"Эта исторія съ отравленіемъ поразила меня. Я, право, бы не удивился, еслибы мнѣ сказали, что я самъ едва-едва успѣлъ улепетнуть отъ подобнаго же удовольствія; впрочемъ, и безъ того меня гонитъ на чужбину отчасти какой-то суевѣрный страхъ передъ этимъ необузданнымъ звѣремъ! Дайте мнѣ знать о результатѣ этого дѣла; интересно бы знать, будетъ ли на судѣ упоминаться объ одномъ вашемъ знакомомъ, котораго дѣла все еще задерживаютъ за границею? Или лучше прямо перешлите мнѣ газеты по тому же адресу, какъ и всегда. Но теперь меня какъ разъ всецѣло поглотили болѣе крупные интересы, да такіе крупные, что мнѣ даже и выговорить страшно! Я могу... я могу на свою долю заработать 2.000.000 долларовъ! Ни одна живая душа на свѣтѣ не подозрѣваетъ объ этомъ фортелѣ. Если я вамъ скажу, что въ этомъ дѣлѣ принимаетъ участіе Б. Ф., вы тотчасъ же поймете, что я все равно что вытянулъ счастливый билетъ въ лотерею. Извѣстите меня, какъ поживаетъ Дженни? Если все идетъ хорошо и вы съумѣете устроить это дѣльце, вы, пожалуй, получите 100.000 долл.,-- знаете, на устройство новой обстановки... Я думаю, вы черезъ два или три мѣсяца будете уже товарищемъ своей фирмы?.. "
Таковы выдержки изъ письма съ американской маркой, которое Скауторнъ читалъ въ ожиданіи завтрака. Призадумавшись надъ его содержаніемъ, онъ машинально взялъ газету въ руки и совершенно въ нее углубился. Былъ октябрь мѣсяцъ, и въ каминѣ особенно привѣтливо и тепло пылали уголья. Ихъ отблескъ упалъ на молодую женщину съ аппетитнымъ подносомъ въ рукахъ; Скауторнъ оторвался отъ газеты и проговорилъ съ чрезвычайнымъ радушіемъ:
-- Съ добрымъ утромъ, м-съ Біасъ!-- и тотчасъ же понизилъ голосъ.-- Въ утреннемъ изданіи полнѣе, чѣмъ въ вечернемъ. Или вы, можетъ быть, уже успѣли пробѣжать?
-- Да, да: я думала, вы ничего противъ этого не будете имѣть,-- говорила та, прибирая вещи на столикѣ у своего любезнаго жильца.
-- Во всякомъ случаѣ, ужъ за три года она можетъ быть спокойна: казна ее пригрѣетъ, напоитъ и накормитъ.
-- Если бы вы видѣли ее въ тотъ день, когда она къ намъ явилась, разыскивая миссъ Дженни, вы поняли бы, почему это я такъ радуюсь, что ее засадили! Я съ той поры все еще сама не своя: чуть шорохъ или вдругъ звонокъ,-- меня такъ всю и передернетъ!
-- Я думаю, и у миссъ Снаудонъ тоже станетъ полегче на душѣ?
-- Что же мудренаго! Только, она вѣдь, все-таки, объ этомъ промолчитъ, не скажетъ; очень ужъ конфузлива, и гдѣ много народу, туда положительно идти боится: непріятны ей праздные разспросы, и вдобавокъ ей все кажется, что люди шепчутся между собою про нее, ни про кого другого!
-- Ну, это скоро пройдетъ! Новости дня и загораются, и потухаютъ быстро одна за другою; скоро и это забудется, какъ только ей на смѣну явится другая.
Бесси удалилась, а ея жилецъ весь отдался наслажденію вкусно покушать.
