Японские планы
Японцы отступают.
Отступление их идёт медленно, видимо систематически.
Нашей разведкой установлено, что 19 июня на южном фронте нашей армии японцы отошли на линию Хаофан-Бацзядзы-Вафангоу, селение, находящееся в 44 верстах на северо-восток от Сеньючена.
20 июня, в 3 часа дня произошёл бой между конным отрядом генерала Самсонова, двинувшегося из Сямадзы к Баосидзаю, и передовыми отрядами японцев.
Встреча произошла к северо-западу от Дуншхецзы.
Грозную картину представляла наша конная батарея, въехавшая галопом, в идеальном смотровом порядке, на позицию у Баосичжая.
Въезд батареи прикрывали спешенные драгуны и пограничники под огнём неприятельских пулемётов, т. е. прямо под свинцовым дождём.
Но вот зарокотали наши орудия, и японцы быстро отчистили свои позиции и в беспорядке, почти в бегстве отступили к Сеньючену.
Генерал Самсонов приказал преследовать противника, что наша доблестная конница и исполнила на протяжении шести вёрст до позиции, оказавшейся сильно укреплённой.
Эта позиция находится на север от Сеньючена.
В других пунктах расположения наших и японских войск происходили за это время незначительные стычки, причём наши потери сравнительно с потерями противника ничтожны.
Любопытно, что потери японцев даже в незначительных стычках почти вдвое, а иногда и более превышают наши потери.
Тройная разведка, сделанная нами по направлению на Далинский перевал, а именно на Тоначау, Сяокушан и Ленафан дала хороший результат.
Оказалось, что японцы под огнём охотничьей команды 5 стрелковой дивизии отступили с довольно значительными потерями.
Кроме того охотники обнаружили с высоты Танваншина, что Далинский перевал противником укрепляется.
Но это было 20 июня.
В настоящее же время, как слышно, японцы отступили от этого перевала, не окончив работ по укреплению.
Медлительность действий врага указывает на сознаваемую им его слабость, несмотря на те успехи, увеличенные призмою национального самолюбия, о которых кричать на все лады японские американские и английские газеты.
Высшие военные сферы высказывают мнение, что они могли бы повести кампанию более умело и успешно, пользуясь превосходством своих сил, привычкой к гористой местности и знанием условий местного быта, но теперь время ими упущено, наши силы увеличиваются с каждым днём, и положение их далеко не из завидных.
С фронта перед ними стоит огромная русская армия, с тыла, в Корее и по Ялу их должны очень и очень озабочивать наши довольно крупные разъезды и самое настроение корейского населения.
Желание японцев во что бы то ни стало взять Порт-Артур становится тоже всё менее и менее осуществимым.
Собственно говоря, они очень хорошо сознают сами, что со взятием Порт-Артура их положение не изменится к лучшему, но спят и видят получить это, так сказать, чисто нравственное удовлетворение.
Это будет действительно победа, не чета бывшим до сих пор или, лучше сказать, названным таковыми.
Поэтому они и не щадят ни снарядов, ни людей, громя неприступные твердыни этой лучшей в мире крепости и взводя вокруг неё целые валы из мёртвых тел.
Но победа эта им не даётся.
Это общее мнение.
Слух о том, что японцы идут на Ляоян, распространившийся по городу и упорно державшийся в нём несколько дней, оказалось, имел свои основания.
Японский генерал Куроки, поддаваясь давлению из Токио, был действительно намерен идти на этот "город бога войны", но в конце концов на это не решился.
А быть может его остановило сильное разлитие реки Тайцзыхе, на которой стоит Ляоян.
Словом, по тем или другим причинам, но поход, на Ляоян отложен, и в этом случае даже нельзя сказать словами русской пословицы: "что отложено, то не потеряно".
Потеряно время, упущен случай, и ляоянцы могут быть покойны.
Болото несколько просыхает.
Два дня стоят невыносимые жары.
Старожилы, впрочем, говорят, что они ещё увеличатся.
Интересно полученное в отряде генерала Мищенко письмо офицера, попавшего в плен японцам.
Этот офицер, штабс-капитан Святополк-Мирский, прикомандированный к 1 читинскому казачьему полку, раненый в кисть левой руки во время японских событий, был послан генералом Мищенко, действующим в так называемом, восточном отряде, на разведки в тыл неприятеля с одним казаком.
