1 августа 1923
Дорогая Зинаида Николаевна!
Простите за промедление ответа на Ваше длинное полемическое письмо. В промежутке мне пришлось побывать в Лондоне. Вы устраняете мое определение пунктов нашего различия и настойчиво предлагаете собственное определение. Хотя теперь Вы много ближе подошли к предмету спора, но все-таки согласиться с Вами и в том, и в другом отношении мне трудно. Вы не хотите, чтобы А углублялся до Вашей "метафизики" и предлагаете говорить "в порядке разума и логики". Вы "не признаете физиологии, диктующей разуму". Чего бы лучше! Но кто же пустил в оборот это выражение "физиологическая непримиримость", которое я употреблял как готовое, пришедшее ко мне из Вашего лагеря? Может быть, я обнаружил "масонскую тайну"? Как бы то ни было, если Вы от "физиологической непримиримости" отказываетесь и согласны рассуждать в порядке разума и логики, это сильно упрощает спор. Но Вы тотчас, однако, вводите в окно то, что только что выгнали в дверь. "Физиология" проходит под видом "пафоса" -- "плюса к голому разуму". Опять-таки для меня Вы соглашаетесь выразить это в терминах эмпирических: "некая совокупность разума и воли". И опять я готов бы был согласиться, но Вы сейчас же наделяете свой пафос чертами некоего абсолюта. Пафос может быть только один, а потому, раз я заявил о своем антимонархическом пафосе, -- значит, у меня нет антибольшевистского. Дальше следуют уже "некоторые выводы" из допущенного Вами и "обобщенного" положения. Очевидно, большевики "лучше", и, очевидно, они для меня "более слиты органически" с Россией. Ну, как за Вами угнаться?
Мой антимонархический пафос не то что больше антибольшевистского. Он просто прочнее -- и не только потому, что мне 64 года, и борьба моя с монархизмом началась на заре моей юности. Он прочнее потому, что эта борьба еще не кончилась. Вы можете сколько угодно верить, что монархисты -- ничтожная величина и что в России будет теперь "конституционная демократия". Вы, исходя отсюда, иронизируете над "моим" (действительно, моим) "центром". Для меня же монархистская опасность -- яснее ясного, и мой центр не потому ориентирован против нее, чтобы я думал, что даже большевики "лучше", а потому, что большевиков я считаю временным, почти законченным эпизодом, против которого к тому же наши прежние ресурсы борьбы исчерпаны, тогда как монархическая -- и именно право-монархическая -- реакция для меня опасность завтрашнего дня, который неизбежно наступит. Вы бессильно брюзжите против сегодняшнего дня, с которым все равно ничего поделать не можете, а я предпочитаю готовить день завтрашний, который все-таки отчасти зависит и от моего "центра". Заметьте при этом, что "прокламаций для Керенского и манифеста для Чернова" я ни тогда не мог писать, когда вы писали, ни теперь не могу: считаю преступным. Но вот Вы-то, которая писала -- не ко времени, ибо не видели от сего никаких последствий, -- сейчас опять не ко времени готовите в молчании веревку. Не согласитесь ли Вы хотя после этого опыта признать за мной некоторое преимущество дальнозоркости? Я апеллирую впрочем не к Вашему ясновидению, а к Вашему разуму. Я хочу, чтобы он вошел несколько в большей пропорции в Ваш пафос, чем, по-моему, это есть в действительности. Вы мысленно "наострили" его на Вашу "конституционную демократию" -- и лукаво спрашиваете меня, не ляжет ли тогда мой пафос в борьбу за возвращение "рабоче-крестьянской республики". Но ведь Вы знаете, что пафос моей жизни дальше настоящей конституционной демократии не шел. Если я теперь за "республику" -- если угодно, даже и за "рабоче-крестьянскую", -- только не в смысле коммунизма, -- то это потому, что история ушла вперед меня, а история, -- поверьте хоть Шпенглеру42, -- никогда назад не возвращается. "Центр" мой, во всяком случае, -- в этом Вы правы, -- старается гарантировать Вас не от республики, а от самодержавного рецидива. Я не фаталист и не уверен, что это удастся. Но сюда направлены мои усилия задержать обратный взмах маятника. Вы, наоборот, как тянули его раньше далеко влево, так тянете теперь далеко вправо. Что же, это понятнее -- и стихийнее, ближе к (осуждаемой Вами на этот раз) физиологии!
В этом и разница Вашего "антибольшевизма" от нашего. "Свободу слова" Вы, конечно, и теперь можете получить, но только в другом лагере. Почему Вам не хочется туда идти? Интеллигентская чистоплотность? Но... тут уж и я лишаю себя свободы слова. Как бы это выразиться. Вы просто не представляете себе, куда попадают политические проекции Вашей поэтической мысли. Ужасно далеко от нас. А в гиды Вы нас брать не хотите. Выходит -- отсебятина, потому что ведь и политика, как поэзия и философия, -- есть тоже своего рода специальность. Поймите, я не хочу вовсе Вас обидеть, но хочу только объяснить, почему, когда, например, Куприн или Бальмонт начинают непременно, во что бы то ни стало, писать политические статьи, они (или "он") с своей отсебятиной находят гостеприимный приют в... "Русской газете"43. И сами, по-видимому, не понимают, что наделали. Вы, конечно, выгодно отличаетесь от обоих регулирующей ролью разума, -- и поэтому я решаюсь говорить Вам то, чего не стал бы говорить им: просто было бы бесполезно.
Но вот Вам -- перебросил мячик. Принимаю "дружеские", не принимаю "комплиментов", и, как видите из этого письма, сам их не делаю.
Ваш П.М.