Японская тактика
Всем начальникам отдельных частей роздана только что отпечатанная брошюрка, знакомящая их с главными основами японской тактики, насколько они выяснились за время настоящей войны.
Эта тактика действительно заслуживает не только внимания, но и тщательного изучения.
В данную же минуту она представляет высокий интерес не только для военных сфер, но и для всех русских, вообще, так как может бросить известный свет на совершающиеся на театре войны события.
Как известно, военная тактика, предусматривает все явления боевой жизни, начиная с похода и кончая охранением тыла армии.
В походе японцы избегают идти ложбинками, а предпочитают горные тропинки, причём горы служат им при этом надёжным прикрытием.
Идут они медленно, что объясняется непривычкой их ходить обутыми, причём часто сапоги заменяют соломенными сандалиями.
На биваке они принимают особенно строгие меры охранения, расставляя сторожевые посты в шахматном порядке.
К ним нельзя применять пословицы "А la guerre, comme А la guerre [на войне как на войне (фр.). (Прим. ред.)], так как на биваке у них полный комфорт, прекрасные палатки, плетёные стулья, кресла, походные кровати -- всё это, конечно, для офицеров.
Для начальствующих лиц отводятся китайские фанзы, которые быстро оклеиваются обоями и т. д.
Солдатам тоже предоставлены всевозможные в походе удобства.
Всё это им позволяет делать огромный обоз, тянущийся за армией и состоящий из вьючных мулов и кули -- корейцев и китайцев -- и множество женщин, среди которых преобладают китаянки.
Японский солдат в походе налегке, в руках его винтовка, на нём лишь сумка с патронами, фляга с водой и порция прессованного риса; у каждого есть карта.
Всё остальное в обозе.
Рекогносцировки совершаются смешанными отрядами.
За несколькими конными японцами идёт столько же пехотинцев и, когда передние пускают лошадей рысью, пехотинцы бегут за ними.
Выбрав позиции, японцы действуют с большею осторожностью.
Впереди их идут китайцы, которые вместе с тем несут и шпионскую службу.
Им платят большие деньги, но за каждое недонесение или ложное донесение мгновенно переселяют в тот мир, где "нет ни печали, ни воздыхания"[13].
Китайцы, в совершенстве знающие местность, обшаривают все кустики и, не найдя неприятеля, доносят об этом.
После этого идут передовые разъезды, а затем движется первая линия войска.
Солдаты, придя на позицию, тотчас ложатся и начинают окапываться, и только тогда подходит вся часть.
Я уже писал, как тщательно устраивают японцы свои позиции и как декоративно, изящно выглядят они.
Сигнализация у них доведена до совершенства.
Говорят, что посредством костров.
На сопках вырываются две-три ямы, обкладываются камнями, и в них кладётся гаоляновая солома, которая держит жар сильнее каменного угля.
В случае надобности солома поджигается и даёт густой дым.
Условленное число этих дымовых столбов и служит сигналом.
Орудует этими сигналами обыкновенно китаец, который живёт на сопке и получает за это жалование три рубля в месяц, а для самозащиты -- револьвер-винтовку системы Маузера.
Для нас он является мирным китайцем, личность и жизнь которого неприкосновенна.
Неприкосновенны и китайцы, бродящие по сопкам и дорогам, около рельсового пути, но ни за одного из них нельзя поручиться, чтобы он не был подкупленным японским шпионом.
В бою японцы держатся германской тактики, т. е. ударяют центром и стараются охватить флангами.
Это, именно, те обходы, один из которых в битве при Вафангоу решил дело несколько иначе, нежели оно могло окончиться.
Следуя неуклонно правилу, что в современных войнах решающую роль играет артиллерия, японцы, главным образом, действуют артиллерийским огнём и пулемётами, которые у них есть при каждой роте, и ружейным огнём на расстоянии.
Таким образом они предпочитают "пулю-дуру", которую однако у них нельзя назвать такою, так как тщательно при походе изучая местность, они мельчайшие её подробности наносят на план, и эти планы служат им для измерения высоты прицела, особенно перед теми позициями, которые они раньше посетили и отошли от них.
Стреляют они очень метко.
Штык-молодец в руках наших солдатиков остаётся молодцом, но японцы редко допускают противника до штыковой работы, хорошо понимая, что против неё они бессильны.
Так под Тюренченом, когда наши бросились в штыки, японцы расступились как Чермное море перед евреями, а резервы встретили наших храбрецов убийственным огнём.
Там, где работает русский штык, для японцев нет спасения!
Это ещё раз доказало последнее дело под Хаяном.
Резервы у японцев имеются всегда в достаточном количестве, и тыл армии тщательно обеспечен.
Прибавьте ко всему этому азиатскую хитрость, наблюдательность и предусмотрительность до ничтожных мелочей, которые часто во время войны играют крупную роль, и вы должны будете признаться, что Россия имеет в японцах недюжинных и достойных её противников.
Это общее мнение военных корифеев.
Об отношениях японцев к китайцам я уже упоминал.
Замечу лишь, что они не грабят их фанз, не трогают их хозяйства и полей, но за известную плату и под угрозой смерти за ослушание, китайцы обязаны доставлять им всё, начиная с провианта и кончая потребным количеством "кули" и женщин.
И китайцы охотно исполняют это, несмотря на то, что дорого японцы платят только шпионам, а в общем весьма часто случается, расплачиваются квитанциями за счёт будущей "русской контрибуции" (!?!?).
