За чаем
Князь Дмитрий Павлович окончил чтение писем и передал их дочери.
— Брат Александр пишет, что в половине сентября приедет в город недели на две. Из письма Марго видно тоже, что она приедет к этому времени. Тебе тут тоже есть от нее записочка.
— Вот это хорошо, это очень кстати, что все будут в сборе! — радостно воскликнула она, бросив полный любви взгляд на Шатова, и занялась записочкой сестры.
От наблюдательности Гиршфельда не ускользнул это взгляд.
«Ого, — подумал он. — Дело-то у этих голубчиков, кажется, уже на мази. Ну, да Бог с ними. Двухсот тысяч тебе, голубчик, в приданое не получить!»
— Очень, очень, повторяю, приятно мне вас видеть у себя. Заочно я уже давно знаком с вами, так как брат Александр в каждом письме упоминает о вас, расхваливая вас, как человека и как воспитателя и руководителя его сына… — обратился князь Дмитрий к Николаю Леопольдовичу. Тот, сделав сконфуженный вид, поклонился.
— Это не комплимент, я вполне убежден в ваших высоких качествах, так как без них приобрести дружбу и доверие брата, особенно в такое короткое время, невозможно. Мы с братом люди тяжелые, подозрительные и свое расположение даром и опрометчиво не даем.
Князь при последних словах своими добрыми глазами посмотрел на Антона Михайловича, занятого разговором в полголоса с княжной Лидой.
До навострившего уши Гиршфельда долетали слова: свадьба, Москва, экзамен.
Громкий голос князя мешал ему слышать более.
— Особенных достоинств я за собой не вижу, я только исполняю свой долг, — отвечал он на последние слова князя Дмитрия.
— Скромность — вот уже первое достоинство! — заметил тот.
Гиршфельд потупил глаза, все настойчиво прислушиваясь к разговору молодых людей на другом конце стола.
Чаепитие, между тем, окончилось.
Завязался общий разговор.
Из него Николай Леопольдович узнал профессию и положение своего нового знакомого — Шатова и увидал близость его отношений к дому князя Дмитрия.
Не ускользнула от него и нежная любовь к молодому другу дома, прорывающаяся в словах и взорах княжны Лиды.
Чувство злобного недоброжелательства, желчное настроение при виде чужого счастья напали на него.
«Не худо бы лишить этого молодца его лакомого кусочка, может и нам пригодится. Надо переговорить с Маргаритой…» — пронеслось у него в голове.
— Папа, тебе пора спать, ты и так дурно себя весь день чувствовал… — сказала княжна Лида, взглянув на висевшие в столовой часы, показывавшие одиннадцать — время, в которое князь Дмитрий Павлович обыкновенно ложился спать. В доме князя Дмитрия не ужинали никогда.
— Мне теперь лучше, можно бы и посидеть для дорогих гостей, — заметил князь, сдерживая зевоту.
Гости поняли, что это любезность, и стали прощаться.
— Жду вас завтра к обеду, без церемонии, отказом обидите меня и молодую хозяйку, — крепко пожал князь Дмитрий руку Гиршфельду.
— Сочту за честь… — раскланялся последний.
— Лучше, если это доставит вам удовольствие, — отвечал князь.
— В этом едва ли можно сомневаться, — заметил Николай Леопольдович, с чувством пожимая на прощанье маленькую ручку княжны Лиды.
Он, впрочем, у всех хорошеньких женщин пожимал руки с чувством.
— Вас я не приглашаю, вы свой, — простился князь с Шатовым.
— Еще бы его приглашать теперь! — улыбнулась княжна Лида, подчеркнув последнее слово.
Молодые люди вышли из ворот княжеского дома. Была прелестная августовская свежая ночь.
— Какая чудная ночь! Вам далеко? Я бы с удовольствием прогулялся! — обратился Гиршфельд к Шатову.
— Да, я живу довольно далеко, за Дворцовой улицей, за мостом, впрочем, что же я вам объясняю, ведь вы первый раз в городе? — отвечал тот.
— В первый, а потому и хотел обратиться к вам с вопросом, где бы у вас тут поужинать? Хотелось бы не дома, а на народе.
— В ресторане при гостинице «Гранд-Отель».
— Это будет дома — я там остановился.
— В Коннозаводском собрании.
— Это что за учреждение?
— Так называется местный клуб.
— Но там нужно, вероятно, записываться?
— Конечно, но я состою членом, хотя очень редко бываю, но могу вас, если хотите, записать: идти мне все равно мимо.
— А поужинать вместе? — предложил Гиршфельд.
— Нет, благодарю вас, я никогда не ужинаю и дома у меня спешная работа… — отказался Шатов.
— Так будьте так добры, запишите.
— С удовольствием.
Гиршфельд последовал за Шаговым.
Они прошли бульварчик, вышли на Дворцовую улицу и повернули налево.
— Какие, видимо, прекрасные люди эти Шестовы… — прервал молчание Николай Леопольдович.
— Князь образцовый человек, один из типов вырождающегося, к сожалению, поколения… — серьезно заметил Шатов.
— Ну, и в их поколении тоже много было сорной травы! — вставил Гиршфельд.
— Но зато были люди, каких теперь нет — носители идеалов.
— Каких идеалов?
— Честности, стойкости и неподкупности убеждений и бескорыстной любви.
— Почва была для возрастания этих сладостей за спиною крепостной, рабочей силы, — сквозь зубы проговорил Гиршфельд.
Шатов не ответил ни слова.
— Он куда дряхлей на вид князя Александра Павловича, не смотря на то, что моложе… — вышел из неловкого молчания, после своей неуместной фразы, Николай Леопольдович.
— Он серьезно болен, — печально отвечал Шатов, — кроме паралича ноги у него болезнь сердца. Бывший с ним сегодня перед обедом припадок меня очень беспокоит. Я боюсь, что княжна Лидия Дмитриевна скоро сделается сиротою.
— Вы думаете?
— К сожалению, почти уверен.
Они дошли до ярко освещенного здания — это и было Т-ское коннозаводское собрание.
Шатов записал Гиршфельда в клубную книгу и простился с ним.
— Поужинали бы вместе? — снова предложил Николай Леопольдович.
— С удовольствием посидел бы с вами, если бы не спешная работа… — извинился Шатов и вышел из швейцарского клуба.
Николай Леопольдович стал подниматься по освещенной лестнице.