Кожевенный завод Афонина был расположен на выезде из города. Кругом были разбросаны землянки и насыпные бараки, в которых жили рабочие. Зимой от железных печурок в землянках стоял чад, к нему примешивался смрад — запах мокрых портянок и одежды. Тут же сушились и детские пеленки. Маленькие лампы, подвешенные к низкому прокопченному потолку, бросали мутный свет на длинный ряд деревянных нар, земляной пол, на котором копошились полуголодные дети. Зимние бураны заметали снегом рабочую окраину. Весной окраина превращалась в сплошное болото, и даже знойное летнее солнце не могло высушить грязные лужи, из которых торчали разбитые ведра, старые башмаки и разная рвань, отравляющая воздух нестерпимым зловонием.
Нина вместе с Василием Фаддеевичем, которого она несколько раз встречала у Русакова, подошла к проходной будке кожевенного завода Афонина и, предъявив пропуск, который накануне достал ей Василий, вошла в захламленный жестью и чугунным ломом заводской двор. Здесь работали женщины и дети.
Низкие, прокопченные дымом заводские корпуса, из разбитых окон которых высовывались грязные тряпки, произвели на Дробышеву тяжелое впечатление.
Василий ушел разыскивать знакомого кожевника, а Нина подошла к группе женщин, работавших на сортировке лома. Двое из них, девушка-подросток и беременная женщина, силились поднять тяжелую тавровую балку, но каждый раз она с грохотом падала на кучу лома.
Беременная высокая худая женщина, с синими прожилками на бледном лице, сложив руки на животе, укоризненно сказала своей помощнице:
— Ты, Даша, враз бери, а то так нам не поднять, — и, увидев подходившую Нину, с жаром заговорила: — Женское ли дело такую тяжесть поднимать? — показала она рукой на балку. — Мне не под силу, а Дашутке и вовсе. Какая она помощница? Ведь ей всего-то пятнадцать лет. Работаем с шести часов утра до шести вечера, а что получаем? Восемнадцать копеек в день. А не угодил чем мастеру — штраф. Маята одна, — вздохнула женщина и продолжала не торопясь: — Не жизнь, а чистая каторга. Поднимай, Дашутка, — скомандовала она девочке.
Дробышева положила руку на плечо работницы и произнесла:
— Надо отстаивать свои права.
Женщина выпрямилась:
— Мой муж заговорил как-то зимой о правах и вылетел с завода. До сих пор без работы ходит. Вот они, права-то. Поднимай, — сердито крикнула женщина своей помощнице.
— Погоди, погоди, — мягко заговорила Нина. — Так, в одиночку мы прав не добьемся. Нужна организация. Только в ней сила, — и, повернувшись к Василию, спросила: — Ну, как?
— Все в порядке, — ответил тот.
— Самого хозяина как раз нет, старшего мастера вызвали в промышленный комитет, сейчас начнем.
Вскоре во двор из цехов группами и в одиночку стали выходить рабочие. Василий шепнул на ухо одному из кожевников, и тот направил двух человек к контрольной будке.
Поднявшись на кучу лома, Нина поправила косынку и, окинув взглядом большую толпу, четко сказала:
— Товарищи! Наше собрание будет коротким. Все вы знаете, что идет война, которая легла тяжелой ношей на плечи рабочих и крестьян. Такая война нам не нужна. Партия большевиков — единственная партия рабочего класса, которая не на словах, а на деле проявляет заботу о трудовом народе. Меньшевики, презренные лакеи буржуазии, сейчас выдвигают идею создания «рабочих групп» при военно-промышленных комитетах. Кому это выгодно? Кому выгодно выматывать последние силы из рабочих? Только капиталистам. Посмотрите на эту женщину, на эту девушку-подростка, которые не в силах поднять тяжелую балку, — рука Нины протянулась по направлению стоявших в толпе беременной женщины и девочки-подростка, — но от них требуют: поднимай, надрывайся и работай на проклятых капиталистов. — Нина, казалось, задыхалась от гнева. — Из нас выматывают последние силы. Они хотят, чтобы мы были вечно их рабами. Не бывать этому! Рабочий видит несправедливость, и он скажет сегодня: «Долой меньшевистскую выдумку — «рабочие группы» при буржуазии! Долой войну, которая приносит слезы и страдания женам и матерям, уносит в могилы тысячи рабочих и крестьян!» Война нужна капиталистам для захвата чужих земель, для наживы толстосумам, для кабалы и порабощения трудящихся.
Толпа всколыхнулась.
— Долой хозяйских холуев!
— К чертям!
— И так измотались!
— Никаких «рабочих групп»!
— Не поддавайся, ребята, обману!
— Да здравствует революция! — прозвенел в задних рядах чей-то молодой голос.
Когда шум утих, Нина продолжала:
— Большевики стоят за свержение царского правительства, за восьмичасовой рабочий день, за пролетарскую революцию! — закончила она пылко и, увидев бегущего от проходной будки паренька, сказала: — Теперь, товарищи, спокойно расходитесь по местам.
Когда двор опустел, Нина с Василием Фаддеевичем направились к выходу. Навстречу им шел старший мастер, высокий, угрюмый на вид мужчина.
— Вам что здесь угодно? —спросил он, подозрительно оглядывая Нину.
— Я из городской управы, — ответила та, не останавливаясь.
Нина с Василием расстались на улице и поспешно разошлись в разные стороны.