Довольно призрачная плата.
Но китаец прежде всего и даже, если хотите, охотнее всего подчиняется силе.
Он прирождённый раб, быть может, в силу своего государственного устройства.
Жажда наживы, тоже всосавшаяся ему в плоть и кровь, заставляет его проявлять только кажущееся подчинение, а добродушное, ласковое отношение делает его наглым.
И то, и другое явилось результатом щедрости и добродушие русских людей.
Сколько бы русский ни дал китайцу за услугу или за продаваемый товар, он услышит непременно.
-- Мало, мало...
Наглость китайцев относительно русских здесь может быть иллюстрирована на каждом шагу.
Ни один самый оборванный и грязный китаец, попадающийся вам на встречу на улице, не посторонится и не даст вам дороги, если вы не поднимите палки или не сделаете угрожающего жеста.
Не далее, как на днях в Ляояне, я сижу у себя в фанзе и пишу.
Дверь открыта для воздуха.
Вдруг в неё влезает оборванный полуголый китаец, смотрит на меня с наглой улыбкой и, держа в одной руке папиросу, другую протягивает ко мне.
-- Ичку... -- грубым тоном говорит он.
-- Что такое, -- не понимаю я.
-- Ичку... -- повторяет китаец и жестом указывает на свою папиросу.
Я понял тогда, что он явился ко мне за спичкой, схватил лежащий на моём столе хлыст и замахнулся.
Китаец преобразился, как-то особенно почтительно пригнулся и быстро исчез.
Я посвящаю эти строки "китаефилам".
На южном фронте нашей армии с 21 до 26 июня произошли следующие военные действия.
К востоку от реки Ляохе все перевалы заняты противником, главные силы которого сосредоточены у Фандяпуцзы.
Так показывают лазутчики.
Генерал Ренненкампф 21 июня выступил с 3 сотнями из Сяосыра к Саймацзы в тыл противника.
Передовые части последнего были оттеснены и к полудню, 22 июня, наш отряд занял перевал Сычоулин.
После полудня противник получил подкрепление и перешёл в наступление, что заставило наш отряд отойти на север от перевала.
У нас 3 казака ранены и один убит.
Японцы оставили в наших руках много трупов убитых японцев и одного пленного.
Генерал Ренненкампф отошёл к Сяосыру.
Таково, как мне удалось узнать из официальных источников, положение в настоящее время театра военных действий.
Близость японцев к Ляояну нельзя сказать, чтобы не продолжала тревожить ею русского населения, хотя тревога эта, говорят, напрасна.
Нахождение командующего армией в Дашичао доказывает неосновательность всё ещё идущих здесь толков о возможности занятия японцами Ляояна.
А впрочем, кто знает?
Это, во всяком случае, было бы печально, если не с военно-статистической, то с эгоистической точки зрения.
Здесь все имеют своё pied-Ю-terre, да Ляоян всё же считается самым чистым городом в Маньчжурии.
Эта репутация не мешает ему быть всё-таки очень грязным и полным всякой нечисти.
В китайских фанзах, где волей неволей приходится жить, множество всевозможных насекомых и гадов: тарантулы, сколопендры и т. п.
Моя левая рука, несмотря на все принятые мною предосторожности, вся искусана.
Небезопасно, в этом смысле, и вне фанз.
Не далее, как вчера, со мной и известным героем китайской войны 1900 года и военным писателем Ю. Л. Ельцом произошёл следующий, чуть не окончившийся печально для одного из нас случай.
Мы в третьем часу дня вошли в Ляоянский сад, где кормят скверными, но всё же лучшими здесь обедами.
При входе в сад растёт целый ряд густых кустов.
Из-под одного-то из них совершенно неожиданно для нас поднялась большая, почти двухаршинная змея, блестевшая на солнце яркой зеленовато-серой чешуёй и с высунутым жалом бросилась в нашу сторону.
Всё это было дело секунды, но Ю. Л. Елец не растерялся и, быстро выхватив шашку, моментально отрубил голову ядовитой гадине, а затем разрубил пополам и её извивавшееся тело.
Таким образом он спас жизнь, мою или свою, неизвестно, так как укус этой породы китайских змей, по отзывам китайцев, считается смертельным.
Признаюсь, я пережил скверную минуту, гораздо худшую чем на передовых позициях, куда и думаю снова выехать.
В военно-хозяйственных сферах заспешили с вопросом о "карманном мясе" д-ра Власевича.
Об этом мясе я уже писал.
Как слышно, он вскоре приступит к его заготовке в больших размерах.
В настоящее время солдат несёт на себе запас сухарей на несколько дней.
Каждый поймёт, что сухари могут утолить голод в случае лишь крайности, но если питаться исключительно ими в течение более или менее продолжительного времени, то нетрудно, с одной стороны, нажить катар желудка и затем подорвать общее питание, а отсюда один шаг до тифов и всяких других заразных заболеваний.
Ввиду этого обстоятельства весьма желательно снабдить его на более продолжительный срок здоровой и питательной пищей.
Раз есть возможность снабдить его мясом, то во избежание перегрузки, можно ему уменьшить количество полагающихся сухарей.
В высших военных сферах до сих пор господствует уверенность, что японцы сумели сохранить свою операционную линию в Корее, куда и отступят своевременно и откуда их придётся выбивать шаг за шагом.
При таких обстоятельствах вопрос о продовольствии войск приобретает действительно первенствующее значение.