Тамъ была тишина. Сквозь опущенную занавѣску солнечный лучъ, все-таки, пробивался въ комнату и освѣщалъ колыбельку, въ которой малютка Мэй забавлялась игрушками. Мать лежала на постели, около колыбели; лица ея не было видно Сиднею. Онъ заговорилъ съ нею; она только шевельнула рукой, но ничего не сказала въ отвѣтъ.
-- Тебѣ пріятнѣе побыть одной?
-- Да.
-- Взять мнѣ Мэй съ собою?
-- Какъ хочешь. Оставь меня! Не говори...
Сидней постоялъ у ея кровати, но не нашелъ въ себѣ мужества улыбнуться въ отвѣтъ на безпечную улыбку своей крошки-дочери. Тихо спустился онъ внизъ и сѣлъ за обѣдъ, не обращая никакого вниманія на ѣду.
-- Да. Ей опять не по себѣ. Бѣдная!-- какъ бы извиняясь, замѣтилъ Джонъ.-- Это не отъ нея зависитъ!
-- Да, да! Конечно, нѣтъ,-- согласился ея мужъ и, докончивъ свой обѣдъ, обратился привѣтливо къ Эми.
-- Отецъ сказалъ мнѣ, что тебѣ не повезло? Ну, не бѣда! Поищемъ работы въ другомъ мѣстѣ. Э! Да никакъ у насъ окно разбито? Вѣрно, Томъ поигралъ въ крокетъ, позабывши, что здѣсь, не лужайка, а комната?
Дѣвочки -- ни слова.
-- Нечего дѣлать, придется только въ чемъ-нибудь себя урѣзать,-- продолжалъ онъ все такъ же ласково.-- Чѣмъ-нибудь да надо пополнить эту починку: дѣвочки, какъ вамъ кажется?
-- Мы можемъ завтра обойтись безъ пудинга, Сидней!-- предложила Анни.
-- Вотъ еще вздоръ какой! Я такъ люблю пудингъ...
И всегда такъ: когда ему не удавалось подчинить себѣ дѣтей лаской, онъ, все равно, не прибѣгалъ за помощью къ грубому и повелительному обращенію.
Шесть лѣтъ тому назадъ, ему не такъ-то легко было сдерживаться, когда его раздражали, и тогда онъ, конечно, обошелся бы гораздо строже,-- что было бы даже несравненно лучше, въ смыслѣ дисциплины, для такого именно семейства. Его замѣчательная доброта и ласка не имѣли на Эми и Тома никакого вліянія. Не бѣда! Неужели же необходимо становиться на сторону зла потому только, что люди добра не понимаютъ, или потому только, что человѣкъ отчаялся въ побѣдѣ надъ нимъ?
Да, бюджетъ, бюджетъ!.. Вотъ теперь весь главный интересъ, вся главная забота!
То-и-дѣло приходилось урѣзывать себя въ самомъ необходимомъ. Это пришло не сразу, но все-таки пришло довольно скоро. Въ первые годы послѣ своей женитьбы Сидней разрѣшалъ себѣ сравнительную роскошь въ бюджетѣ и наслаждался возможностью дѣлать добро семьѣ своей жены. Радуясь, что этотъ перерасходъ не ощутителенъ, благодаря небольшому капиталу, который ему удалось скопить за многіе годы непрерывнаго труда и холостой жизни, Сидней тратилъ деньги, не соблюдая строгой экономіи,-- лишь бы всѣмъ было хорошо. Но пришелъ день, когда и объ экономіи ему пришлось подумать по неволѣ. Съ ужасомъ убѣдился онъ, что за исключеніемъ нѣсколькихъ золотыхъ, которые необходимо сохранить про черный день, у него ничего не остается.
Какъ сердце у него болѣло, если ему приходилось въ чемъ-нибудь отказывать женѣ или квочкамъ! Его великодушію это было тяжелымъ испытаніемъ, которому суждено было теперь все чаще и чаще повторяться.