Уже полтора года минуло съ тѣхъ поръ, какъ онъ заинтересовался молодой дѣвушкой, которая предпочитала свои собственные трудовые гроши отцовской пенсіи. Мало того, она не побоялась сама откровенно разъяснить отцу причину своего отказа отъ его денегъ. Сдѣлавшій объ этомъ вопросъ, нѣжный отецъ не преминулъ сообщить обо всемъ Скауторну, а тотъ тѣмъ временемъ, чрезъ своего патрона Персиваля, успѣлъ свести знакомство и съ миссъ Лантъ, которая превозносила Дженни до небесъ. Живя подъ одной кровлей съ Дженни, онъ старался всѣми силами остановить на себѣ ея вниманіе и помышлялъ только о возможно скорѣйшемъ и рѣшительномъ объясненіи съ нею.
Дженни была далеко не красавица, но и не уродъ; ея блѣдное, задумчивое личико отличалось природнымъ изяществомъ, а глаза были прелестны своей выразительностью. Признаться, Скауторнъ рѣшилъ посвататься во всякомъ случаѣ, будетъ ли она богатая невѣста, или безприданница, безразлично!
Бѣдная Дженни! Она считала тяжкимъ стыдомъ быть падчерицей матереубійцы, и долго не могла къ ней вернуться ея прежняя бодрость; но только-что стала нѣсколько забываться эта непріятная тревога, какъ явилась другая -- со стороны супруговъ Біасовъ.
Дженни не могла не принимать къ сердцу вспышекъ, которыя теперь все чаще и чаще разгорались между мужемъ и женой, по мѣрѣ того, какъ улучшались матеріальныя условія легкомысленнаго Сама. Несмотря на то, что число его дѣтей возросло до четырехъ, ихъ содержаніе его не тяготило; къ празднику онъ свободно могъ купить женѣ на платье, а себѣ -- блестящій цилиндръ. Но Самъ никогда не отличался особенныхъ умомъ, а потому и поступалъ не особенно благоразумно, попросту говоря -- повадился забѣгать въ портерныя каждый разъ, какъ чувствовалъ въ карманѣ звонъ двухъ-трехъ свободныхъ шиллинговъ. Бесси онъ увѣрялъ, что иначе, какъ за кружкой пива, никто и не захочетъ говорить о дѣлѣ.
-- Дѣло, дѣло!-- передразнивала его жена.-- Не дѣло, а бездѣлье, никуда ты негодный человѣкъ! Вы сами не знаете, чѣмъ бы только оправдать свое возмутительное поведеніе, ну, вотъ, и мелете, что ни попало! Не смѣть у меня домой являться въ такомъ свинскомъ состояніи, слышишь ты, слышишь? Не нуженъ мнѣ пьяница въ мужья! Смотри, ты на ногахъ вѣдь не стоишь?
-- А ввв... вотъ, ссс... стой-йю!-- съ презрѣніемъ къ "бабѣ" хвастался тотъ.-- На, вотъ, тебѣ, смотри!-- и онъ отдалъ честь кочергой вмѣсто ружья. Результатъ получился блестящій: въ дребезги разлетѣлся стеклянный шаръ на свѣчкѣ.
Бесси выходила изъ себя, но впереди ее ожидало еще худшее: Самъ сталъ все позже и позже приходить домой по ночамъ, и въ извиненіе по прежнему говорилъ, что его "дѣла задержали". Это, конечно, злило Бесси еще больше, и она, потерявъ терпѣніе, объявила, что все это ложь, въ которую она не вѣритъ и не будетъ вѣрить разъ и навсегда!
-- Говорятъ тебѣ, отстань!-- кричалъ разъяренный глава дома.-- Не приставай, говорятъ тебѣ! А не то я уйду, куда глаза глядятъ, и не вернусь домой.
