НЕ ОПОЗДАЛ ЛИ?
Очутившись среди ярко освещенной гостиной, Ольга Ивановна сильно покраснела и смутилась, что еще более увеличило ее обаятельную красоту.
— Боже, да ведь это дочь управляющего Алфимова! — воскликнул барон Гемпель.
Граф Вельский вздрогнул, и Сигизмунд Владиславович к своему величайшему удовольствию заметил, что померкшие глаза его вспыхнули гневом, когда барон направился к Хлебниковой, чтобы возобновить знакомство, начатое в Отрадном.
— Как она сюда попала? — спросил он у графа Стоцкого почти со злобой.
— Она дружна с Софи. Вероятно, она ее и пригласила, — отвечал тот, равнодушно пожимая плечами.
Шевельнулось ли в сердце этого распущенного человека сознание, что такому чистому ангелу не место в этой смрадной среде? Понял ли он, что было бы преступлением осквернить этот чистый цветок плотскими взорами окружающих?
Он сам не мог себе дать в этом отчета.
Мужчины тотчас же окружили Ольгу Ивановну, и она мгновенно стала средоточием общего внимания.
— Надо избавить ее от этих нахалов!.. — проворчал граф Вельский.
Сигизмунд Владиславович кивнул головой.
Он подошел к Капитолине Андреевне и сказал ей несколько слов.
Та тотчас же увела Ольгу Ивановну под предлогом показать ей залу и другие гостиные.
Екатерина Семеновна и Софи пошли за ними.
Мужчины остались этим, конечно, недовольны, но скоро утешились надеждой еще успеть пригласить ее на один из танцев до начала бала.
— У меня так нехорошо на душе!.. — печально и нежно говорила Марья Павловна барону Гемпелю. — И общество здесь такое несимпатичное. Уйдем куда-нибудь, мне так многое хочется сказать вам…
— Не теперь, Муся, — ответил он холодно.
— Но ведь вы же обещали…
— Перестань же, Муся!.. Потом…
— Но ведь вы же знаете, что я не могу оставаться поздно…
— Ну, так в другой раз… Теперь я не расположен слушать… И куда это запропастилась наша чаровница?..
— Значит, вы меня больше не любите?
— Ну, пошло, поехало! Разумеется, люблю! Только мы поговорим о нашей любви в другой раз. Я только пойду посмотрю, где она… А вы поболтайте пока с другими, я против этого ничего не имею.
На глазах девушки навернулись слезы.
Она отдала ему все свое сердце, пожертвовала для него всем, любила его со всем пылом первой страсти, а он…
Между тем Ольга Ивановна сидела с полковницей, ее дочерью и Софи в зеленом будуаре, куда им подали роскошный десерт.
Граф Стоцкий старался удалить мужчин, которые стремились туда же, и сумел устроить так, что граф Вельский попал в зеленый будуар первый и сел возле Хлебниковой.
Когда вошли остальные, желанное место было уже занято. Все они знали хорошо правила этого дома, где один не имел права мешать tete-a-tete другого с избранной дамой, а потому скоро разошлись.
Графу Петру Васильевичу легко было завести с Ольгой задушевный разговор.
Он говорил с нею об Отрадном, о ее отце и матери и своей невесте.
О последней он отзывался с величайшей почтительностью, мечтал о том, как он окружит ее всеми радостями жизни. Это скоро расположило молодую девушку в его пользу.
«Какой он хороший!» — думала она.
Из залы донеслись первые звуки вальса. Софи и Екатерина Семеновна поспешили туда.
— Вы не танцуете? — спросил граф Вельский.
— Нет, — ответила Хлебникова. — Я вообще не люблю танцевать, а сегодня и одета не по-бальному… Софи схитрила и не сказала мне, что здесь будут танцевать. А вы?
— Я охладел ко всем удовольствиям, — ответил граф, лениво покачиваясь в кресле, — и танцую только при крайней необходимости… А вот если позволите мне остаться здесь и поболтать с вами, то я проведу время в тысячу раз приятнее.
— Давайте болтать.
— Вы часто пишете Надежде Корнильевне?
— Да, и получаю от нее длинные письма.
— Писала она вам обо мне?
Ольга Ивановна кивнула головой.
— Я боюсь, что она не радуется близости своей свадьбы, как радуются другие невесты, — сказал он. — Я никак не могу отделаться от мысли, что она меня не любит.
— Может быть, до нее дошли о вас ложные слухи… — мягко заметила Ольга Ивановна.
— Вы правы! — воскликнул граф, — О, Ольга Ивановна, вы себе представить не можете, как тяжело быть не понятым там, откуда ожидаешь счастья своей жизни. Может быть, небо поставило вас на моем пути как ангела света, которому суждено водворить мир в душе моей невесты, а мне даровать величайшее земное счастье.
Капитолина Андреевна вдруг вспомнила, что не сделала каких-то распоряжений, и ушла. Молодые люди остались одни.
— Да как же я могу это сделать?
— Я знаю, что моя невеста дорожит вашим мнением, И вот, именно ради того, чтобы быть достойным вашего участия, я И хочу, чтобы вы поняли меня совершенно. Я знаю, что меня называют человеком безнравственным, и признаюсь, что вел жизнь пустую и распущенную, но я уже несколько раз пытался изменить ее. Вот и теперь я имею это же намерение.
«Как это с его стороны благородно!» — подумала молодая девушка.
