[1895 г.]
Сколь вы счастливы, что умеете писать и даже кончите завтра! А я, бедная, сидела полтора часа над белым листом и не написала ни одного слова! И вообще, я разучилась писать, даже и представить себе не могу, что умела писать -- о стихах и говорить нечего. Попытаюсь все-таки хоть одну страницу сегодня написать. Главное -- не надо ни одного лишнего слова. Каждое слово должно брать быка за рога, иначе оно никуда не годится.
Я к вам отношусь очень неровно, как я замечаю. Час на час не похож. Бывают часы, когда вы мне вдруг покажетесь чужим, вдруг, сразу: по какой-нибудь мелочи, из-за вздора, когда я все мгновенно пойму, например, как велика и неразрывна ваша связь с Любой... Или что-нибудь вроде этого, какие-нибудь древнейшие мелочи, иногда предрассудки... Уже то, что я осмеливаюсь все это говорить вам, показывает, что я очень уверена в вас -- и в себе. И зато бывают такие часы, такие особенно хорошие часы, и целые дни и ночи, когда я думаю о вас -- и даже думаю с ужасом, что если бы вы могли каким-нибудь образом узнать и понять мое к вам отношение до конца -- вы бы, пожалуй, успокоились навеки, слишком убедились бы во мне -- и то, что теперь вам кажется новым и чудным -- показалось бы обычным, потому что оно слишком ваше. Я не думала, что могу когда-нибудь быть к вам именно такой. Вы меня еще не совсем знаете, многих мелочей и не можете знать, поэтому и не угадываете, что я действительно отношусь к вам необычайно и чудесно. Вы не знаете этого, потому что смотрите на меня как на всякую, и это естественно, но я себя знаю -- и удивляюсь -- и все-таки иду к вам и даже так много и так часто говорю вам...
Теперь поздно, целую вас сама, сама -- и ложусь спать, не написав своей страницы.
Хотя я вас люблю!