-- Да ты не мужъ, а по-просту негодная скотина!-- возражала Бесси, не вѣря въ его рѣшимость. Но, увы! вскорѣ до нея дошли слухи, что Самъ безобразничаетъ вмѣстѣ съ цѣлой шайкою какихъ-то забулдыгъ, не стѣсняясь тѣмъ, что на улицѣ ходитъ народъ и его, Сама, могутъ легко узнать. Когда онъ однажды вернулся въ женѣ, его до наглости беззаботный видъ и развязныя манеры не вызвали, какъ онъ разсчитывалъ, сочувственной улыбки на лицѣ у Бесси: она поджала губы и встрѣтила такое заигрываніе зловѣщимъ молчаніемъ. И день, и два, и еще день прошелъ, а въ ея обращеніи не воспослѣдовало никакой перемѣны, и вотъ Самъ въ свою очередь сталъ дѣйствовать тоже молча: онъ ушелъ изъ дому, да такъ и не вернулся!
Дженни сошла зачѣмъ-то въ кухню ночью и застала свою, Бесси въ слезахъ.
-- Оставьте меня! Не безпокойтесь: у васъ и своихъ тревогъ довольно!-- отнѣкивалась добросердечная м-съ Біасъ. Однако, въ концѣ концовъ поддалась увѣщаніямъ своего юнаго друга и все ей разсказала.
-- Скотина, а не мужъ, вотъ онъ что!-- запальчиво объявила она въ заключеніе.
Тѣмъ не менѣе, когда "скотина" не вернулся домой ночевать, та же Бесси ужъ больше не скрывала своей тревоги и совершенно откровенно разрыдалась, когда отъ невѣрнаго мужа пришла записка съ извѣщеніемъ, что онъ пробудетъ въ отъѣздѣ еще мѣсяцъ, и только тогда (можетъ быть!) заглянетъ домой...
Дженни не могла въ тотъ день уйти на работу: надо было успокоить Бесси, усмирить дѣтей, приготовить завтракъ жильцу.
Какъ на грѣхъ, въ это самое время не было прислуги, но Дженни смѣло увѣряла хозяйку дома, что она можетъ на нее, Дженни, положиться, только бы она оправилась немного. Главное -- полежать спокойно, принять капель, а тамъ все ужъ само придетъ въ порядокъ.
И въ самомъ дѣлѣ: и дѣти, и комнаты, были прибраны, завтракъ приготовленъ, и Дженни своей мягкой, ровной походкой входитъ къ Скауторну,-- въ ту самую комнату, въ которой нѣкогда жила она сама. Счастливое, далекое время! Оно прошло... Не надо о немъ думать!..
Дженни входитъ.
-- Я... мнѣ... Мнѣ надо бы повидать м-съ Біасъ,-- говоритъ Скауторнъ, который почему-то смущенъ появленіемъ молодой дѣвушки.
-- М-съ Біасъ больна, но если вы позволите, я ей скажу...
-- Нѣтъ, нѣтъ! Ни въ какомъ случаѣ.
-- Такъ не могу ли я вамъ чѣмъ служить?..
-- Миссъ Снаудонъ!.. Можете вы мнѣ удѣлить минутку?
-- Отчего же нѣтъ!
Дженни предчувствовала, что онъ чѣмъ-нибудь недоволенъ, и была рада, что Скауторнъ изъ предосторожности пошелъ и приперъ дверь.
Не больше, какъ минутъ черезъ десять, Дженни легкими, проворными шагами взбѣжала вверхъ по лѣстницѣ, остановилась, прислушалась въ потемкахъ у какой-то двери и такъ же быстро сбѣжала внизъ.
Цѣлый день потомъ она была какая-то странная, и это не ускользнуло бы отъ вниманія Бесси, еслибъ она не была такъ поглощена своимъ горемъ.
Прошелъ еще день -- и Дженни пошла въ тотъ домъ, гдѣ служилъ Самъ, чтобы узнать, если возможно, его новый адресъ. По счастью, это оказалось недалеко, и Дженни вышла на улицу, чтобы разспросить полицейскаго, какъ туда добраться.
-- Отъ станціи Мургэтъ-Сентъ-Албансъ совсѣмъ близко,-- былъ отвѣтъ.
Дженни добралась до Мургэта и взяла обратный билетъ: слава Богу, онъ стоитъ недорого.