— Я любил несколько раз, любил страстно, безумно. Не одни горячие губы целовали меня, не одни нежные руки обвивались вокруг моей шеи, но все эти любовные приключения удовлетворяли только мое сластолюбие и ни одно из них не затронуло моего сердца. Ни одна женщина не привязала меня к себе надолго, и даже в минуты самых страстных порывов я чувствовал, что в душе моей холодно и пусто. Напрасно старались друзья пробудить во мне чувства, и только тогда, когда я увидел Надю, я ощутил то духовное удовлетворение, тот внешний покой, которого я искал так долго и так напрасно. Когда я получил ее согласие, я сам возвысился в своих собственных глазах и ощутил прилив бесконечного счастья.
«Как счастлива женщина, которую он любит так страстно и свято!» — неслось в голове Ольги Ивановны.
— Эта любовь, — продолжал граф, — не так жгуча, как прежние мои увлечения, которые сжигали сами себя, но тем она глубже, прочнее, и я понял, что она овладела моим сердцем на всю жизнь.
«Бедняжка, — думала молодая девушка, — каково ему знать, что она его не любит».
Она чувствовала к графу искреннее сострадание.
— Я начал ощущать отвращение к жизни, которую вел до сих пор, — снова заговорил граф Вельский. — За мою бытность в Отрадном я понял, что только любовь, чистая, святая любовь может обуздать и исправить меня. Я увидел вас, Ольга Ивановна, и в чистом зеркале вашей души передо мною отразилось все мое нравственное безобразие!
Он тяжело вздохнул.
— О, если бы Надя стала моей женой, а вы подругой, всегда готовой принять участие в моей судьбе, как был бы я счастлив! Останьтесь для меня, Ольга Ивановна, на всю жизнь ангелом света, охраняющим мир в моей душе.
— Чем же я могу содействовать вашему счастью, граф?
— Очень многим! Всем! С той минуты, как я вас увидел, меня охватило чувство, которого я не испытывал никогда. Даже образ Нади отошел от меня на второй план и утонул в сиянии вашей чистоты! Если она не хочет спасти меня, сделайте это вы. Для вас это возможно. Полюбить меня вы не можете, так будьте мне хоть другом.
Сердце молодой девушки порывисто билось. «Да, я буду его другом, — думала она. — Надя не полюбит его и мира душевного ему не даст… Так сделаю это я…» Граф Петр Васильевич взял ее между тем за руки. Кровь бросилась ей в голову.
— Так вы будете моим ангелом? — нежно шептал он.
Она была не в силах произнести ни одного слова. Он осторожно обнял ее.
— Одно короткое «да» сделает меня счастливым и хорошим человеком! — с любовью в голосе настаивал он.
В душе молодой девушки происходила еще неизведанная ею борьба.
Не было ли все это происходящее теперь преступлением против ее лучшего друга.
Но ведь Надя не любила его, а разве можно человека оставлять несчастным?
Разве на обязанности друга не лежит подготовить между молодыми хотя бы согласия.
Она невольно поддалась охватившему ее волнению, медленно склонила голову на грудь и дрожащими губами беззвучно вымолвила:
— Да!
— О, благодарю, благодарю вас!.. — воскликнул граф, протягивая к ней обе руки.
Но в будуар вдруг донесся какой-то странный шум — слышались тревожные голоса, какая-то возня.
— Ах, пожалуйста, не уводите ее! — звучал голос полковницы Усовой. — Бал только что начался, пусть она хоть часик украсит его своим присутствием. Не угодно ли вам посидеть с нами и выпить стаканчик вина?
— Ни за что я этого не позволю… — отчеканил мужской голос, по которому Ольга Ивановна тотчас узнала дядю Семена Ивановича. — Она и попала сюда по ошибке… Потрудитесь позвать ее сюда, а если вы этого не сделаете, то я…
Этот голос сбросил девушку с небес счастья на землю скучной действительности.
Она, однако, тотчас выбежала к дяде.
— Что с вами? Что случилось? — спросила она.
Семен Иванович был один, Алексей Александрович, впустив его в подъезд, остался дожидаться на улице возвращения овечки из стада козлов, как он выразился на своем своеобразном языке.
— Меня там все знают… — уклончиво отвечал он на вопросы Костина, почему он отказывается его сопровождать.
— Пойдем скорей… Тебе не следует оставаться в настоящем доме ни минуты, — задыхаясь от волнения, говорил Ольге Ивановне Семен Иванович.
— Да отчего же? Почему ты так спешишь?
— Дай Бог, чтобы я не опоздал только! Идем скорее!
Ольга Ивановна удивленно и досадливо покачала головой, но беспрекословно последовала за взволнованным дядей.
— Ну, что? — встретил их у подъезда Ястребов.
— Вот она… Вызволил… Кажется, не опоздал.
— Конечно же… Это не так скоро делается, — заметил Алексей Александрович.
Молодая девушка смотрела на них обоих с нескрываемым недоумением.
Семен Иванович с племянницею сели на извозчика.
— А я домой! — сказал Ястребов.
— Заходи! — крикнул ему Костин, когда извозчик уже тронул свою лошадь.
Когда они очутились дома, Ольгу со слезами обняла Евдокия Петровна и сквозь рыдания спросила мужа:
— Ты не опоздал?
— Не знаю.
— Ну, хоть ты, Ольга, скажи мне — он не опоздал?
Молодая девушка не понимала до сих пор поведения ее дяди, а вопрос тетки окончательно озадачил и рассердил ее.
— Не понимаю, чего вы от меня хотите, — с досадой отвечала она. — Я могу вам только сказать, что дядя не только не опоздал, а приехал еще слишком рано. Вовсе не для чего было пороть такую горячку.
— Ты не опоздал… — сквозь слезы улыбнулась мужу Евдокия Петровна.