Поднявшись на верх Поклонной горы, пересекающей Серпуховскую дорогу, я остановился, чтобы бросить последний, прощальный взгляд на Москву. День был мрачный. Громады зданий, простирающиеся черною полосою от востока к западу, слились с туманных горизонтом; одни готические башни монастырей и золотые главы соборов мелькали, как огненные звезды. Смотря на эту величественную картину, я невольно снял шляпу и по обыкновению предков, завещавших нам святое чувство любви к матери городов русских, поклонился в последний раз её священному Кремлю.
Колокольчик зазвенел; летучая тройка помчалась; снежная пыль взвилася столбом.
Я не могу дать отчета в первых чувствах моих, после разлуки с Москвою. Их нельзя выразить словами; они понятны только немногим, -- кому случалось расставаться вдруг со всеми мечтами юности, со всем, что дорого сердцу. Часы текут медленно; взор или блуждает без цели или останавливается на предметах, не примечая их; образы прошедшего помрачаются; мысли о будущем исчезают.
Молодой, дородный извощик, только изредка, тихо, про себя, начинал несколько песен и прерывал их. Наконец он нашел тон, согласный с его душою, и повел его по всем переливам своего чистого, звонкого голоса. В его песни я услышал историю собственного сердца, -- и горючая слеза невольно выкатилась.
Виноват! В наше время путешественники не плачут; посланный небесным гневом романтизм произвел засуху во всех глазах; и моя нечаянная слеза, может быть, будет последнею классическою слезою!
Что значит это чувство нашей привязанности к Москве? Не есть ли следствие первых, самых резких и глубоких, остающихся в нашей душе впечатлений? Не есть ли признательность, самой души к тем предметам, по которым она образовала свои понятия, наклонности и движения? Нет, этого не довольно; Москва священна для всех Русских, как блюстительница наших нравов и обычаев, как живой памятник отечественных доблестей, как залог святыней нашей веры: ряд ея столетий есть ряд жертв, принесенных ею для независимости отечества. Сам Небесный Промысл покрывает Москву щитом своим. Давно ли по ея стогнам шел с торжеством вождь могущественный, приковавший к своей колеснице победу и двадцать народов? Слепой любимец фортуны! Мог ли он предвидеть, что вокруг Москвы станут посланники небесные: огонь, зима и бури, и что из её пепла, подобно птенцу баснословного феникса, возродится слава России?
На этом пепле и на грудах развалин воздвигнулись ряды новых зданий, блестящих красотою и пышностию; промышленность и художества пробудили снова деятельность на торжищах; общества одушевились прежним радушием и откровенностию; Русские собрались сюда, как и прежде, из разных краев России, чтобы передавать друг другу заветные добродетели предков и делятся святыми чувствами любви к Царю и Отечеству.
Мечтатели, политики иноземные! Хотите ли иметь понятие о торжестве этих чувств? Перенеситесь мыслию в Москву, когда при опасностях, угрожавших родному краю, она первая перед линем Государя приносила свои жертвы и уже заранее обрекала себя на всесожжение; или вообразите великолепную картину Кремля, когда после грозных туч войны в первый раз взошло над ним наше красное солнце; -- когда вождь Царей, покоритель Парижа, миротворец Европы шёл смиренно из Своего чертога в храм Господний, -- при звоне колоколов, при громе пушек, при восклицаниях войска, при общих искренних благословениях народа, сопровождаемых слезами умиления. Покажите нам хотя одно гражданское общество в мире, подобное этой православной семье, где Надежда -- Государь и Любовь -- Россия соединяются между собою столь крепким союзом родства: Веры.