Поѣздъ тронулся... Поѣздъ летитъ, летитъ и наконецъ останавливается, пыхтя... Дженни спѣшитъ впередъ, и своимъ появленіемъ смущаетъ Сама. Но она спокойна, какъ всегда, и своимъ тихимъ голосомъ объясняетъ ему, въ чемъ дѣло.
-- Постойте-ка! Сейчасъ ей напишу!-- восклицаетъ тотъ.-- Да погодите! Вы ей вотъ что передайте; не могу же я сразу прекратить свой "фокусъ". Да гдѣ перо? Гдѣ эти распроклятыя чернила?
Но, вотъ, письмо готово, и Дженни собирается уходить.
-- Ахъ, Боже мой! Вы прогуляли цѣлый рабочій день! Ну, хоть на дорогу-то она вамъ дала? Скажите!
-- Да, да. Конечно.
-- Скажите ей, чтобъ она больше не дурила!
-- Нѣтъ, зачѣмъ же? Лучше я скажу не ей, а кое-кому другому!-- шутитъ Дженни, и ея худенькое личико все озаряется привѣтливой, счастливою улыбкой прежнихъ дней.
Дорога домой показалась ей весела и коротка. Положимъ, она знала, что супруги помирятся и понемногу все опять пойдетъ по-старому; но что же дѣлать? Вся жизнь -- борьба, болѣе или менѣе значительная борьба съ мелочами или невзгодами жизни; но все-таки -- это борьба и переходъ отъ одной уступки въ другой! Всю зиму Дженни прожила съ одной мечтою неразлучно; никому повѣрять ее, никому дать о ней хотя бы заподозрить она не хотѣла. И жутко, и сладко было ей лелѣять въ себѣ новое для нея убѣжденіе; но подавить его въ себѣ, не чувствовать этой новой для нея отрады было свыше ея силъ. А между тѣмъ, это убѣжденіе въ ней крѣпло и тѣсно сливалось съ каждою минутой ея жизни.
Въ сущности, у Дженни было всегда столько хлопотъ, столько неотложнаго труда, что даже на такія мечты ей оставалось немного времени. Однако, она всѣми силами старалась достойнымъ образомъ выполнить свою житейскую задачу, какъ ни трудно это ой давалось. Непрерывно приходилось соображать и натягивать гроши, чтобъ только не утратить своей независимости и свободы.
-- Не мѣшайте мнѣ, м-съ Біасъ; дайте мнѣ полную волю поступать, какъ я хочу!-- говорила она зачастую.-- Поймите, что я ни за что не хочу съ вами разставаться!
И, волей-неволей, Бесси приходилось оставить ее въ покоѣ. Если же ей случалось чувствовать себя особенно безотрадно и уныло, Дженни прекрасно знала, куда ей бѣжать спасаться,-- она прямо бѣжала къ своей Пенни.
На бѣдной улицѣ -- бѣдненькая лавчонка дешевыхъ нарядовъ; позади лавчонки -- каморка; подъ каморкой -- погребъ. Вывѣски нѣтъ и не бывало; но всѣ здѣсь знаютъ, что эту лавочку содержитъ нѣкая м-съ Тоддъ, еще молодая вдова съ многочисленными дѣтьми, и что съ нею за-одно работаетъ ея пріятельница, м-съ Юэттъ. Еще недавно м-съ Тоддъ держала простой "ларекъ", а теперь, съ помощью нѣкой благотворительницы, по имени миссъ Лантъ, ей удалось устроить даже цѣлую лавочку.
Туда-то вотъ и бѣжала Дженни спасаться отъ сомнѣній и мрачныхъ думъ. Въ самой лавочкѣ было темно отъ вывѣшаннаго на выставкѣ платья; Дженни не сразу могла различить въ потемкахъ, гдѣ и кто сидитъ?
На этотъ разъ сидѣла въ каморкѣ одна только м-съ Тоддъ.
-- А что, Пеннилофъ, дома?-- спросила гостья.
-- Да, да. Пожалуйста, войдите.