Вотъ, напримѣръ, сегодня: приходится изыскивать способы для уплаты за новое стекло въ оконную раму и, въ то же время, выслушивать повѣствованіе Тома, какъ онъ поутру потерялъ фуражку: ее унесло вѣтромъ...
Этого еще только не хватало!.. Еще одинъ непредвидѣнный расходъ... Однако, въ глубинѣ души Сидней невольно ругнулъ себя (и даже неоднократно!) за порывъ разсердиться на дрянного мальчишку.
Клара никогда не ходила сама за провизіей и вообще рѣдко выходила изъ дому, да и то подъ густымъ вуалемъ; на Анни и Эми нельзя было положиться,-- и Сиднею волею-неволей выпадало на долю ходить съ дѣтьми за покупками и всячески изощряться надъ необходимостью отъ самого себя урывать гроши. На этотъ разъ онъ хотѣлъ взять съ собою Эми въ надеждѣ, что наединѣ скорѣе можетъ пристыдить ее, а пока она одѣвалась, онъ отозвалъ Джона въ сторону и сообщилъ ему наскоро, что Клементина Снаудонъ арестована по подозрѣнію въ отравленіи матери своей,-- м-съ Пекковеръ.
-- Да, м-съ Пекковеръ пожалуй бы не сдобровать,-- продолжалъ онъ.-- Одна изъ ея жилицъ случайно увидала, что она лежитъ безъ движенія и едва дышетъ; а вчера вечеромъ дочь ея арестовали по обвиненію въ покушеніи на убійство матери.
-- М-съ Снаудонъ? Арестована?
-- Ну, да! И мать сама выступаетъ въ качествѣ обвинительницы. Одинъ знакомый показалъ мнѣ все это въ газетахъ... да, да: такъ все и стоитъ. Похвальное дѣло, нечего сказать!
-- И вѣрно изъ-за денегъ,-- подхватилъ Юэттъ:-- у старухи вѣдь онѣ водились! Клемъ, вѣрно, съ нею и жила.
-- Нѣтъ, она жила отдѣльно; но, конечно, польстилась на деньги... если только подозрѣніе вѣрно. Не будемъ говорить объ этомъ при дѣтяхъ.
-- Нѣтъ, каково?!-- не унимался Юэттъ.-- Недаромъ я, бывало, какъ ни взгляну на Клемъ, все думаю: ну, ужъ, голубушка, не бывать изъ тебя проку!
Сидней кивнулъ молча головой и ушелъ съ Эми за покупками.
-----
Держать помѣщеніе въ опрятности и чистотѣ было довольно трудно, и Сидней нерѣдко самъ принимался мыть полы и приводить все въ порядокъ; это отвлекало его отъ горькихъ, безотрадныхъ думъ. Нѣкоторая строгость въ дисциплинѣ помогала ему управлять домашними порядками, благодаря которымъ онъ избѣжалъ главнаго неудобства въ каждомъ семействѣ рабочихъ, а именно -- субботняго разгула; у него въ домѣ въ десять часовъ всѣмъ полагалось быть уже въ постели. Онъ и самъ былъ бы не прочь полежать и отдохнуть; но онъ не рѣшался вернуться наверхъ, зная, что застанетъ Клару въ тревожномъ состояніи и разстроенную безсонными ночами.
Вокругъ, по стѣнамъ "чистой комнаты" висѣли картины и когда-то имъ самимъ сдѣланные рисунки; теперь они служили для того, чтобы прикрыть безобразіе унылыхъ стѣнъ, а къ карандашамъ онъ не притрогивался уже давнымъ-давно. Послѣдній разъ ему случилось рисовать три года тому назадъ, въ тѣ счастливыя минуты, которыя онъ переживалъ во время отпуска вмѣстѣ съ Дженни и ея дѣдомъ. Тогда его любимое занятіе было для него связано съ возрожденіемъ его счастья, его надеждъ... Гдѣ ихъ теперь искать? Онѣ прошли и прошли безвозвратно! Смотрѣть на эти стѣны, на эти рисунки -- свидѣтели его былой мечты, тягостно до боли въ сердцѣ, до боли въ мозгу... Прочь, прочь скорѣй! Не то и въ самомъ дѣлѣ можно съ ума сойти: просвѣта нѣтъ, и никогда не будетъ...
