В ясное утро, когда Канабеевский только что встал с постели и, оглядев себя, успокоившись, сладко потягивался посреди комнаты, быстро вошел Селифан. Он был чем-то встревожен и, не здороваясь с поручиком, запыхавшись сказал:
— Неладное что-то у нас, вашблагородье, в Варнацке деется!..
— Говори! Рассказывай! — сдержанно приказал Канабеевский.
— Из Бело-Ключинского мужик тамошний приехал утресь, у Ерохиных остановился. Собрались туда мужики, стали калякать о чем-то, ну, пошли кои из моих-то, а их оттуда взашей! «Нечего, говорят им, нюхать здесь, да вынюхивать! Пошли!»... А о чем толковали — неведомо!..
— Пустяки! — решил Канабеевский. — О чем-нибудь своем, деревенском, толковали да и посмеялись над твоими лодырями!
— Нет! — мотнул головой Селифан. — Тут дело почище будет. Тут, вашблагородье, касаемо вас...
— Меня?
— Да. Не иначе — вас... Я, когда намедни Макару приказ ваш передавал, от него тоже загадку получил. «Ты, говорит, со своим офицером шибко не шиперься!.. Время-то ему отходит!».
— Так и сказал? — сдвинул брови поручик.
— Так вот, как я сказываю... А это, вашблагородье, не спроста. Макар-то мужик степенный, средственный, он языком трепать не любит...
— Та-ак!..
Поручик прошелся по комнате, схватил с измятой постели рубашку, накинул ее на себя. Порылся под подушкой, достал наган, выложил его на стол. Повернулся к Селифану.
— Так... — повторил он. — Ну, что же ты смекаешь по этому делу?..
— Да я, вашблагородье... — засмеялся Селифан. — Моя какая же к этому смекалка?.. Не иначе, красные где-нибудь объявились...
— Что-о?!..
Канабеевский широко раскрыл глаза, уставился на Селифана:
— Что ты болтаешь? Откуда ты эта выдумал?..
Селифан воровато забегал глазами, заюлил:
— Я это, вашблагородье, догадку свою такую имею, а чтоб основательно, так ничего покуль не известно...
— Нет, ты скажи, как тебе это могло в голову придти? — насел на него поручик. — Раньше у тебя таких догадок не было, как же ты додумался до этого теперь?..
— От усердия это, вашблагородье! — оправдывался Селифан. — Как вы приказали, чтоб я свою смекалку высказал, ну вот...
Глядя на него в упор, тяжело и неотрывно, Канабеевский жестоко сказал:
— В красных я не верю. Неоткуда им здесь быть. Но имей в виду, что если они откуда-нибудь появятся — черти их принесут, что-ли! — тебе первому будет от них трепка!.. Запомни!.. И чтобы я сегодня же знал, о чем там были таинственные беседы у твоего чалдонья!..
Встревоженный, угрюмый ушел Потапов от поручика. Встревоженным остался Канабеевский.
Впервые за все время в этот день поручик почувствовал тревогу одиночества, был опален неуловимыми пугающими предчувствиями, почувствовал скрытую, таящуюся враждебность окружающего.
И в этот же день он приказал Селифану, которому так и не удалось узнать, о чем толковали мужики, нарядить постоянное дежурство при своей квартире.
— Пусть один из твоих людей всегда находится здесь, на хозяйской половине. Чтоб всегда мог я распорядиться в случае чего.
Селифан выполнил приказ. И когда выполнял его, долго смачно и многоэтажно матерился...