Комнатка позади магазина вся завалена самыми разнообразными предметами одежды. Стоятъ тамъ еще и двѣ кровати, вносятъ полки съ посудой; столъ, нѣсколько стульевъ; но посѣтителю, который зашелъ бы сюда впервые, пришлось бы очень долго присматриваться къ хаосу, который царилъ въ комнатѣ, прежде чѣмъ различить отдѣльные предметы,-- до того все это было сбито въ кучу. Часть этой кучи составляли, между прочимъ, и пятеро дѣтей, вертѣвшихся тутъ же, между платьемъ; тутъ же сидѣла и сама Пеннилофъ, усердно углубившаяся въ свое шитье.
-- Ну, все у васъ благополучно?-- былъ первый вопросъ Дженни.
-- Да, миссъ; благодарю!
-- Ну, такъ, значитъ, не совсѣмъ благополучно,-- возразила Дженни.-- Ужъ если вы мнѣ говорите "миссъ", я такъ и знаю, что дѣло совсѣмъ дрянь!
Пеннилофъ улыбнулась, своей обычной, грустною улыбкой, но въ глазахъ у нея засвѣтилась ласка къ говорившей:
-- Ну, да! Мнѣ что-то взгрустнулось, вотъ и весь секретъ! Я дала себѣ волю задуматься, а задумываться я не имѣю права.
-- Вотъ и я также, Пеннилофъ! Но мы не можемъ вѣдь не думать, правда, Пенни? Вотъ было бы чудесно, если бъ намъ больше не о чемъ было думать, какъ только о нашихъ дѣтяхъ! А гдѣ маленькій Бобъ? Ну, Бобикъ, я вѣдь, было, глядя на тебя, подумала, что ты тряпичникъ! Право же, вѣрно тебѣ говорю! Смѣйся, смѣйся, сколько твоей душѣ угодно!-- И Дженни сама смѣется вмѣстѣ съ развеселившеюся дѣтворой, сама придумываетъ забавы и причины посмѣяться.
-- Пеннилофъ! Мнѣ бы хотѣлось, чтобъ вы меня пригласили къ чаю!-- говоритъ она.
-- А что-жъ, миссъ Дженни, почемъ знать? Можетъ бытъ, я васъ и въ самомъ дѣлѣ приглашу? Какъ вамъ хотѣлось бы: пораньше?
-- Нѣтъ, можно и черезъ часъ,-- а? Какъ вамъ кажется? Дайте-ка мнѣ пока хоть что-нибудь подѣлать. Нѣтъ ли чего пошить... да потруднѣе!.. Вотъ и прекрасно. А гдѣ у васъ наперстокъ, м-съ Тоддъ? Ну, вотъ мы и устроились; и можемъ поболтать немножко!
Пеннилофъ чувствовала, какъ мало-по-малу исчезали ея черныя мысли; она говорила, говорила безъ конца. Теперь у нея рѣчь лилась неудержимо и она могла говорить, не стѣсняясь... не то что, бывало, робкая, забитая Пенни... Да, такой говоруньи поискать, такъ не найдешь!
-----
Отсутствіе м-ра Біаса изъ-подъ супружескаго крова не было преднамѣренно; оно просто совпало съ его семейной передрягой, и теперь, возвратившись на лоно семьи, онъ предупредилъ жену, что ему придется по временамъ отлучаться въ командировку, которая, помимо служебныхъ выгодъ, доставляла ему еще и развлеченіе: ему казалось даже иногда полезнымъ "провѣтриться".
-- Довольно насидѣлся дома! Пора и людей посмотрѣть!-- говорилъ онъ.
Вся улица была полна разговоровъ по этому поводу между Самомъ и Бесси, Бесси и Дженни, Дженни и Самомъ и, наконецъ, между всѣми троими сообща.
Послѣдствіемъ этихъ переговоровъ было то, что Самъ все-таки восторжествовалъ. Бесси дала свое согласіе нехотя; но -- странное дѣло!-- никогда въ жизни она не была такъ оживлена и весела, какъ въ этотъ день.
