Когда в этот же день, попозже, Канабеевский спросил Селифана про Мунгалову Степаниду, тот странно усмехнулся и непонятно ответил:
— Баба — ничего. Не стоит вашего беспокойства, вашблагородье!
Поручик поморщился и брезгливо оборвал его:
— Не твое это дело! Твое занятие — оповестить ее, чтоб пришла, да устроить все без шуму; вот и все! А стоит-ли мне беспокоиться, или нет — это уж, как я решу!..
Селифан помялся, хотел, видимо, сказать что-то, но удержался и мотнул головой:
— Слушаю. Только как бы потом обиды вашей не было бы...
— Ну! Будет! — рассердился Канабеевский. — Будет! и баста!..
Селифан сжался и ушел.
А на завтра к вечеру, когда лежал и грезово думал о разном Канабеевский, за дверью заскреблось, дверь открылась и вошла, встала у порога женщина:
— Звать меня посылал? — весело спросила она. И лукаво добавила: — Сказывал Селифан — постирать тебе требоватся...
— Проходи, проходи! — соскакивая с постели, повеселел, засуетился поручик. — Звал я. Вот хорошо, что пришла! Хорошо!
— Хорошо ли? — засмеялась женщина и отошла от порога, ближе к Канабеевскому.
Поручик схватил ее за шаль, рванул.
— Пусти... Постой! — деловито защищалась женщина. — Ишь ты, ровно маленький... Разоболокусь я... Пусти.
Она, не торопясь, скинула с себя верхнее платье, оправила под бабьим платочком волосы и села на краешек табуретки.
Но поручик обхватил ее за спину и потянул к себе:
— Иди-ка ко мне поближе! — глухо сказал он. — Чего церемонии разводишь?..
— Не ладно так-то!.. — усмехнулась женщина. — За бельем звал... А тут, смотри, Макариха к тебе еще зачем зайдет...
— Не зайдет!.. Не посмеет!.. Ты ничего не бойся!..
— Я не пужливая!..
— Ну, то-то!.. Чего бояться! Иди, не ломайся!..
Канабеевский усадил женщину с собою рядом на постель, стиснул ее грудь, прижал к себе.
— Мягкая ты!.. Сдобная! — вздрагивающим голосом, обдавая ее жаром, сказал он.
— Пусти! — захлебнулась коротким хохотком Степанида. — Всюе измячкаешь ты меня!.. Пусти! Вздыхнуть прямо невозможно...
— Да ты не ломайся... не ломайся... — бормотал поручик, задыхался, обжигался желаньем. Торопился...
Тусклый жировик, чадя, кидал по стенам шарящие тени. Окна белели мохнатым инеем. От печки шел прочный сухой жар.
Устало оттолкнув от себя Степаниду, Канабеевский вяло и брезгливо сказал:
— Ну и жадная ты... Ненасытная.
Женщина оправила на себе запон, спустила ноги на пол и ничего не ответила.
— У тебя дети были? — равнодушно спросил Канабеевский.
Помедлив немного, женщина ответила хмуро, сразу же погасив смущенную улыбку на раскрасневшемся лице:
— Нет... не были.
— Что же так?
Канабеевский вытянулся на постели, закинул руки за голову, прикрыл глаза.
— Муж у тебя неудачный был, что ли?..
— Не знай... — тупо сказала Степанида и быстро встала.
— Уходишь? — вяло сказал поручик. — Ну, уходи... Когда надо будет, опять с Селифаном закажу...
Быстро накинув на себя шаль и шубенку, Степанида молча ушла.
Канабеевский сладко зевнул, закрыл глаза. Задремал.