Съ утра и до ночи всѣ интересы жизни сводятся къ шиллингамъ и пенсамъ, которыхъ, все равно, не хватаетъ, и чѣмъ дальше, тѣмъ будетъ хватать все меньше и меньше... Немудрено, что нужда и необходимость зубами натягивать каждый пенсъ, чтобъ только не умереть съ голоду, можетъ хоть кого съ ума свести.
Прочь, прочь мечты! Счастливъ онъ, нѣтъ ли, все равно!-- думаетъ Сидней:-- онъ никогда не будетъ трусомъ, пока отъ него самого будетъ зависѣть стремиться къ своему идеалу. Пусть онъ не достижимъ, но развѣ это -- оправданіе малодушію и духовной лѣни?..
Къ сожалѣнію, книгамъ,-- своему главному наслажденію,-- Сидней не могъ удѣлять столько же времени, какъ прежде; у него не было ни минуты, чтобы вздохнуть свободно, и кругозоръ его, подобно Джону, постепенно съуживаясь, измельчалъ, опошлился и свелся въ предметамъ обыденной жизни. Порою, угнетенный ужасами мелочной борьбы съ нуждою, онъ даже понималъ, что человѣкъ можетъ поддаться искушенію и сбиться съ пути истиннаго долга.
Сидней потушилъ лампу и вздрогнулъ. Дверь отворилась, и передъ нимъ безъ шума появилась Клара. Какъ ни старался онъ привыкнуть къ обезображенному лицу жены, онъ въ первую минуту не могъ совладать съ собой и, какъ и теперь, опускалъ глаза.
-- Что ты тутъ дѣлаешь? Отчего не идешь наверхъ?-- спросила она.-- Его рука потянулась къ лампѣ, но Клара ее остановила и тихимъ, жалобнымъ голосомъ, ломая руки, горячо воскликнула:
-- О, Боже! Я съ ума сойду? Нѣтъ больше силъ терпѣть!-- Она умолкла, молчалъ и Сидней; но затѣмъ спокойно произнесъ:
-- Сядемъ лучше, посидимъ немножко... Немудрено, что ты падаешь духомъ: шутка ли, день и ночь безвыходно лежать въ одной и той же комнатѣ, не видѣть, не слышать ни души! Я съ удовольствіемъ пришелъ бы посидѣть съ тобой, но мое присутствіе, кажется, только тебя раздражаетъ.
-- Какую пользу можешь ты мнѣ принести? Ты думаешь, что я попусту горюю; но это неправда! Говорю тебѣ: неправда! Но ты вѣдь, все равно, по-своему думаешь, я это знаю, и не могу, не могу тебя видѣть! Умереть бы, умереть, и тогда всему конецъ! Ты не можешь... да и никто не можетъ себѣ представить, до чего я страдаю! Ты говоришь спокойно; а развѣ это не все равно, что прямо мнѣ въ лицо сказать, что ты не вѣришь мнѣ, считаешь меня безразсудной за то, что я такъ томлюсь? Я ненавижу звукъ твоего голоса! Лучше бы ты злился и билъ меня: мн ѣ было бы легче!
Красота ея изящныхъ формъ и гибкость движеній ничуть не утратили своей прелести за минувшіе годы; напротивъ, ея худенькій станъ сталъ еще стройнѣе; она вся казалась еще выше ростомъ, а ея движенія еще пластичнѣе. Только бы лицо... лицо!
