Вышла Ленке очередь вместе с Фросей, Карасевым и Тоней чистить картошку. Кухня на свежем воздухе, дело идет быстро. Картошка — рада стараться, кувыркается под ножом и прыгает в звонкий бак.
— Костя-то как нас вчера напугал — говорит Тоня. — Он гнилушек где-то набрал, налепил рога, и глаза, и всю морду налепил, к нам в спальню залез и как завоет!
— Это он за сараем пенек нашел, — ухмыльнулся Карась.
— Гнилушки светятся, чисто черт! Страшно как, все девочки испугались, а Нюшка даже плакать начала.
— А у нас и слышно ничего не было, — удивилась Лена.
Фрося тыльною стороною руки откинула со лба прядку соломенного цвета волос и сказала:
— Я и голос его распознала, слышу — Костя, никто другой, а шелохнуться боюсь, не дышу даже.
— Я вот темноты боюсь, — тихо сказала Ленка. — У нас в спальне всегда свет горит, только лампа не в спальне, а в коридоре. Я проснусь, когда темно, и думаю, что это дверь закрыта. А потом вижу — это лампа потухла. Я тогда уже никак не усну. Все лежу и боюсь, и мне столько кажется…
— А вот Лютикова ничего не боится.
— Я прежде тоже не боялась, — сказала Ленка.
Шелуха завитыми червяками сползала с картошки и, скользя через нож, падала в корзинку.
— Я с того дня боюсь, когда брат умер. Мы тогда в Царицыне под мостом жили, в трубах. Я ночью проснулась, говорю Петруше — холодно мне. Он не отвечает. Я потрогала его, — спишь, Петрусь? А он мертвый.
Тоня вздрогнула.
— Отчего это он?
— Не знаю. Тиф, наверно.
Ребята молчали. У Ленки запрыгали руки, картошка выпала и покатилась по земле.
Тоня обняла ее.
— Не плачь.
С того дня Лена полюбила Тоню.