Но въ тотъ же день случилось и другое многознаменательное обстоятельство, которое подѣйствовало на всѣхъ не особенно пріятно.
М-ръ Скауторнъ, который никогда не обѣдалъ дома и возвращался домой поздно вечеромъ, вернулся раньше обыкновеннаго и позвонилъ къ своей квартирной хозяйкѣ. М-съ Біасъ немедленно явилась на зовъ и съ удивленіемъ узнала, что ея жилецъ уѣзжаетъ отъ нея черезъ двѣ недѣли. Бесси искренно пожалѣла, что лишается такого хорошаго, почтеннаго жильца. Но м-ръ Скауторнъ, не теряя своей важности, возразилъ, что онъ еще за три мѣсяца передъ тѣмъ предупреждалъ ее; а что неизбѣжно, тому по неволѣ приходится покоряться.
-- Миссъ Снаудонъ дома?-- продолжалъ онъ.
-- Миссъ Снаудонъ? Да, сэръ.
-- Вернувшись домой, я нашелъ вотъ это письмо изъ Америки, и не смѣю скрывать, что оно принесло непріятныя для нея вѣсти...
-- О ея отцѣ?
Скауторнъ наклонилъ голову съ важнымъ и таинственнымъ видомъ; въ его намѣренія не входило, чтобы въ домѣ знали про его отношенія къ Джозефу Снаудону, и до сихъ поръ никто даже не подозрѣвалъ, что они знакомы.
-- Эти извѣстія я получилъ случайно, и думаю, что моя обязанность сообщить о нихъ миссъ Снаудонъ,-- сначала частнымъ образомъ, конечно. Не будетъ съ моей стороны невѣжливо просить у васъ разрѣшенія воспользоваться съ этой цѣлью вашей гостиной?
-- Сію минуту побѣгу зажечь газъ и предупредить миссъ Снаудонъ,-- предложила услужливая Бесси.
-- Благодарю васъ, м-съ Біасъ!
Оставшись одинъ, Скауторнъ велъ себя совершенно страннымъ и непривычнымъ образомъ. Шагая изъ угла въ уголъ тревожною, неровною походкой, онъ нервно жевалъ кончики своихъ выхоленныхъ усовъ. Въ волненіи, сжимая въ рукахъ полученное письмо, спустился онъ внизъ и въ гостиной увидалъ Дженни, которая также была замѣтно встревожена.
-- Пожалуйста, миссъ Снаудонъ, садитесь! Видите ли, я переписываюсь съ однимъ знакомымъ, который живетъ въ Соединенныхъ Штатахъ и который имѣлъ... гм! да... имѣлъ дѣла съ вашимъ отцомъ; такъ вотъ сегодня... сегодня, по возвращеніи домой, я нашелъ у себя письмо отъ моего друга, который сообщаетъ мнѣ, къ сожалѣнію, прискорбныя вѣсти...
На этотъ разъ онъ собирался говорить только правду... одну только правду, но въ его словахъ была одна маленькая неточность: это письмо онъ получилъ не отъ своего друга, а отъ совершенно незнакомаго ему человѣка, нотаріуса изъ Чикаго.
-- Сколько я понимаю, м-ръ Снаудонъ велъ крупныя денежныя предпріятія; они лопнули и -- его совершенно разорилъ одинъ изъ тѣхъ грандіозныхъ краховъ, которые въ Америкѣ составляютъ совершенно заурядное явленіе.
Дженни глубоко вздохнула.
-- Къ сожалѣнію, это еще не все,-- продолжалъ Скауторнъ сочувственнымъ тономъ.-- Возбужденіе, которое вашъ отецъ испытывалъ за это время, вредно повліяло на его здоровье и повлекло за собою, сначала тяжкую болѣзнь, а за нею и... смерть. Онъ скончался 6-го февраля.
Опустивъ глаза, Дженни не шелохнулась, продолжая сидѣть, какъ вкопанная. Помолчавъ немного, Скауторнъ продолжалъ:
-- Я поговорю объ этомъ съ м-ромъ Персивалемъ, и будьте увѣрены, всѣ необходимыя мѣры въ вашу пользу будутъ приняты непремѣнно.