Блестяще исполняя свою миссию и искусно лавируя среди японцев, сторожевое охранение которых устроено по последнему слову военной науки, в шахматном порядке, он всё же не избег плена, был окружён и принуждён сдаться.
Его привезли к генералу Куроки, главная квартира которого была в Фынхуанчене.
Японский генерал по длинной бороде Святополк-Мирского принял его, видимо, за "большого капитана", пригласил его к себе и стал расспрашивать, начав, по восточному обыкновению издалека, стараясь сказать побольше слов и поменьше дела, но при этом выпытать у собеседника всё, что ему надо.
Но Святополк-Мирский, по его словам, был настороже, и генералу Куроки немного пришлось услыхать от него правды.
Он передаёт в письме всё, что сказал ему японский командующий армией, но и в этих японских откровенностях, думается нам, не надо искать истины.
-- Напрасно русские думают, -- сказал Куроки, -- что мы намерены идти вперёд, мы возьмём Порт-Артур, Инкоу, укрепим их, и тогда пусть они приходят сюда. Если Плевна им стоила ста тысяч жизней, то оба эти пункта будут стоить в пять раз более...
С Святополк-Мирским, по его словам, обращаются хорошо, но с пленными нижними чинами очень дурно.
Ему очень скучно, и он просит, нельзя ли его выменять.
Из письма, в котором русский офицер подробно останавливается на военно-технических подробностях, видно, что в распоряжении генерала Куроки было в то время 29 полков.
В том же отряде генерала Мищенко и в том же 1 читинском казачьем полку несёт разведочную службу кузен сербского короля Арсений Карагеоргиевич.
Он, видевший на своём веку много европейских армий, участвовавший во многих сражениях, подтверждает тщательность японских сторожевых охранений и их почти непроходимость.
Сегодня в Ляоян привезли первый транспорт раненых под Хаяном, и много пленных японцев, среди которых есть и офицеры.
Самомнение и дерзость последних не имеют границ.
Они заявляют, что намерены отбросить русских за Байкал, так как это по их мнению, единственная допустимая граница России в Азии, и то лишь в силу того, что русские уже 300 лет владеют Сибирью.
Японцы, таким образом, снисходительно оставляют её за Россией.
"Азия для азиатов" -- вот их девиз, и им, по их словам, определяется идея настоящей войны.
Бой под Хаяном, где наши войска выказали выдающееся мужество и храбрость и потеряли до 300 человек ранеными и убитыми, окончился однако отступлением от Хаяна, который и занят японцами.
Как говорят, это сделано по стратегическим соображениям, входящим в общий план командующего армией.
Из Хаяна, отстоящего от Ляояна на расстоянии 58 вёрст, японцы двигаются на Ляоян.
Здесь однако пока всё спокойно, несмотря на то, что Ляоян, так сказать, центр китайской вражды к России.
Во время китайских беспорядков он был очагом восстания, здесь был казнён инженер Верховский, голова которого долго висела в клетке у западных ворот, как раз напротив которых находится кумирня, в которой помещается редакция "Вестник Маньчжурской Армии", и где в фанзах, в которых жили когда-то китайские бонзы, живём и мы.
Здесь по улицам были развешены клетки с головами других казнённых русских людей, и много их в ожидании казни томилось в висячих тюрьмах клетках, где не было возможности ни стать, ни лечь,
Теперь вместо русской крови ляоянские китайцы довольствуются русскими деньгами, но опытные люди утверждают, что и до сих пор Ляоян -- место тайных заговоров против европейцев, и при первом удобном случае ненависть китайцев к русским, замаскированная теперь кажущейся покорностью, вспыхнет.
Эти, такие на вид добродушные "китаёзы", в душе "дикие звери", довольно изобретательные в казнях.
Вот, между прочим, одна из таких адских казней.
На теле казнимого делают глубокие, но не смертельные надрезы, и кладут его на солнце, которое здесь заставляет подниматься термометр до 50R до Цельсию.
На первый взгляд эта казнь непонятна, а между тем, она ужасна.
Под горячими лучами маньчжурского солнца в ранах заводятся черви, которые и съедают человека заживо.
За эти дни, кроме небольших стычек с неприятельскими заставами и разъездами, произошло сравнительно крупное дело в восточном отряде графа Келлера.