-- Ты несправедлива ко мнѣ,-- волнуясь, но безъ малѣйшаго упрека заговорилъ Сидней.-- Я вполнѣ вхожу въ твое положеніе, и если говорю спокойно, такъ единственно потому, что долженъ такъ говорить: вѣдь надо же, чтобы хоть одинъ изъ насъ старался быть бодрѣе, чтобы поддерживать другого; а не то!..-- онъ не договорилъ и отвернулся.!
-- Послушай! Бросимъ этотъ домъ!-- начала она, ничего не замѣчая и почти не слыша.-- Ужасно не имѣть впереди ничего новаго, никогда никакой перемѣны! И день, и ночь -- все тѣ же стѣны, та же обстановка!!
-- Клара, мы двинуться не можемъ! Я не имѣю права столько тратить на квартиру; насъ такъ много...
-- Ахъ, неужели тебѣ вѣки-вѣчные придется содержать семью отца? У тебя, кажется, есть и жена, и дочь: о нихъ ты и заботься, а тѣ... пусть какъ хотятъ! Тебѣ все равно, какъ бы я ни страдала, лишь бы имъ жилось хорошо и удобно!!
Сидней придвинулся въ ней совсѣмъ близко.
-- Ты говоришь, конечно, не подумавъ?.. Клара! Не можешь ты желать, чтобы старика-отца и всю твою семью я выгналъ вонъ, на произволъ судьбы? Куда они пойдутъ? Что съ ними будетъ? Ты говоришь, что имъ "живется хорошо, удобно"?
Но позволь: какими-такими удобствами пользуется, напримѣръ, твой отецъ? И что жъ, я долженъ выгнать его на улицу?.. Ты сама знаешь, что это невозможно! Такъ чего же ты хочешь?
Ты хочешь довести меня до отчаянія жалобами на то, что неизбѣжно. Ты сама ничего другого не могла отъ меня ожидать.
Ты знала, что я только ремесленникъ; положимъ, я человѣкъ трудолюбивый, но и только! Я могу зарабатывать лишь опредѣленную сумму, но не больше; а ты вѣрно понадѣялась на нѣчто большее и теперь -- разочаровалась?
-- Развѣ легче жить, не имѣя надеждъ на лучшее?-- воскликнула она.
-- Для меня, да! Еслибы я могъ еще надѣяться, мнѣ бы чувствительны были и нужда, и горе!
-- О, вѣдь и я надѣялась когда-то; и жизнь моя могла сломиться совершенно иначе. Мысль объ этомъ жжетъ меня, и сушитъ, и терзаетъ; а ты и не помогаешь мнѣ нести ея ужасный гнетъ! Ты меня оставляешь одну, совсѣмъ одну, бороться съ нимъ! Это вѣдь не великодушно... Ты говоришь, что я должна быть благодарна, что нашелся хоть кто-нибудь, кто меня пожалѣлъ, меня, несчастную, всѣми забытую?.. Но было бы добрѣе съ твоей стороны -- совсѣмъ ко мнѣ не приближаться: я бы давнымъ-давно покончила съ собой, а слѣдовательно и со своимъ горемъ! Ты вообразилъ себѣ, что дѣлаешь огромное благодѣяніе, а между тѣмъ ты могъ бы имѣть жену, которая...
-- Клара! Клара! Когда ты такъ говоришь, я готовъ думать, что ты помѣшалась. Ради Бога, подумай: что ты говоришь? Ну, допусти, что я бы началъ укорять тебя въ томъ, что ты вышла за меня замужъ? Можешь ли ты это себѣ представить?
Клара глубоко, тяжело вздохнула; руки ея упали какъ плети.