-- Благодарю васъ, сэръ!-- и Дженни встала, но въ ея осанкѣ было теперь больше самообладанія, нежели когда она впервые переступила за порогъ гостиной. Казалось, послѣднее извѣстіе даже успокоительно подѣйствовало на нее.
-- Миссъ Снаудонъ! Я бы просилъ у васъ позволенія сказать вамъ еще пару словъ. Вы, можетъ быть, припомните, что я вамъ говорилъ насчетъ своего служебнаго положенія? Тогда мнѣ еще только предстояло держать экзаменъ на нотаріуса и получить мѣсто помощника. Теперь это дѣло сдѣлано, и мое положеніе, какъ члена фирмы Персиваль и Пиль -- упрочено!
Дженни слушала, не прерывая его и не поднимая глазъ.
-- Я чувствую прекрасно, что вамъ можетъ показаться неумѣстной моя назойливость въ такую минуту, когда я самъ явился для васъ вѣстникомъ такого прискорбнаго событія... Но я не могу сдержать своего обѣщанія никогда больше не возобновлять мое предложеніе. Подумайте прежде, чѣмъ огорчить меня рѣшительнымъ отказомъ. Простите меня, но вѣдь я опять вынужденъ васъ безпокоить вопросомъ: неужели вы и теперь не можете обо мнѣ думать иначе, то-есть такъ именно, какъ мнѣ бы отъ души хотѣлось? Миссъ Снаудонъ, прошу васъ, дайте мнѣ право заботиться о васъ; дайте мнѣ возможность употребить всѣ мои силы на то, чтобы окружить васъ такимъ полнымъ счастьемъ, какого вы заслуживаете. Я вступилъ въ жизнь совершеннымъ бѣднякомъ и трудно мнѣ досталось пробивать себѣ дорогу. Вотъ потому-то мнѣ бы не хотѣлось удалиться изъ вашего дома, а васъ здѣсь оставить на заботы, на тяжелый, непрерывный трудъ. Знать, что вы здѣсь такъ неустанно трудитесь въ то время, какъ я наконецъ добился полнаго обезпеченія и успѣха,-- отравитъ мнѣ и самый успѣхъ. Прошу васъ! Дайте мнѣ это утѣшеніе -- заботиться о васъ! Скажите, что вы можете думать обо мнѣ...
-- М-ръ Скауторнъ!-- начала Дженни: -- я довольна тѣми условіями жизни, въ какихъ я нахожусь теперь. У меня есть друзья, которыхъ я горячо люблю. За ваше доброе отношеніе ко мнѣ я вамъ глубоко благодарна; но свои думы, какъ вы говорите, я никогда не измѣню!
Безъ всякаго намѣренія она остановилась на такомъ словѣ, которое для ея собесѣдника имѣло глубокій и двоякій смыслъ. Онъ понялъ, что никакія блага, которыя онъ могъ ей предложить, не заставятъ ее позабыть ту любовь, съ которой была связана лучшая пора ея жизни. Она была и останется вѣрна своему прошлому; она ему во-вѣки не измѣнитъ!
-----
Такъ кончилась романическая часть жизни Дженни.
Богатства Майкеля Снаудона куда-то уплыли и пропали безслѣдно, а съ ними вмѣстѣ и его великіе замыслы; пропала и послѣдняя надежда ихъ осуществить. Все связанное съ ними отошло въ міръ воспоминаній; все -- за исключеніемъ благородныхъ стремленій, которыя старикъ завѣщалъ людямъ, любившимъ его болѣе всего на свѣтѣ.
Его памяти былъ у нихъ посвященъ каждый день и часъ; но одинъ день -- его похоронъ -- ознаменовался событіемъ, сдѣлавшимся для Дженни путеводной цѣлью, въ которой она въ умѣ и въ глубинѣ души стремилась цѣлый годъ. Въ этой цѣли и заключалась ея тайная отрада и тайная причина неизсякаемаго запаса бодрости духа, которая помогала ей нести бремя сѣрой, одинокой и однообразной жизни.