Последним была назначена в ночь на 21 июня усиленная разведка на Тхавуан, Чиндяпузу, Лидяпузу и Кимирлю на перевале Соякаолин.
В разведке приняли участие 6 рот 24 полка и 4 роты 10 полка под начальством полковника Лечицкого.
Полковник Гарницкий с 3 ротами 22 полка должен был произвести демонстрацию на Макумензы и обеспечивать отступление Лечицкого по выяснении сил противника.
Вот как рассказывает об этом деле один из участников в нём, поплатившийся лёгкой контузией.
Была тёмная, непроглядная, маньчжурская ночь.
В четверть второго обе колоны двинулись в путь.
С небольшим через час на перекрёстке дорог на Санкайлин и Лахолин колона подполковника Гарницкого наткнулась на неприятельскую заставу силою в одну роту, сбила её, частью отбросила, частью переколола.
Колона же полковника Лечицкого одновременно с этим выбила передовые японские посты и подошла к подошве соякалинского перевала.
Японцы, по обыкновению, открыли убийственный огонь пачками.
Наши не отвечали на выстрелы, но твёрдо под огнём шли далее.
Было ещё темно, и вся картина освещалась лишь грозными вспышками неприятельских выстрелов.
Передовые части наших войск бросились в штыки и началась молодецкая работа.
Японцы не выдержали "молодца-штыка" и были быстро выбиты из окопов.
Наши заняли перевал.
Задача была исполнена.
Японцы густыми массами стали наступать на нас с фронта и с флангов, и полковник Лечицкий, контуженный в происшедшем бою, стал отходить согласно первоначально составленному плану.
Колона его, под убийственным огнём неприятеля, стрелявшего с окружающих сопок и соседнего перевала, отошла в образцовом порядке.
Полковник Лечицкий в этом деле проявил необычайное хладнокровие и огромное мужество, всё время оставаясь в цепи и умело руководя отступлением.
Около него были капитан Серебряков и поручик Григорьев, его начальник штаба и адъютант.
Подполковник Гарницкий также блестяще выполнил возложенную на него задачу.
Священники и врачи и в этом деле были на высоте своих задач.
Священник 10 полка о. Ремезов, кроме напутствия умирающих на поле сражения и утешения раненых, сам лично помогал уносить раненых на перевязочные пункты.
Один из раненых -- к сожалению, имя этого героя неизвестно -- не позволил нести себя.
-- Я чувствуя, что умираю... Несите других которых можно спасти... Оставьте меня...
Священник и товарищи исполнили его просьбу.
Ему было дано последнее напутствие.
Он действительно вскоре умер, раненый в грудь навылет, умер с последней заботой о своих товарищах.
Врачи перевязывали раненых на полях битвы и тоже помогали уносить их.
Все раненые подобраны.
И всё это делалось под свинцовым дождём японских пуль.
Раненых и убитых нижних чинов было до 200 человек.
Убитых офицеров ни одного.
Все легкораненые, как это вошло в обычай в нынешнюю войну, после перевязки остаются в строю.
Иных раненых более или менее серьёзно начальство убеждает идти в госпиталь.
-- Ослобоните, ваше благородие...
-- Но тебе надо залечить рану...
-- Заживёт и так, ваше благородие
-- Как знаешь, братец, но мой совет идти в госпиталь.
-- Ослобоните, ваше благородие, дозвольте к товарищам, так что я против него ещё постоять могу...
Храброго упрямца, конечно, "ослобоняют" и разрешают "постоять против него".
Обрадованный солдатик, забыв про боль от раны, спешит в часть к товарищам.
Генерал граф Келлер со своим штабом наблюдал бой с Тхавуанской башни.
В японских войсках давно уже свирепствует дизентерия, унося массу жертв, а по последним сведениям в окрестностях Фынхуанчена развивается сильная холера.
Санитарное состояние наших войск превосходно.
Пища здорова и сытна.
Офицеры и солдаты с особенной похвалой отзываются о русских консервах -- солдаты зовут их "концертами".
Они далеко превосходят качеством, свежестью и питательностью консервы английского производства, закупленные, к сожалению, в огромной массе.
Много говорят также о новом изобретении доктора М. М. Власевича, изготовляющего так называемое "карманное мясо".
Опыты дали блестящие результаты.