Ночь. Келья в Чудовом монастыре. Отец Пимен пишет перед лампадой. Григорий спит.
Григорий (пробуждаясь):
Все тот же сон. Возможно ль? В третий раз
А все старик перед лампадой пишет.
Пимен: Проснулся, брат.
Григорий: Благослови меня,
Честной отец.
Пимен: Благослови Господь
Тебя и днесь, и присно, и вовеки.
Григорий: Ты все писал и сном не позабылся.
А мой покой бесовское мечтанье
Тревожило, и враг меня мутил...
Пимен: Господь с тобой, младая кровь играет.
Смиряй себя молитвой и постом...
(Продолжая писать):
Еще одно последнее сказанье,
И летопись окончена моя.
Исполнен долг, завещанный от Бога
Мне, грешному.
Григорий: Давно, честной отец,
Хотелось мне тебя спросить о смерти
Димитрия царевича, в то время
Ты, говорят, был в Угличе.
Пимен: Ох, помню.
Пришел я в ночь. Наутро, в час обедни,
Вдруг слышу звон, ударили в набат,
На улицу бегут, кричат, и я
Спешу туда ж, -- а там уже весь город.
Гляжу: лежит зарезанный младенец...
Укрывшихся злодеев захватили,
"Покайтеся", -- народ им загремел.
И в ужасе, под топором, убийцы
Покаялись -- и назвали Бориса.
Григорий: Каких был лет царевич убиенный?
Пимен: Да лет семи, он был бы твой ровесник
И ныне царствовал. (Задумывается)
Григорий (после молчания): Скажи, отец,
Московские злодеи, может статься,
Димитрия в лицо не знали ране:
Царевич ли зарезанный младенец?
Пимен: Я и слыхал народную молву:
Убили в Угличе попова сына,
Царевич же Господним чудом спасся...
Да мало ли что люди говорят?
(Оба погружаются в глубокую задумчивость)
Пимен: Сей повестью плачевной заключу
Я летопись свою... Но уж звонят
К заутрени... Благослови Господь
Своих рабов. Подай костыль, Григорий.
(Уходят. Через минуту Григорий возвращается.)
Григорий (один): Борис, Борис. Все пред тобой трепещет,
Никто тебе не смеет и напомнить
О жребии несчастного младенца.
Но не уйдешь ты от суда мирского,
Как не уйдешь от Божьего суда.