[1895 г.]
Темнеет, англичанка еще не пришла, хорошо бы успеть теперь написать вам. Нет, я неправду написала утром -- и не знаю, отчего молчала днем -- я гораздо больше, еще больше ревную вас сегодня, чем вчера. Это какой-то кошмар. Правда, очень на вас не похоже, чтобы вы стали пускаться в какие-нибудь рассуждения с Любой о наших отношениях и даже обо мне -- я и представить себе этого не могу, но ведь я и того представить не могла, что вы ей передадите мои слова о Минском, а вы, в свою очередь, не представляли себе, что она передаст их М[инско]му.
Много есть необъяснимого. При мысли, что на днях Люба приедет, и вы... Ничего. Я попробую сделать так, чтобы мы были квиты. Пускай любят меня. Как жаль, что никто не предлагает мне делить с ним его труд. Вместе проводить будни жизни -- что больше сближает? Не сердитесь. Ведь это так. Право, вам должно нравиться, что я вас ревную.
Мы с вами, хотя и разные, способны (как я имела случай убедиться) очень глубоко понимать друг друга, и вы поймете, что это очень хорошо -- для вас -- что я ревную. И как не понять! Человек, с которым вы связаны крепче неизмеримо, чем с кем бы то ни было, стоит вне вашей жизни; а тот, ненужный, только отнимающий вас у меня, ненужный потому, что и его я вам сумела бы заменить -- так сильно я вас люблю -- он совсем в вашей жизни и соприкасается с нею так тесно, что я не могу это видеть и переносить.
Нет, если бы вы знали, как я вас люблю!
[Приписка на последнем листе:]
Напишите мне сегодня.