-- Это самая тяжелая сторона всей моей жизни,-- продолжалъ онъ уже совсѣмъ инымъ тономъ:-- сознаніе, что я не могу ничего сдѣлать, чтобы жизнь твоя была для тебя пріятнѣе и легче. Понятно и тебѣ, и мнѣ, не мѣшало бы, какъ всякому другому, отдохнуть немного, особенно въ это время года. Но насъ нѣтъ на это средствъ, и какъ бы мы этимъ ни терзались, ничто не поможетъ! Какъ часто жизнь человѣческая идетъ прахомъ,-- нѣтъ, хуже чѣмъ прахомъ -- оттого, что человѣку не хватаетъ средствъ? Да что! Въ эту самую минуту цѣлый міръ бѣдняковъ страдаетъ только потому, что у нихъ денегъ нѣтъ. Какъ, часто мы съ тобой объ этомъ говорили! Такъ уже споконъ вѣку ведется на землѣ: все можно здѣсь купить за деньги!
-- Но тебѣ дается легче все это переносить, нежели, напримѣръ, мнѣ.
-- Ну, да: конечно, легче! Но и тебѣ стало бы тоже легче, еслибы ты раздѣляла мои взгляды; это внесло бы въ твою жизнь нѣкоторое разнообразіе, которое безспорно есть въ моей. Еслибы я могъ взять на себя хоть часть твоихъ страданій, я съ удовольствіемъ бы это сдѣлалъ! Но къ сожалѣнію, это вещь совершенно невозможная. Счастливые міра сего могутъ изо дня въ день задавать себѣ вопросъ:-- что бы я могъ еще сдѣлать? а несчастные:-- чего я не могу?
-- Тебѣ особенно пріятно это повторять...-- замѣтила съ горечью жена.
-- Это доказываетъ только, что я проникся истиннымъ духомъ, истиннымъ значеніемъ этихъ словъ и принялъ ихъ къ сердцу.
Клара нетерпѣливо махнула рукой, еще разъ глубоко вздохнула и пошла къ дверямъ.
-- Постой, не уходи!-- остановилъ ее мужъ.-- Намъ надо еще кое-что сказать другъ другу.
-- Вотъ еще, очень нужно! Я чувствую себя несчастной, и ты не можешь мнѣ помочь...
-- Нѣтъ, могу!
Она вскинула на него глазами въ удивленіи.
-- Какъ это такъ? Чѣмъ же ты можешь мнѣ помочь?
-- Словами! У меня нѣтъ больше ничего, кромѣ словъ, но они...
Она двинулась-было уходить; мужъ опять остановилъ ее.
-- Нѣтъ, ты должна выслушать меня до конца! Положимъ, мои слова такъ и останутся словами; но если они не въ силахъ убѣдить или хотя бы тронуть тебя, значитъ, вся наша жизнь разсыпалась въ прахъ, и Богъ вѣсть, какіе еще ужасы должны намъ предстоять.
-- Вотъ и я то же говорю!-- въ отчаяніи подхватила Клара.
-- Но ни одинъ изъ насъ вѣдь не рѣшится о нихъ поминать: пока я живъ, я думать о томъ не хочу, да и тебѣ не совѣтую, не позволяю! У насъ есть Мэй, которая должна быть нашей главною заботой, нашимъ счастьемъ, и даже уже теперь...
-- По моему, лучше бы ее и вовсе не было на свѣтѣ!
-- А вспомни: ты была счастлива, какъ только она родилась!.. Ты горю поддалась теперь, всего какихъ-нибудь полгода. Ты съ нимъ не борешься; оно все разростается, а тебѣ самой становится все хуже и больнѣе. Ты скажешь: жизнь и безъ того для насъ уже стала хуже?.. Все такъ, и даже скудный заработокъ Эми, котораго теперь не будетъ, тяжело отзовется на нашемъ домашнемъ бюджетѣ; но тѣмъ больше причинъ, чтобы мы подтянулись; тѣмъ больше мы съ тобой должны держаться другъ за друга, чтобы сообща помочь твоему отцу хоть немного спокойнѣе прожить послѣднее время его безотрадной жизни, помочь дѣтямъ стать на ноги и самимъ зарабатывать себѣ на хлѣбъ. И если намъ это удастся, развѣ мы не будемъ сами рады, когда оглянемся назадъ, на это время? Развѣ для этого -- хотя бы одного -- не стоитъ жить на свѣтѣ?..