Былъ облачный, холодный день, хотя ранняя весна и наступила. Дженни пошла обѣдать и въ тотъ день уже не вернулась на работу; но, вмѣсто того, чтобы пойти домой, она свернула въ сторону, мимо Ислингтонъ-Грина, вдоль по эссекской дорогѣ, затѣмъ сѣвернѣе, къ Ньюингтону, и наконецъ дошла до кладбища Эбней-Парка. Знакомыми дорожками шла она все впередъ, пока не увидала предъ собою простую надгробную плиту, на которой стояло только имя покойнаго, годъ его рожденія и смерти. (Передъ отъѣздомъ въ Америку Джозефъ исполнилъ этотъ сыновній долгъ.)
Въ то время, какъ Дженни стояла задумавшись надъ дорогою ей могилой, она заслышала еще чьи-то шаги. Дженни оглянулась, но не удивилась, увидавъ Сиднея, и на минуту дала ему задержать ея руку въ своей.
Въ первую годовщину смерти существа, одинаково дорогого имъ обоимъ, они встрѣтились здѣсь случайно; но вотъ уже третій годъ, какъ ихъ обоихъ, въ одинъ и тотъ же часъ, приводитъ сюда одна и та же дума, одно и то же горячее чувство...
Постоявъ молча нѣсколько минутъ, Дженни сообщила Сиднею о смерти отца и объ обстоятельствахъ, при которыхъ она случилась; разсказала кстати и о томъ, какъ сравнительно хорошо устроилась Пеннилофъ и обезпечила себя отъ вопіющей нищеты...
-- А вы-то сами все-таки довольно хорошо провели весь годъ?-- спросилъ Сидней.
-- Благодарю васъ! Надѣюсь, и вы также?
На этомъ они разошлись; и каждый вновь, на цѣлый годъ, вернулся къ своей повседневной жизни.
Ни одинъ изъ нихъ не могъ сказать, чтобы она была блестяща.
Мечты, тщеславныя надежды его юности, все рухнуло навѣки, безвозвратно. Изъ него не вышелъ ни художникъ, ни вожакъ отряда борцовъ за справедливость.
Ея высокій, доблестный примѣръ не помогъ ей пересоздать весь міръ, сдѣлаться великодушной и самоотверженной спасительницей рода человѣческаго, или хотя бы богатой, но истинной дочерью того простого люда, изъ среды котораго она сама вышла, какъ хранительница большого капитала на пользу своей меньшой братіи...
Но за то на каждаго,-- какъ на Сиднея, такъ и на Дженни,-- была возложена своя нелегкая, но всепоглощающая задача. Незамѣтно ни для кого, безъ какой бы то ни было поддержки, за исключеніемъ своей собственной любви къ справедливости и милосердію, оба смѣло проходили свой жизненный путь, служа поддержкой и утѣшеніемъ тѣхъ бѣдныхъ и несчастныхъ, которые были бѣднѣе и несчастнѣе ихъ. Тамъ, гдѣ жили они, былъ, конечно, мракъ; но... не безъ просвѣта; конечно, въ жизни ихъ ожидали еще горести, еще тревоги и лишенія; быть можетъ, неудача даже въ тѣхъ стремленіяхъ, которыя и безъ того ужъ были не честолюбивы, не тщеславны, а наоборотъ: скромны и непримѣтны...
Пусть такъ! По крайней мѣрѣ, ихъ самоотверженный примѣръ останется протестомъ противъ звѣрски-грубыхъ силъ, которыя безжалостно ломаютъ и калѣчатъ жизнь себѣ подобныхъ, наполняя этими живыми обломками мрачныя трущобы, въ которыхъ ютится многочисленное племя меньшой братіи.
А. Б--г--
"Вѣстникъ Европы", NoNo 7--10, 1898