам! — частых три звонка, поезд тронулся.
Жирненький вернулся, положил на стол круг колбасы.
— Хорошая здесь колбаска, Фаддей Петрович, — и дешево. Угощайтесь.
Подостлал газету, ножичек разогнул, стал уплетать ломоточками — не спеша и со вкусом, Опять у него заблестели пальцы и щеки.
Мишка Ерзунов взлез на полку к Мишке Волдырю.
— Погляди, как жрут! — говорит ему Волдырь. — Только на прошлой станции такую вот рыбину оплели.
В вагоне стало тише: ребят укачало.
По-прежнему пролетали мимо окон деревушки, леса, разноцветные полоски полей. Верста за верстой, верста за верстой — на юг.
У Ерзунова тоже путается в голове. Ему хорошо, Он закрывает глаза и говорит Волдырю:
— Верно это, что если пойти с одного места, и все идти, идти и не поворачиваться, то к тому же месту вернешься?
— Я думаю, верно.
— Это если из Москвы пойти, то далеко, — говорит Ерзунов. — А если с Кавказа — наверное ближе. Может, и в один день пройдешь. Нет, в один не пройдешь. Пожалуй, дня три идти надо. Приедем на Кавказ, убегу и пойду.
Отчего это так часто остановки? Мишка проснулся, поезд стоит. Смерклось, на станции фонари горят. Ребята спят, раскидав руки и ноги, с открытыми ртами, а у Ерзунова как будто и глаза открыты.
Бам-бам-бам!
Толстенький опять вернулся, кладет на стол добычу.
Шурка Фролов сидит, свесив ноги с койки и смотрит, как тот разворачивает прожиренную рваную бумагу.
— Станция Курица! — звонко откалывает Шурка.
Толстенький морщит нос, а тот, с пробором, сердито глядит на Шурку. Ребята хохочут.
— Позвольте спичечку, — говорит жирный, усевшись на лавку.
— Пожалуйста!
Чирк — закурил.
— Не хотите ли Красной Звездочки? — спрашивает он своего спутника, протягивая к нему красивую синюю коробку.
— Благодарю вас, охотно.
— За спичечку папиросочку! — не унимается Шурка. — Дяденька, спички-то дешевле папирос будут!
Буржуй морщит лоб, будто не слышит. Только лысина у него краснеет от злости.
— Ребята, ужинать! — кричит тетя Феня.
Хлеб уже нарезан ломтями, в ногах у нее ведро, полное яиц.
— С кем тукаться? — суетится Мишка Ерзунов, радостно подергивая тощими плечами.
— Дай, чокнемся с тобой, Волдырц — ведь мы тезки!
В Ростове вагон с ребятами перецепили к другому составу, который шел до Армавира, и ребята простились со своими милыми соседями.