Клара молчала, но Сидней, не смущаясь, продолжалъ:
-- Намъ, бѣднякамъ, весь вѣкъ приходится тягаться съ богачами, которые зачастую, сами того не подозрѣвая, угнетаютъ насъ. Для нихъ жизнь -- наслажденіе. Ну, что же, и для меня пусть будетъ наслажденіемъ заставить ихъ отчаяться въ томъ, что имъ удастся меня "повалитъ". Но безъ твоей поддержки я не могу ничего сдѣлать. Мнѣ тоже было тяжело сидѣть здѣсь одному въ полу-темной комнатѣ; но наверхъ идти я не рѣшался, чтобы окончательно не лишиться мужества, глядя на то, какъ ты страшно страдаешь... Что же, неужели мнѣ придется обратиться въ тебѣ съ просьбою и встрѣтить отъ тебя... отказъ?
Ужъ не впервые испытывала Клара на себѣ всю силу его мягкой твердости, когда въ немъ говорило горячее чувство. Онъ удержалъ ее за руку, она вырывалась:
-- Оставь меня! Пусти! Мнѣ слишкомъ нездоровится, чтобъ говорить еще.
-- Постой, еще словечко!.. Слушай: ты должна дать мнѣ обѣщаніе сейчасъ же, пока, кромѣ насъ, всѣ въ домѣ спятъ, и мы съ тобой одни. Мы вѣдь съ тобой -- мужъ и жена, и, дѣйствуя единодушно, мы никогда не спустимся до разряда тѣхъ несчастныхъ, которыхъ принижаютъ горе и нужда. Для этого мы слишкомъ горды отъ природы,-- такъ вѣдь, дорогая? Мы можемъ смѣло повѣрять другъ другу всѣ наши думы и мечты. Такъ не дадимъ же сломить нашу волю!
-- Какой смыслъ обѣщать, когда прекрасно знаешь, что не въ состояніи исполнить? Слишкомъ мое здоровье ослабѣло...
-- Все-таки обѣщай, и попробуй исполнять свое обѣщаніе, ну, хоть нѣсколько недѣль; тогда и у меня найдется больше силъ, чтобъ поддержать тебя. А пока пора бы и тебѣ быть для меня поддержкой. Вотъ завтра, напримѣръ, богатый людъ даруетъ намъ свободу, и дѣти, какъ обыкновенно въ воскресенье, разбѣгутся погулять. Отецъ и я мы рады посидѣть съ тобой... Такъ ты не почитаешь ли намъ хоть немножко, чтобъ сдѣлать ему настоящій праздникъ,-- какъ ты одна умѣешь,-- гораздо лучше и живѣе моего. Что? Что? Никакъ, улыбка промелькнула?..
-- Пусти, Сидней! Право же, я устала! Боже мой, какъ устала!
-- А обѣщанье?
-- Не обѣщаю, но... все-таки постараюсь. Я выдержу недолго, но... попробую немножко постараться.
-- Благодарю тебя, голубушка моя!
-- Нѣтъ, это я должна тебя благодарить, хоть, кажется, ты никогда этого не дождешься! Я только изрѣдка какъ будто начинаю тебя понимать... и это длится всего-на-все часокъ-другой; а тамъ и моя старая эгоистичность всплываетъ... Нѣтъ, я не измѣнюсь до самой смерти!
Сидней съ трудомъ пошелъ по лѣстницѣ за нею, вверхъ. Ноги едва ему повиновались, все тѣло, всѣ суставы ломило немилосердно... Не бѣда! Все-таки и на этотъ разъ на его сторонѣ побѣда!