МЕЛЬКНУЛИ ДНИ...
После "дела Бейлиса", статей в "Земщине" и всех попутных историй -- Розанов совсем скрывается с нашего, по крайней мере, горизонта. А вначале бравировал, писал в "Новом времени" самые непозволительные ругательные статейки против "интеллигенции", приходил на каждое Р<елигиозно>-ф<илософское> собрание, чуть не до последнего, на котором его торжественно исключили. Кто-то сказал, что "гонение" на Розанова жестоко; это неправда. Никакой жестокости в этих протестах, исключениях не было: ведь его "наплевать" -- слово очень искреннее. Если и огорчался "скандалами" -- то опять, кажется, боясь, не расстроили бы они его больную жену.
А вскоре и Бейлис, и Розанов -- все было забыто: пришла война.
Что писал и делал Розанов во время войны?
Писал, конечно, в "Новом времени" -- неинтересно. Думаю, сидел тихо у себя; жена все еще болела. Одна из дочерей его, как мы слышали, готовилась поступить в монастырь (мне неизвестна эта драма -- вернее, трагедия -- в подробностях. Знаю только, что дочь Розанова, монахиня, покончила самоубийством незадолго до смерти отца).
Может быть, Розанов в военные годы работал и над книгой о Египте (осталась незаконченной). Он готовил ее очень давно. Еще во дни наших постоянных встреч увидал раз у меня на столе большого скарабея (приятельница-англичанка привезла из Египта). Пришел в страстный восторг.
-- Подарите мне! Мне очень нужно. Вам на что? А я книгу об Египте напишу. У меня и все монеты -- египетские. В Египте то было, чего уже не будет: христианство задушило.
Очень радовался подарку и унес, завернув в носовой платок.
В военные годы, еще до революции, Розанов начал и свой "Апокалипсис". Выпускал его периодически; небольшими тетрадями.
Мне помнится там рассказ -- встреча Розанова с войсками на Захарьевской улице. Опять передал свое телесное ощущение: движется внешняя сила, только голая сила; тяжелая, грубая, "мужская"; перед ней Розанов, маленькая одиночка, прижавшаяся на тротуаре к дому,-- чувствует себя воплощенной слабостью, "женщиной"...
Вот опять мелькнули годы -- мгновенья. Как вспыхнувшая зарница -- радость революции. И сейчас же тьма, грохот, кровь, и -- последнее молчание.
Тогда время остановилось. И мы стали "мертвыми костями, на которые идет снег".
Наступил восемнадцатый год.